#Ихтамнет - Илья Мазаев

– Ходу, ходу!..

Вжжжждзинь. Кто-то надорвал голос:

– Снайпер-р! – Крик улетел в фальцет.

Побежали кадры черно-белого кино: от бетонного столба разлетается белое облако, обнажая арматуру, а Златогор отпускает руку раненого, в последний момент придержав его голову, прежде чем уронить в рыхлую пыль. Они как тараканы брызнули в разные стороны. Две пули завизжали выше пригорка, третья срикошетила от камня и фиолетовой звездой ушла в зенит. С той стороны догнали молотки выстрелов. Златогор осмотрелся. Чакра лежал в колее, в пяти метрах – один. Триггер – в канаве через дорогу, но, в отличие от всех, продолжает держать товарища за штанину. Макушка его каски едва виднеется из-за земляной кучи. Чакра уже не орет, но стонет. С бороды тянется кровавая слюна.

– Братики, братики…

Опять серия из трех пуль с огромным разбросом бьет дорогу. Азарт артобстрела нарастает. Через бесконечные минуты Медведь не выдержал:

– Да какой нафиг снайпер!

Он ринулся к Чакре, присев у него в изголовье, огляделся, будто приглашая. Златогор нехотя привстал, Триггер показал лицо, глаза круглые, блестят в тени под каской. А Отлив в это время по-пластунски уходил за горизонт, руки и ноги слаженно двигаются. Он, обсыпанный пылью словно мукой, смешно таращил глаза, сбитая набок каска придавала ему вид мамкиного призывника. Забитый магазинами нагрудник не позволял прижаться к земле, поэтому Шура боролся с дилеммой, что подставлять осколкам – жопу или голову. Так, перебирая варианты, он покидал однополчан. Бам, бам, бам – прибавил остроты «Фасад». Следующая тройка ударила правее, сочно, с рикошетом. Бам, бам, бам…

– Наверное, снайпера обходит, – хихикнул Триггер.

Медведь схватил Чакру за воротник и потащил, Чакра захрипел; лицо, передавленное воротником, начало синеть. Подключились остальные, способ поменяли; ладились и так, и эдак, блистая теоретическими навыками переноски раненого. Дело шло плохо, неуклюже. Залп «Василька» прервал дискуссию. Уже из канавы Златогор крикнул:

– Наугад кладут, пидарасы.

– Метко что-то – наугад, – мрачно возразил Триггер.

– Братики, выручайте, – напомнил Чакра. И так жалобно, что охолодило, и грустно стало, вдруг расхотелось быть смелым, гордым и отважным. Капитан выдохнул сквозь зубы:

– Пошли…

Они опять выиграли у дороги десять метров и.… обняли землю.

– Верт! – закричал Медведь, сплевывая песок.

– Я живой, – откликнулся тот.

– Как глаз?

– Нету.

– Держись, братка, – посочувствовал Медведь.

– С днем рождения меня… – Верт показал на перевязанный глаз.

– Хм. – Триггер вытер ладонью потный лоб и предостерег: – Ты теперь ногу береги.

Чакра влился в перебранку:

– Братики…

Новые метры – и снова они лежат. Несколько рывков приблизили их совсем немного. А Чакра имел жалкий вид и ужасный звук. Капитан с тоской оглянулся на Счастье: крыши пятиэтажек, асфальтовый прочерк в зеленке, крыша ТЭЦ и дымовая труба, оседланная наблюдателями; спину жгут взгляды корректировщика – воображение вкупе с паранойей разыгралось не на шутку. Покажи им спину, и, брызгая свидомым ядом, полетят скупые команды и зашипят над головами стодвадцатки48.

– Верт, дуй через дачи, – приказал Капитан.

– Не, я с вами, – шикнул Верт. – Только помогите, у меня, кажись, осколок. – Он показал правую ногу.

Молча, без комментариев, его перевязали.

– Не грусти, ногу точно отпилят, будешь детей на утренниках веселить, попугая я тебе подарю, – обрадовал Триггер.

– Идем? – Златогор осторожно вытянул шею, будто заглядывая за угол.

– Ждем… – начал Медведь. Их оглушил новый залп.

– Чакра крякнет, – напомнил Триггер. Голос бубнил, как сквозь вату.

– Ждем? – Следующий залп «Василька» разнес сарай. Взвизгнули осколки, на головы посыпались доски вперемешку с комьями земли.

– Привязались, йоп, – отозвался Верт. Капитан отстраненно осматривался, в диалоге не участвовал, но по-чапаевски расставлял в голове картошки, и, как ни крутись на поле боя, по всему выходило, что кому-то наступает однозначная хана. Внимание прыгало по галдящей пехоте, пулеметчику с унитазной крышкой, на пятки Отлива, что маячили недалеко от края леса. Однажды по месту ударил кучный минометный залп. А сердце екнуло, но нет – Отлив полз, не снижая темпа. Взгляд вернулся на лицо Чакры. На бравурного Верта. На Златогора, продолжавшего зачем-то сжимать в левой руке метровый огрызок золотого одеяла. На Медведя, обнявшего СВД, пыль окрасила их в одинаковую седину. Время капало, ничего не происходило, кроме того, что Чакра затих. И тогда Капитан громко сказал:

– Э-эх, зае… – взрыв – …ло.

