Приключения 1964 - Виктор Смирнов

Хозяин, смуглый, большеголовый, поднялся им навстречу.

— Это наш товарищ, Крымов.

Вежливо, но без особого интереса:

— Очень рад. Рустамов.

Посторонние могли бы догадаться и уйти. Ничего подобного. Посетителей становится всё больше. Отвечая, Рустамов не повышает голоса. Не приказывает, советует. При всём том ясно: он начальник. И едва ли не главный в объединении. Ему докладывают о ходе добычи нефти. О бурении. О заводе, который срывает ремонт агрегатов. О нехватке труб. О катере, час назад ушедшем в море.

— Мы по делу, — пользуясь минутной передышкой, говорит прокурор. — Валерий Петрович, расскажите.

— Пожалуйста, — подтверждает хозяин и берется за телефонную трубку.

Рассказывать невозможно. Кто-то вошел и стоит — ждет, пока он кончит. Начальник кладет трубку и, задумавшись, берет две другие. Появляется секретарь и что-то ему шепчет. Начальник кивает.

Слова приходят какие-то куцые, бледные. Здесь, в деловитой сутолоке планов, вопросов, дел, его сомнения кажутся игрой фантазии. Девушка, которая говорит правду. Неизвестное явление. Состав нефти меняется. Каждая скважина… Он спохватывается. Кому он объясняет, нефтяникам?

— Да, да, — начальник кивает. — Постоянства нет даже в пределах одной скважины.

Снова звонит телефон, хлопает дверь. Валерий больше не может, ему душно.

— Так нельзя. Зря осудить человека! — Голос у него срывается. — Это не шутка, понимаете!

— Понимаю, — медленно говорит начальник. И помолчав: — Итак, вы допускаете, что взрыв вызван особой причиной: составом нефти или неизвестной примесью. Допустим. А как это обнаружить, вы думали? Ведь нам, собственно, пока не ясно, что искать.

— Можно собрать в лаборатории маленькую установку…

— Воспроизвести условия. А, Иван Христофорович?

— Пожалуй.

— Только это не моя идея. Евгения Погосяна из института переработки нефти.

— Их идея, у них и соберем. Договоришься, Иван Христофорович?

— Отчего же, можно.

— Али Ахмедович, предупреди на промыслах: материалы, документы, пробы… И вообще пусть помогут. Со временем туго? Ничего, попроси от моего имени.

Он проводил их до двери. Выходя, Валерий услышал обрывки разговора:

— Как? — голос прокурора.

— Сомнительно. За четверть века моей работы не было ничего подобного. Но мы всячески поможем. И главное — воспитываешь правильно.

— Не я. Время.

В машине прокурор сказал, ни к кому не обращаясь:

— Товарищ, у которого мы были, вернулся домой в пятьдесят четвертом году. Издалека.

Солидность — первое, что он ощутил в установке. Два низких, прочно влепленных в бетон цилиндра, массивные трубы, очкастые глаза приборов. Установка занимала немного места, и потому большое темноватое помещение казалось пустым. Как будто здесь заранее приготовились к взрыву.

— Грохнет? — спросил Валерий.

— Будь спокоен. — Женькин голос дрожал от азарта. — Давай тащи.

Валерий привез нефть с заводского резервуара, потом из ПТК. Испытания прошли спокойно, установка и не думала «грохать». Женька довольно хмыкал, он это предсказывал.

— Гони из резервуарных парков, — сказал он весело. — Много их?

— Нужных шесть.

— Ясно. Нам вдвое легче, чем Остапу Бендеру. Стульев, как известно, было двенадцать.

…И первая, и вторая, и третья пробы ничего не дали.

— Это всегда так, — ворчал Женька. — Ничего, шестая сработает.

— М-да, — сказал он мрачно, когда и десятая проба окончилась неудачей. — Придется перекинуться на промыслы.

Валерий вставал в пять, торопился на электричку. Ехать позднее не имело смысла: промысловое начальство исчезало на «объект». Найти его там было невозможно. Конечно, «лес вышек» — метафора. Леса нет, каждая вышка сама по себе. Но промысел занимал огромную площадь, и начальство имело привычку непрерывно двигаться: пешком, на попутных машинах, на тракторах, на трубовозках, даже на агрегатах для гидроразрыва.

По документам и на глаз скважины ничем не отличались. Металлическая вышка. Неуклюжая махина, равнодушно отвешивающая поклоны, — станок-качалка. Трубы и задвижки. Попробуй угадай, какая из этих сотен близнецов имела отношение к взрыву.

Скважины в его списке прибавлялись. Выбирая, он мучительно боролся с ощущением, что именно эта, пропущенная, вызвала взрыв. Вписывал. С остервенением вычеркивал. Снова вписывал. В конце недели Женькин начальник сказал ядовито:

— Вы думаете, молодой человек, мы тут блины печем? Анализ требует времени. А у нас свой план. Если вы собираетесь испытывать нефть из всех скважин объединения, попросите организовать специальный институт. Через каких-нибудь десять лет…

Пришлось доложить обстоятельства дела прокурору.

— Всё понимаю, — выслушав его, заметил прокурор. — Но нужно торопиться. Вы же знаете, сроки…

— Придется брать разрешение Генерального прокурора Союза?

— Уже запросили. Думаю, ещё на месяц продлят, хотя и не очень охотно. А дальше… дальше и над Генеральным есть прокурор — закон…

…Он проснулся с твердым намерением — кончать. Как и что кончать, он ещё не решил. Но этот день, тридцать первого августа, должен стать переломным.

В диспетчерской ему сказали, что Таирова больна.

Вышел за ворота и вдруг понял, что делать ему, в сущности, нечего, а впереди долгий и мучительный день.

Если бы не эта болезнь! Допросил бы сейчас Таирову и… Ему уже казалось, что от допроса зависит всё. Память услужливо подсказала, что именно он должен выяснить. Без этих сведений идти дальше немыслимо.

«Ну что же, — сказал он себе. — В конце концов следователь имеет право…» Но дело было не в правах. Ему просто необходимо было действовать. Он, как сжатая пружина, не мог не распрямиться.

Он взял е адрес в отделе кадров.

Она жила в Крепости — в самом древнем районе города.

Валерий долго плутал по узким, мощенным плитами переулкам, где по обе стороны улицы дома почти касались балконами, где мальчишки катались на самокатах у построек XIV, XV, XVI веков с табличками: «Памятник архитектуры. Охраняется государством».

— Зайдите, пожалуйста, — хозяйка открыла дверь. Она плохо говорила по-русски, но это нисколько не мешало Валерию чувствовать, что гостей здесь любят и уважают. Если бы он был просто гостем…

— Мне надо видеть Таирову… Назиму Таирову.

— Извините, она немножко больна, — сказала хозяйка.

— Я из прокуратуры. По делу.

— Да, да…

Ни испуга, ни настороженности, ни суетливой любезности. Лицо такое же спокойное и ласковое. Не поняла?…

— Назима очень переживает. Она из села, далеко за Кировабадом. В город приехала, училась. Работает — такая радость. Это несчастье. Хорошая девочка, добрая. Племянница…