Поругание прекрасной страны - Александр Корделл

— Мне еще рано иметь дело с женщинами, — сказал я.

— Рано? Сколько тебе, тринадцать? Ничего себе рано! Мой дед Бен с восьми лет этим занимался.

— Ну а сейчас ему восемьдесят — и что от него осталось?

— Тогда одолжи мне шесть пенсов.

— Если на баб, то не одолжу.

— Да нет, я хочу посмотреть корабли — не хватает шести пенсов.

— На корабли пускают за три пенса — вон объявление.

— Эх ты, скряга!

— Ну и пусть, все лучше, чем блудник. Убирайся от меня, пока я тебе не дал в зубы, осточертел ты мне.

— И пойду, — сказал Мо. — Возьму себе в товарищи настоящего мужчину и махнем с ним на Портовую улицу.

— Ну и катись, — проговорил я и поддал ногой камень.

Мрачный и злой, я ушел с ярмарки и направился к подъезду Вестгейта смотреть на снующих там разодетых щеголей. Я прислонился спиной к каменному фасаду, и меня вдруг охватило странное возбуждение, какое-то неизъяснимое предчувствие надвигающихся событий. Площадь передо мной была заполнена народом, над головами колыхался лес поднятых кулаков.

Раздался звук трубы, и из толпы понеслись выкрики по-уэльски. Послышался цокот копыт по булыжнику. Бурлящая масса вдруг раздалась. В образовавшийся проход вступил отряд из пятидесяти солдат во всем великолепии парадной формы и, чеканя шаг, направился с ружьями наперевес к подъезду Вестгейта. Вслед им неслись проклятия по-уэльски и по-английски, на них замахивались палками, но солдаты шагали вперед вслед за всадником, возглавлявшим отряд, и не обращали ни на кого внимания. Это был отряд бреконского гарнизона — нож, приставленный к горлу Мертера и Доулейса. Повинуясь команде офицера, они повернулись кругом и выстроились в четыре шеренги перед подъездом Вестгейта, лицом к бушующей толпе.

— Опять беспорядки в Мертере, — сказал человек, стоявший неподалеку от меня.

— На всякий случай принимают меры, — отозвался другой.

— Один раз сожгли долговой суд, сожгут опять — за Дига Пендерина.

— Кровь течет ручьями! Того и гляди то же будет и в Ньюпорте.

— Как бы не так! Это по милости таких людей, как Крошей, в Кифартфе не жизнь, а сущий ад, ну а в Ньюпорте мы им кишки выпустим.

— Пошел отсюда! — крикнул солдат и, схватив меня за плечо, с силой отшвырнул. Я не удержался на ногах и растянулся за линией солдат, прямо перед подъездом Вестгейта. Стиснув кулаки, я вскочил на ноги и увидел какого-то господина, сбегающего ко мне по ступеням легким, упругим шагом сильного человека. Он был одет во все черное, в суконных гетрах на пуговицах. Этот не был безмозглым франтом, несмотря на кружевные манжеты и воротник. Он стоял рядом со мной, пока я отряхивал пыль со своего выходного костюма, и улыбался дружеской, доброй улыбкой.

— Ты ушибся, паренек?

— Нет, — злобно буркнул я.

— Вот и хорошо. Ты, значит, смотрел на господ?

— Да, — ответил я, — а что, разве нельзя?

Он вздохнул.

— Говорят, что и кошкам позволено смотреть на королей. А вот рабочего мальчика, который осмелился посмотреть на господ, не ломая шапки, можно взять и швырнуть в канаву. Так, выходит?

Я взглянул на него, повернулся, чтобы идти, — и остался на месте.

Меня не пустили его глаза.

Небольшие, близко посаженные, проницательные, отливавшие сталью, и прекрасные и страшные, они пронзили меня своим светом и остановили.

— Ты откуда, паренек?

Взгляд его скользнул по толпе.

— Из Гарндируса, сэр.

— Приехали на ярмарку?

— Да.

— Тогда ты, наверно, знаешь Ричарда Беннета?

Я кивнул, удивляясь.

— Ты бы смог его сейчас найти?

Я кивнул, удивляясь еще больше.

— Тогда, будь добр, найди его побыстрей и отдай ему вот это.

Он вынул из кармана конверт и сунул его мне.

— А если он спросит, от кого, что ему сказать, сэр?

Он улыбнулся.

— Не спросит.

Потом бросил мне шестипенсовик, который я поймал на лету и положил в карман, и сказал:

— Беги быстрей. Это очень важно.

И, резко повернувшись, взбежал по ступенькам Вестгейта.

Я отправился искать Ричарда Беннета, но вместо него нашел Дафида Филлипса; он стоял возле кабака, вдрызг пьяный, и скалил зубы, как дохлая овца. Я решил рискнуть.

— Мне нужна Морфид, — сказал я, держась от него на безопасном расстоянии. — Ты ее не видал?

— Видал, — ответил он, покачнувшись.

— Отец просил найти ее. Дело идет о жизни и смерти.

— Как в Мертере, — сказал он, внезапно протрезвев. — Шотландцы там совсем сбесились. Говорят, стреляли в женщин и детей. Но конечно, когда Ричард Беннет нужен Джону Фросту, ни его, ни других агитаторов нигде не найдешь.

— Джону Фросту? — повторил я, холодея.

— Да-да. Ишь ты какой стал важный — разносишь письма самого главного. Но он-то хорош — отдавать письма на виду у всех. Ну да Бог с ним. Пошли.

— Куда? — спросил я.

— К Беннету. Черт с ней, с Морфид, раз такое дело.

Расталкивая встречных, он повел меня обратно к Вестгейту, где толпа все еще осыпала бранью солдат, охранявших вход, а затем свернул на Стоухилл. Пройдя половину улицы, мы наткнулись на двух толстух, которые дрались в кругу восторженно орущих мужчин. Они царапались и рвали друг другу волосы, их платья повисли лохмотьями, обнажив болтающиеся дряблые груди. Пройти было невозможно, и мы свернули в переулок. Здесь жили бедняки; паршивые собачонки рылись в кучах отбросов, тощие ребятишки играли на ступенях домов. Так мы прошли несколько улочек; Дафид ни разу не оглянулся, но я все же шел от него в нескольких шагах на случай, если он вздумает выкинуть какую-нибудь штуку. Наконец он остановился и сказал:

— Третья дверь отсюда. Я их выследил час назад. Здесь живут друзья Беннета, все вполне прилично, так что не стесняйся.

Вдруг он закрыл лицо руками и заплакал, как ребенок.

— О Господи! — проговорил он.

Мне стало жалко его и противно.

— Дафид, Дафид! — воскликнул я. — Иди пей пиво, забудь про нее, она по нему с ума сходит. Ты стоишь кого-нибудь получше Морфид.

Но это его только подстегнуло, и он так расхныкался и раскис, что у меня наконец лопнуло терпение. Отец говорит, что пиво выходит из человека разными путями, в том числе и через глаза.

Я ударил его по руке.

— Ну, хватит распускать нюни! Дождешься здесь Беннета, он тебя отделает — он ведь трезвый. Отправляйся лучше с Мозеном на Портовую улицу, найди себе потаскушку, и завтра утром тебе будет куда веселее.

Тут он перестал реветь и вытаращился на меня, не веря своим ушам.

— Святый Боже! — еле проговорил он. — Из уст ребенка! Чтобы я осквернил себя с продажной женщиной! Гореть тебе в адском огне, Йестин!