Рейд. Оазисы. Старшие сыновья - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вода там есть, клянусь, – почти шептал старик синими изуродованными губами, когда они сидели в дешёвой столовой в Соликамске. – Но, друг мой, я вам врать не буду, вы там не накачаете больше двадцати тысяч кубов. Не хочу вас обманывать, линза не будет высокорентабельной.
– Но двадцать тысяч есть? – переспрашивал Горохов задумчиво.
– За двадцать тысяч ручаюсь, – говорил старый геодезист.
Горохову больше и не было нужно.
– Десять рублей, как договорились? – он протянул старику крупную медную монету с цифрой «десять».
– Да-да, десять, но мне прямо неловко у вас брать эти деньги, зная, что работы там будет много, а выхлоп вас не озолотит, – геодезист взял монету дрожащими пальцами.
– Вам не в чем себя упрекать, вы меня предупредили, – произнёс Горохов, пряча карту, набитую на тонком полупрозрачном листе бумаги, во внутренний карман пыльника. – А я уж постараюсь выжать из этой карты всё возможное. Получится или нет, это уже моя забота.
Он проехал ещё километр и снова достал инструменты, начал производить замеры. Снова наносить данные на карту. Поставив на очередной возвышенности теодолит, хотел уже записать цифры в тетрадь, но увидел след на песке метрах в пятидесяти от себя. Сколопендра. Не то чтобы очень большая, но и не такая маленькая, которой можно было бы пренебречь. И след был совсем свежий. Она оставила его на рассвете. Небольшие твари, которые ещё набирают вес, питаются в основном саранчой и гекконами, но эта была из тех, которые уже могли нанести серьёзные раны своей кислотой. Инженер, чуть подумав, подошёл к мотоциклу, достал из кожуха обрез, машинально переломил его, проверяя патроны. Да, всё на месте. Также откинул скобу с кобуры револьвера – вдруг понадобится – и пошёл по извилистому следу опасного животного, стараясь не скрипеть песком. Горохов прошёл метров двести, шёл не спеша, тут спешить нельзя, в этом деле нужно быть острожным. Когда сколопендра просто перемахивала через гребень бархана, он его обходил, держа оружие наготове. Находил след и снова шёл по нему. Наконец он нашёл высокий бархан метра в два высотой, где сколопендра и залегла. Лёжки они всегда устраивают на северном склоне бархана, где песок днём прогревается меньше. О том, что животное залегло, всегда можно узнать по резко обрывающемуся следу. Шёл, тянулся и вдруг закончился в песке, словно она взлетела. Животное быстро закапывается в песок, а потом ещё вздрагивает всем телом, чтобы заровнять след на склоне. Если не знать её повадок, то и не разберёшься, куда она делась: была и нету. Горохов взводит оба курка и как можно тише приближается к тому месту, где прячется животное. Первый выстрел жаканом в песок – на ощупь, на интуицию, не факт, что он будет удачный; если повезёт, то заденешь зверюгу, а если нет, то из песка её поднимет. Тут, когда многоножка вынырнет, уже можно бить её картечью. Да, как раз тут и нужно бить. И лучше не промахиваться. Тварь не такая уж и тупая, она, выскочив из песка, быстро сообразит, откуда исходит опасность. Горохов пару секунд стоял и прикидывал: да, шла она с запада, значит голова на востоке. Он прикинул точку и поднял оружие, и вдруг вздрогнул от крика:
– Не там она… Она дальше легла!
Глава 10
Женщина стояла в двадцати метрах за его спиной на гребне невысокого бархана и смотрела, судя по всему, на него. То, что это женщина, он понял ещё по голосу, так же об этом говорил и её вид. Пыльники мужиков – вещи обычные, утилитарные, которые просто выполняют свои функции. Они нужны, чтобы прятать тело от солнца, от пыли, ну и помогать хозяину переносить всякие нужные вещи в многочисленных карманах. Пыльники степных женщин – они не такие. Почти белый лёгкий плащ до колен всегда имеет поясок и всегда расшит тонким узором, который знающему человеку немало расскажет о хозяйке. Многое можно узнать о женщине по её одежде. К какому кошу принадлежит, есть ли муж, есть ли дети, богата или нет. Горохов всех тонкостей таких вышивок, конечно, не знал, но по одному виду пыльника понял, что женщина из рода небедного. Все плечи и верхняя часть груди её пыльника были обшиты тонкими блестящими пластинами из шлифованных металлов. Вроде эти пластины должны были отражать часть солнечного света, но инженер думал, что они имеют больше статусное и декоративное значение, чем какой-либо смысл. Белый платок укутывал голову женщины, очки и маска закрывали лицо, руки и ноги затянуты в отлично выделанную шкуру варана. В левой её руке был неплохой дробовик, за спиной мешок. Женщина подняла свободную руку, указывая:
– Она дальше… Метров на пять.
Вообще-то инженер так не считал. Он видел, где на склоне кончается едва различимый на песке след животного. И не собирался слушать советы женщин. Горохов убил много сколопендр, он и сам вырос в степи. Так что инженер медлил, посматривая то на неё, то на песок бархана, за которым должно было прятаться животное. Ну а женщина ждать не стала, вскинула своё оружие, плотно, по-мужски приложив его к плечу. Выстрел.
«А бабёнка-то не шибко умная, – подумал Горохов, глядя, как некрупная дробь выбила из бархана целую тучу пыли с песком, – она этой своей дробью собиралась сколопендру бить?»
Тем не менее, этот выстрел своё дело сделал; из-под песка рывком вынырнула почти чёрная, клыкастая голова сколопендры. И вынырнула она именно оттуда, куда выстрелила женщина. Тут бы инженеру себя и показать, убить тварь первым же выстрелом, ведь она извивается в пыли всего в десяти метрах от него, но он позорно мажет, стреляя зачем-то жаканом. Ну, не то чтобы совсем мажет, тяжёлая железная пуля чуть задевает хвост животного, но не так, как нужно, приходится тратить ещё и патрон картечи. Тут он уже не промахивается. Ещё бы он картечью да с десяти метров промахнулся. Совсем был бы позор. Картечь сколопендру убивает, а пока её кислота вытекает на песок, он быстро меняет гильзы в обрезе. А женщина спускается с бархана и идет к нему, стягивая респиратор с лица, а на подбородке родинка.
– Серая…
– Что? – не понимает инженер. Он узнаёт женщину.
– Сколопендра серая, они самые хитрые изо всех, – продолжает она, подходя к нему, – закапываются, а после ещё в песке шевелятся и шевелятся, и так проползают под песком ещё метров пять-шесть.
– А, – понимает он,
