Секс в большом искусстве, или Как охмурить гения - Элисон Пейс

— А где будете жить вы?

«Коннот», «Клэриджес» или «Ритц».

— Не стану отрицать, я не прочь поселиться на Мэддркс-стрит, но в Лондоне у меня квартира, так что эту часть турне я проведу не в гостинице.

Йен проверил, есть ли у меня его адрес и телефон. Тем временем такси свернуло на тихую улочку и остановилось у дома номер пять. Пока водитель и Йен выгружали мой багаж, я наблюдала за скульптором и соображала, как переполюсовать наши отношения, — ведь это я должна была заботиться о нем, а не наоборот. Мы попрощались, договорившись о встрече через два часа, чтобы вместе направиться на выставку. Такси отъехало. Я перекатила сумку через бордюрный камень и подошла к черной двери с надписью: «Номер пять, Мэддокс-стрит». Ни крыльца с навесом, ни швейцара, зато есть домофон. Я осторожно нажала кнопку.

— Здравствуйте, у вас заказан номер? — прозвучал очень приятный голос с английским акцентом.

Хотя голос был чудесным, разговаривать по домофону было как-то непривычно. Появилось опасение: уж не вовлекают ли меня кознями Аманды и Дика, — а возможно, и Йена — в международную проституцию? Я окинула взглядом улицу — очень красивая, очень приличная, ничуть не казавшаяся подозрительной — и сочла, что у меня нет оснований для паники, но вспомнила Хайди Флейсс и мадам Мэйфлауэр[11] и решила быть готовой ко всему.

— Да, на имя Джейн Лейн, на месяц.

Домофон зажужжал, и меня впустили в дом номер пять по Мэддокс-стрит.

Внутри обстановка оказалась, за неимением более подходящего слова, сказочной.

Бамбуковый пол, гигантский, как в фильме про Джеймса Бонда, аквариум и ультрасовременные плоские компьютерные мониторы на приемной стойке создавали ощущение тонкого стиля и удивительной гармонии. Обилие четких линий и атмосфера безмятежности, царившая в комнате, заставляли теряться в догадках, куда я попала, — в суперкрутой холостяцкий бордель или в комплекс СПА? В любом случае я была счастлива здесь оказаться.

Регистрация не отняла много времени. Сдерживая нетерпение, я поднялась на один лестничный пролет и вошла в прекрасный пастельный сьют, где, как и в холле, царила идеальная гармония хай-тека и транквилиума. С глубоким уважением разглядывая новейшие хитроумные приборы и шоколадно-бежево-кремовую обстановку, я устыдилась своей уверенности в том, что Аманда могла заказать мне только самый захудалый мотель. Отделанная по последнему слову техники, комната в то же время была очень уютной. На кровати я заметила темно-коричневую кашемировую накидку. Пройдя в мини-кухню, я убедилась, что там есть порядочный запас продуктов, а открыв морозильник, увидела мороженое «Бен и Джерри» трех сортов. Браво, Аманда!

В мгновение ока я распаковала вещи и съела пакет хрустящих ломтиков, вроде бы картофельных чипсов, радуясь, что у меня целых полтора часа на сон. Интересно, почему Йен сказал, что не очень представляет меня в этой обстановке? Не считает меня сказочно красивой? Или достаточно стильной? Или знатоком фэншуй и дзен-будизма? Толика буддийской безмятежности, царившей в комнате, передалась и мне. Я решила — Йен не представлял меня здесь, потому что я не являюсь блестящим лондонским денди. Это потому, что я леди, подумала я. И неправда, что мне недостает крутизны. Уютно устроившись на блестящем кремовом диване, я укрылась легким кашемировым покрывалом и выбросила из головы мысль, что не понимаю творчества Йена или что в действительности он из Айдахо. Сквозь сомкнутые веки я продолжала видеть безупречную гармонию обстановки — каждый предмет на своем месте. Мало-помалу я погружалась в покой и безмятежность, и наконец исчезло все, кроме мягкости.

Звонок телефона, казалось, раздался буквально через секунду. Йен уже ждал внизу, готовый идти на выставку.

Хотя за несколько лет я принимала участие во многих выставках, мне еще не доводилось присутствовать при размещении экспозиции. Всякий раз я держалась на втором плане и сидела где-нибудь в служебных помещениях галереи, радуясь отсутствию Дика и помогая Клариссе отвечать на звонки шефа: Дик, как правило, жаловался на меня или ругал меня же. Джеймс Слоун, один из топ-дилеров современного искусства в Лондоне и владелец галереи, где мы планировали выставить скульптуры по окончании Лондонской выставки, выделил нам в помощь несколько рабочих.

Мне не пришлось перевозить скульптуры на грузовой платформе или перетаскивать их на спине. Сам Йен и специальный рабочий ходили туда и обратно с ручными тележками, перевозя упакованные фрагменты скульптур и расставляя их согласно чертежу на миллиметровке, где Йен отметил, как именно хочет разместить свои работы. В павильоне экспонировались четыре скульптуры; центральным элементом Йен выбрал большое, недавно законченное произведение — «Без названия, номер шесть». Никогда раньше не выставлявшаяся, не знакомая широкой публике, скульптура уже снискала славу самого яркого произведения Рис-Фицсиммонса за всю его карьеру.

Большую часть дня я провела на стремянке, регулируя освещение. Пришлось попотеть, но опыт оказался очень интересным. Оглядывая павильоны, разделенные временными перегородками, где заканчивалась установка других экспозиций, я испытала знакомое чувство. В таких стенах, при ярком искусственном свете легко представить себя в Лондоне или Нью-Йорке в октябре или в июне. Обстановка казалась вполне комфортной, но по спине отчего-то пробегали мурашки: привычное напряжение словно звенело в воздухе — обычное явление на любой художественной выставке, какую бы площадь она ни занимала. Однако отличия — расположение павильона не напротив входа в центре, как обычно, и отсутствие бесконечных жалоб Дика — позволяли поверить, что далеко я от дома.

Лондон был родиной Йена, здесь он родился и вырос, поэтому горожане испытывали особую гордость за успехи своего соотечественника. И все же в этом мне чудилась глубоко спрятанная обида: Йен покинул Лондон ради Соединенных Штатов и внес вклад в американскую культуру, возможно, больший, чем в английскую. Возможно, подтекстом многочисленных здравиц — огромная честь познакомиться с вами, мистер Рис-Фицсиммонс, добро пожаловать домой, всегда приятно вернуться в родные пенаты, не правда ли? — было желание, чтобы Йен остался дома, чтобы величайший скульптор всех времен и народов снова стал лондонцем. При появлении Джеймса Слоуна у меня мелькнула мысль: небось подсчитывает убытки оттого, что Йена представляет нью-йоркская галерея Дика Риза, а не лондонская галерея Слоуна.

— А, мистер Рис-Фицсиммонс! Добро пожаловать домой. Всегда приятно вернуться к истокам, — сказал он, дружески потрепав Йена по плечу. Слоун ничуть не выглядел огорченным — наверное, не плакал по упущенным барышам, а, напротив, готовился считать деньги, которые заработает на первой выставке знаменитого скульптора в рамках арттурне. Джеймс Слоун, как и артдилеры, принимающие нас в других городах, получал не только внимание прессы, но и небольшой процент с продаж, заключенных в их галереях.