– Что? – Медведь поднял на него глаза, но промахнулся.

Капитан вышел из канавы, мгновение – завис над Чакрой, а потом взял его на «мельницу». Чакра закричал, однако Капитан хладнокровно подкинул его на плечах, побрел вверх по дороге. Сюрреализм, сошедший с военного полотна.

– Да ну, – не поверил Триггер.

«Фасад» сошел с ума, тяжелые БЗТ взбивали остатки асфальта, оставляли глубокие воронки в кирпичных стенах домиков; ветка древней сливы вздрогнула и с треском ухнула на землю, цепляясь за материнское тело листьями, сучьями. Капитан даже не ускорился.

– Пули от него отскакивают, – восхитился Триггер.

– Кули, – поправил Верт.

– Что? – не расслышал Триггер.

– У хохлов кули… и кулиметы, – объяснил Верт.

– Да ты что, – притворился Триггер, – а как настоящие… Выход!..

Треснул разрыв. Второй, третий… Медведь начал подниматься, оглянулся на товарищей:

– Пошли, что ли?

Хохлы опомнились, КПВ озверел, залаял, осыпая окрестности малиновыми трассами. Капитан заметно устал, шаг уверенный, твердый, иногда сбивается на частый перебор, и тогда создается впечатление, что пропади она, эта уверенность, все пули, до этого как бы ослепшие, кучно лягут в цель. И разлетится Капитан на множество кусочков, занавешивая своими фрагментами заборы, фасады и старые, в узловатых ветвях сливы. Но Капитан громоздится глыбой среди фонтанов от близких попаданий; мерный шаг, казалось, вращает под себя глобус многострадальной Украины, каждым движением сливая с унылого радиуса свидомую зраду.

Интервью

Черный крест: глянцевая эмаль, звезда в центре, скрещенные мечи, личный номер. На золотистом реверсе – цифры 801 и 2016. Траурная лента, украшавшая подвеску, зажата между пальцев. Он раздумывал, опустить медаль в стакан или просто намахнуть за собственное героическое здравие. Крест качается в такт движению поезда, крутится влево-вправо, резкие грани касаются стекла и высекают глухой неблагозвучный звон. Мужчина наконец решается. Медаль падает на дно, утробно булькнув. Он вздыхает, взгляд неодушевленно пырит зеркало напротив – бесконечный коридор переотражений, губы еле заметно двигаются – слова не слышны, но в голове мужчины громко отдаются имена: Бертолет, Алтай, Тень, Варяг, Замок, Чуп, Ванька Царь, Никулин… Выдох – и треть стакана восемнадцатилетнего Cardhu опрокинуто единым махом. Медаль коснулась зубов, чтобы затем скатиться по стенке. Он налил еще. Дорога долгая. В приоткрытую дверь СВ заглянула проводница. Походя поинтересовалась, все ли у него хорошо. Куда уж лучше?

– Поможете? – Он кивнул на бутылку.

– Нет. Я на работе.

– Хм, – сказал мужчина и опять встретился взглядом с отражением в зеркальном психоделическом коридоре. Он некрасив, немолод. Высушенное лицо, четырехслойный загар, глубокая складка рубит щеку от подбородка до скулы, продолжая воображаемую линию сквозь глазную впадину, пересекает висок. Ровно обрастающие волосы напоминают, что месяц назад он был абсолютно лыс, глаза бледно-голубые, почти серые. Но самое ужасное – нет двух резцов между клыками. Щетина на подбородке. Одет в футболку, только из магазина – видны следы фабричной укладки, – цвета хаки с самоуверенной надписью NO FEAR, тактические брюки, кроссовки. Жилистые обезвоженные руки избиты специфическим тату: изобилие атрибутики смерти, оружия. Бросается в глаза монохромная композиция: бойцы, уходящие по предплечью к симпатичной Санта Муэрте на плече. На Деву красок не пожалели. Правая рука подняла стакан – в зеркале отразилась перевернутая надпись Morituri nolumus mori49 вдоль внутренней стороны предплечья и омега – оттиск на остывающей лаве.

– Будь здоров, старикашка.

Час одиночного пьянства прошел незаметно, в голову периодически заползали корявые мысли пожалеть себя и всплакнуть, но ничего не трогало. Так и сидел, выдавливая грусть. Оставалось завидовать сопливым призывникам и седым майорам, тронутым синдромами различных психических расстройств. Пел бы несусветное говно про оторванные ноги и неверных баб под расстроенную гитару и голос дрожащий, надорванный. Бы.

– Тьфу, блядь! – не удержался мужчина, в стакане маслянисто заиграл вискарь. Монотонно стучат колеса, темнота за окном вкрадчиво вглядывается в салон через откинутый уголок шторы, нет-нет, а подмигнет далеким огоньком, а то и выстрелит пунктиром белых светляков – неизвестное человеческое поселение. Убегают вырезанные из черного бархата деревья, приложенные к фону ночи. Из коридора льется полоска света, с пьяных глаз – густая. Время от времени кто-то