Неделя в декабре - Себастьян Фолкс

И Вилс выдал своему нью-йоркскому представителю, Марку Безамьяну, карт-бланш на проведение таких операций по собственному его усмотрению. Вилс знал, что Безамьян будет действовать кошерно — хотя бы по причине его близкой дружбы с людьми из агентств, которые определяют рейтинги ценных бумаг. Если долговые обязательства терпящей затруднения компании получают более низкую, чем прежде, категорию, определенные взаимные фонды вынуждены начинать подкармливать ее — по причинам, которые Безамьян называл «внеэкономическими»: юридические представители пенсионеров, скажем, могли поднять слишком большой шум, — в итоге никакой реальной ценности ее обязательства не теряют.

С Безамьяном Вилс познакомился в Нью-Йорке, этот француз закончил в Париже grande école,[24] если не две, но происходил из бедной деревушки под Каором, городом на юго-западе Франции. Его родители были мелкими фермерами — «задроченными крестьянами», как выразился при первом собеседовании с ним Вилс: тетушка Безамьяна занималась тем, что пропихивала зерно в глотку гусей на производившей гусиную печенку фабрике. Однако сам молодой человек был очень хорош. Наиболее сильной его стороной было ограничение рисков: он обладал осмотрительностью мелкого фермера, и ни Вилс, ни Годли не сомневались, что свои ежегодные бонусы (последний, январский, составил 8 миллионов долларов) он обращает в наличность, которую держит под матрасом.

К подбору персонала для «Капитала высокого уровня» Джон Вилс всегда относился как к делу чрезвычайно тонкому, и наибольшую ценность представляли для него консультанты. В число их входили два уроженца стран Восточной Европы, которые его нью-йоркский банк до нитки обобрал в ходе их посткоммунистической денационализации. Оба начинали как финансовые инспекторы и управляющие, а затем ушли в политику: стали в своих правительствах министрами финансов. Вилс «принимал» их в Нью-Йорке, открывая для каждого неограниченный расходный счет в своем банке, и это привило им вкус к экзотике, отыскать которую без его помощи они не смогли бы. Вилс и Годли преподнесли им некоторое количество «учредительских акций» «Высокого уровня», а затем наняли их в качестве исследователей «экономических трендов». Работа обоих состояла в том, чтобы добывать в своих странах инсайдерскую информацию; они получали изрядные суммы за специальные услуги плюс вознаграждение за результаты, которые эта информация приносила.

Еще занимаясь долгом африканской страны, Вилс посетил тамошнее британское посольство и сумел увлечь рассказом о своих планах его коммерческого атташе Мартина Раймана, прекрасно владевшего литературной речью молодого человека, которому до смерти надоело договариваться с владельцами автостоянок о размещении машин, на коих разъезжали прибывавшие в страну именитые господа. Райман продемонстрировал коммерческую проницательность и гибкость, произведшую на Вилса немалое впечатление. Он несколько лет присматривался к молодому человеку, а затем, почувствовав, что тот совсем заскучал, предложил ему перейти в «Высокий уровень» консультантом — на двойном против прежнего окладе. Райман принес в «Капитал высокого уровня» связи в мире, доступ в который Вилсу, как он хорошо понимал, был закрыт — в своего рода братство высокообразованных дипломатов, правительственных служащих и даже людей искусства. Лучшим его взносом стал бывший премьер-министр Израиля, обратившийся в «негласного» консультанта, которому платили за то, что он сообщал Райману обо всех грядущих, способных изменить цену на нефть действиях, планируемых различными странами на Ближнем Востоке.

Одно из непременных условий найма консультантов состояло в том, что они получали долю в фонде Вилса. Это обеспечивало их честную работу. Вилс по собственному опыту знал, что добропорядочность и надежность отличают не только «Ватикан», — большинство тех, с кем он сталкивался в мире финансов, были людьми законопослушными. Он обнаружил также, что этим честным людям присущ своего рода снобизм: они верили в свою необычайную одаренность и гордились тем, что смогли заработать миллионы, не нарушая законов. А различие между «законным» и «этическим» Вилса не интересовало — как и каждого из тех, с кем он когда-либо сталкивался.

В середине 1990-х на него произвел огромное впечатление разговор с бывшим старшим директором занимавшейся управлением чужими активами компании, которая возникла как дочернее предприятие одного из банков и оказалась столь успешной, что в конце концов этот же банк купила. Образовавшаяся в итоге новая компания была продана за 3 миллиарда американской брокерской фирме — и с такими колоссальными комиссионными, что каждый из ее первоначальных директоров получил по 83 миллиона фунтов.

