Самая темная страсть - Джена Шоуолтер

А вот это он мог ей дать.

В городе.

Только если ей полегчает, черт бы ее побрал!

Ей станет лучше, или, он мог поклясться богами, он наконец даст волю своему демону, добровольно и безгранично.

Накажи.

Накажи тех, кто причинил ей боль.

Почему она нравиться демону? А Гневу она действительно понравилась.

Ничто иное не могло объяснить этого желания. желания наказать тех, с кем они лично никогда не сталкивались.

У него было время обдумать это, даже слишком, но ответа пока не было.

Аэрон провёл рукой по лицу.

Поскольку он отказался оставить Оливию, Люциену приходилось и дальше заботится о Парисе и следить, чтобы воин кормил своего собственного демона должным образом.

Торен, в свою очередь, должен был следить за питанием Аэрона, принося ему подносы с едой в течение дня, но никогда не оставаясь, чтобы поговорить с ним.

Вдруг Оливия очнётся и увидит мужчину.

Он не желал снова испытывать сомнительное удовольствие наблюдая ее ужас и панику.

К сожалению, женщины узнали, что в доме ангел и захотели поприветствовать ее.

Он не позволил им войти.

Неизвестно, какова была бы реакция Оливии.

Кроме того, ни одина из них не знала, как помочь ангелу.

Он спросил.

Ну хорошо.

Он прорычал.

Хотя возможно, он был бы даже рад ужасу Оливии, поскольку это значило, что онабыла бы снова в сознании.

Какого черта она не просыпается? Все так же неподвижна.

Он осторожно перекатился набок, стараясь не толкаться и уставился на нее.

Впервые она не обвилась вокруг него, а осталась как была.

Ее кожа была призрачно бледной, вены ярко выступили на ней.

Волосы спутались, словно гнездо.

Щеки ввалились, а обкусанные губы покрылись коркой.

Тем не менее она по прежнему была красива.

Восхитительна, даже в этом беззащитном сотоянии "всегда-меня-охраняй".

Настолько что, при взгляде на нее что-то сжималось у него в груди.

И не из-за чувства вины, а из-за потребности быть ее единственным защитником.

Эта необходимость рождалась где-то глубоко внутри него.

Она должна выздороветь, а он должен избавиться от нее.

Вскоре.

— С такими темпами, она скоро умрёт, — зарычал он он в потолок.

Он не понимал, с кем он сейчас разговаривает, с ее Богом или же с собственными богами.

— ЭТО — то, что ты хочешь? Чтобы та, кто принадлежит тебе, невообразимо страдала перед смертью? Ты можешь спасти ее.

Только посмотри на себя, подумал он с отвращением.

Умоляешь о жизни, как даже смертные никогда не умоляют.

Но это не остановило его.

— Почему ты не спасаешь ее? — ему показалось, что он услышал..

…рычание?

Аэрон напрягся.

Его рука потянулась к кинжалу, что лежал на ночном столике, а взгляд внимательно обследовал комнату.

Он и Оливия были одни.

Не обнаружилось никакого божественного присутствия, чтобы наказать его за нахальный тон.

Понемногу он расслабился.

Он полагал, что недостаток сна наконец-то взял над ним вверх.

Ночь давно наступила, лунный свет, мерцал через оконные двери, ведущие на балкон.

Вид был таким мирным, а его тело — таким утомленным, что он мог позволить себе соскользнуть в дремоту.

Но не сделал этого.

Не мог.

Что он будет делать, если Оливия умрет? Будет ли он оплакивать ее, как Парис оплакивает Сиенну? Конечно, нет

Он не знал ее.

Скорее всего, он будет испытывать чувство вины.

Очень сильное чувство вины.

Она хотела спасти его, он же не смог сделать для нее то же самое.

Ты не заслуживаешь ее.

Как будто шепот раздался в голове, и он моргнул.

Он не принадлежала Гневу, этот голос был слишком низкий, какой-то сиплый — и, в то же время, знакомый.

Может быть Сабин, хранитель Сомнения, вернулся из Рима, и воздействует на его уверенность в себе? у воина имелась такая неумышленная привычка.

— Сабин, — прошипел он на всякий случай.

Никакой реакции.

Она слишком хороша для тебя.

На сей раз, Гнев заметался у него в голове, забегал внутри черепной коробки, внезапно взволнованный.

Значит, это не Сабин.

Во-первых, Аэрон не слышал, чтобы Сабин вернулся и, во-вторых, он знал, что воина не будет здесь еще несколько недель.

Более того, в этих сомнениях отсутвовало ликование, а демон Сабина всегда очень радовался, распространяя повсюду свой яд.

Так, кто у нас остаётся? Кто обладал способностью говорить с его разумом?

— Кто здесь? — потребовал он.

Это не имеет значения.

Я здесь, чтобы исцелить её.

Исцелить её? Аэрон немного расслабился.

В голосе слушалась безоговорочная правда, точь в точь как в голосе Оливии.

Это был ангел? — Спасибо.

Побереги свою благодарность, демон.

Такая злость от ангела? Тогда, вероятно, это не он.

Может, это был бог, что ответил на его молитвы? Нет, вряд ли, подумал Аэрон.

Боги наслаждались фанфарами, и им бы понравилась возможность проявить себя и требовать благодарность.

И если бы здесь было Божество Оливии, то безусловно, воздух бы гудел от его могущества.

Но вместо этого…

пустота.

Ни звука, ни запаха, ни движения.

"я очень надеюсь на то, что когда она проснется, она поймет что ты на самом деле из себя представляешь".

Из-за уверенности существа, в том, что она проснется, Аэрона не задело нанесенное им оскорбление.

Он испытал облегчение.

И кто я? — Не то, чтобы его это волновало.

По ответу он сможет узнать, кто говорил с ним.

Посредственный, дикий, злобный, глупый, эгоистичный, испорченный, недостойный и обреченный на неудачи.

— Скажи мне, что ты думаешь на самом деле? — ответил он сухо, надеясь, что его сарказм скроет его медленное движение по направлению к Оливии, чтобы прикрыть ее тело своим.

Безнравственный и злобный — убеждения Ловцов.

Однако, Ловцы напали бы на Аэрона, прежде чем предложить кому-либо помощь.

Даже своей Наживке.

Он опять задумался, мог ли пришедший быть ангелом.

Несмотря на его злость.

И конечно же, ненависть.

Раздалось еще одно рычание.

— Твое высокомерие лишь доказывает мою точку зрения.

Именно поэтому я позволю ей познать тебя так, как она этого желает, но у меня такое чувство, будто ей не понравится то, что она узнает.

Только.

не обесчесть ее.

Если ты это сделаешь, я похороню тебя и всех, кого ты любишь.

"Я бы никогда не обесчестил…"

Тишина.

Сейчас она придет в себя.

В доказательство этих слов, Оливия застонала.

И в этот момент коллосальное облегчение затопило Аэрона.