Счастливый директор рассказал все это Вилсу, пока они прогуливались по его большому поместью, и Вилс пытался, безуспешно впрочем, подстрелить какую-нибудь пернатую дичь.

— Ну, — в редкой для него попытке пошутить сказал на миг оторопевший от услышанного Вилс, — после уплаты налога от них все равно мало что осталось.

Директор посмотрел на него так, точно ушам своим не поверил:

— Налогов мы не платили.

Полученная от продажи прибыль была капиталом, а не доходом; ее оформили как доход будущих лет, вложили в специально для того и созданную компанию, которая «поглотила» его, а затем, когда все улеглось и забылось, передала в руки тех, для кого эта прибыль и предназначалась.

— И главная прелесть нашей комбинации состояла в том, — поднимая ружье, сказал в заключение владелец поместья, — что все было проделано совершенно кошерно.

Восемьдесят три миллиона, полученные кошерно и без обложения налогом. Ах, чтоб меня! — подумал Вилс. То, что он услышал, произвело впечатление даже на него.

В понедельник Дженни Форчун, придя на ланч в столовую депо, взяла тарелку вегетарианской лазаньи, хлеб с чесноком и зеленый салат и устроилась за столиком в углу.

— Все путем, Джен?

Она взглянула на ливерпульца Дэйва, кивнула. Славный парень, но разговаривать с ним ей не хотелось. Обеденный перерыв Дженни предпочитала проводить с книгой. Она пролагала собственный путь в литературу. В ее школе чтение особо не поощрялось — учителя были слишком заняты, стараясь держать толпу учеников под контролем, не допуская при этом никакой дискриминации, чтобы заниматься еще и обучением детей, — удалось под конец дня загнать их обратно в школьный автобус, ни одного не побив, и слава богу.

Подростком Дженни отдавала предпочтение, никаких различий между ними не делая, книгам, которые уводили ее в неведомые миры. «Женитьбу Джилли Джонса» и «Каприз Олмейера» она прочитала за одну неделю, обе книги привлекли ее всего лишь названием. Джунгли и спрятанные сокровища Джозефа Конрада понравились Дженни, да и описание любви между людьми с разным цветом кожи тоже заинтересовало и навело на мысли о собственных ее родителях; однако предложения Конрада показались ей, если говорить честно, слишком длинными.

На десерт она взяла шоколадное печенье и чашку чая. Дженни чувствовала, как парень смотрит на нее с другого конца столовой, уплетая мясной пирог, чипсы и горох. Она отбросила с лица волосы и сидела, прихлебывая чай, под яркими лампами дневного света. Надо было позволить ему сесть с ней, обойтись с ним поласковее. Но Дэйва было просто-напросто слишком много — слишком много мужского начала, тела, он был слишком реален.

Дженни хорошо помнила свою первую встречу с адвокатами, со времени которой прошло уже два года. Сегодня она почему-то нервничала. Одетая в темно-синее платье, лучший свой плащ, черные колготки и новые кожаные сапожки, она доехала на метро до «Кингс-Кросс». Зашла в кабинет начальника станции, откуда его помощник провел ее через вестибюль к запертой двери с табличкой «Служебный вход», потом по ярко освещенному коридору с множеством пожарных дверей и стенами, покрытыми негорючей плиткой, пока она не вошла наконец в маленькую, пропахшую карри кухню, где ее ожидали Маргарет из отдела кадров и Барри Гаскелл из профсоюза.

— Привет, Дженни, дорогуша, — сказал Барри.

Они пожали друг другу руки.

— Ну и запахи тут стоят, верно? — прибавил он.

— Да уж, — согласилась Маргарет. — Здесь перекусывал один из операторов ночной смены. А он любит карри.

Барри Гаскелл, краснолицый мужчина в костюме с маленьким эмалированным значком профсоюза на лацкане, взглянул на часы.

— Значит, так. Сегодня у нас встреча с мистером Нортвудом, нашим адвокатом. Понятно? Он хочет обсудить с нами парочку моментов, убедиться, что знает дело назубок.

— Он барристер?

— Да. Как мистер Хаттон, только рангом пониже. Хаттон — орудие крупного калибра. А Нортвуд подносит ему снаряды, когда в суде начинается главная артиллерийская дуэль.