Беги, если сможешь - Чеви Стивенс

Я посмотрела телевизор, обсудила с Конни то, что стала чрезмерно идентифицироваться с Хизер, — это усложняло мою работу. Когда ей сказали, что ее родители погибли, я сразу вспомнила, как сообщила Лизе, что умер ее отец. К тому моменту, как я легла спать, мне было уже легче. За последние пару недель я привязалась к Хизер и радовалась ее выздоровлению, но нам обеим будет лучше, когда она выйдет из больницы.

Перед сном я почитала, после чего погасила свет. Сердце мое заколотилось, но я повторяла: «Все в порядке, дыши глубоко, ничего страшного», пока паника не прекратилась.

Было еще не так поздно, но я крепко заснула.

Две вещи произошли одновременно: раздался грохот, словно кто-то пнул пустой ящик, и зазвонил телефон. Я подскочила в постели, чувствуя, как бешено колотится сердце. Что происходит? За окном раздался кошачий вой — судя по всему, кошки устроили драку. Снова зазвонил телефон. Я включила свет и подняла трубку. Было без пятнадцати десять.

Это была Мишель. Она пыталась мне что-то сказать, но слезы ей мешали. Не проснувшись до конца, я решила, что сбылся мой худший страх: она звонит, чтобы сообщить мне о смерти Лизы.

Но тут Мишель собралась с силами.

— Хизер Саймон покончила с собой, — сказала она.

Под громкий стук собственного сердца я слушала, как Мишель описывает ужасную картину, которую обнаружила. Из-за ее всхлипов до меня доносились только обрывки фраз.

— Повсюду была кровь… она спряталась в кладовке… я вызвала врачей, но было поздно. Она умерла.

— Что случилось? Как она туда забралась?

Голос мой звучал визгливо и непонимающе.

Чуть успокоившись от прямых и ясных вопросов, Мишель рассказала, что во время ужина несколько пациентов подрались. Все медсестры разнимали их, а вахтер отправился помочь с уборкой и оставил кладовую открытой. Его не было всего четверть часа, но Хизер успела проникнуть внутрь, найти крышку от консервной банки и перерезать себе вены. Вспомнив, видимо, что в прошлый раз ее успели спасти, она выпила моющее средство. Ее начало тошнить — жидкостью, желчью и фрагментами ткани обожженного пищевода, и она стала запихивать тряпки себе в горло. Умерла она от удушья. Из-за драки ее никто не услышал.

— Все произошло так быстро, — говорила Мишель. — Там было столько крови. Это просто ужасно. Я больше никогда не войду в эту комнату.

Голос ее звучал уже не истерично, а тихо и испуганно.

Положив трубку, я торопливо оделась и помчалась в больницу. Медсестры пытались успокоить пациентов. Мишель сидела в комнате сестер, и одна из коллег готовила ей чай. Тело Хизер все еще было в кладовке — там ему следовало оставаться, пока коронер не завершит предварительное расследование. Дверь кладовой была распахнута, и я подошла, чтобы закрыть ее. Мне не хотелось заглядывать внутрь, но я все же успела увидеть Хизер — она лежала на полу, прислонившись спиной к стене, разбросав руки и ноги, словно сломанная кукла. Волосы скрывали ее лицо. Вокруг запястий расползлись густые темные лужи крови, в ногах валялось ведро, ночная рубашка была покрыта кровавыми потеками.

И тут я увидела надпись на стене над ее головой — неровные кровавые буквы гласили: «Он видит меня».

Я торопливо закрыла дверь.

Коронер допросил всех присутствующих, не исключая и меня. Я в каком-то оцепенении ответила на его вопросы. Мозг мой лихорадочно работал. Как это произошло? Нам предстоит дознание и проверка — это обычная процедура, если умирает кто-то из пациентов. Надо будет позвонить в страховую компанию и посоветоваться. В ближайшие дни надо будет провести несколько занятий по тому, как справляться с горем. Впрочем, сейчас меня заботило не это.

Все, о чем я думала: как сообщить Даниэлю? Я бы предпочла поговорить с ним при встрече, но нельзя было допустить, чтобы утром он как ни в чем не бывало приехал в больницу. В отделении все еще царила суматоха, и я отправилась в свой кабинет, еще ненадолго оттягивая ужасный момент. Усевшись за стол, я посмотрела на фото Лизы. Хотя бы родители Хизер не узнают о том, что произошло с их дочерью. Как на одну семью может обрушиться столько несчастий? Я бесконечно проигрывала в голове наши последние разговоры. Что я упустила? Не помешали ли мне собственные воспоминания о коммуне? Может, надо было все же передать ее другому врачу? Мне вспомнилось, что несколько недель назад я уже видела дверь кладовки открытой и подумала тогда, что надо бы поговорить об этом с медсестрами. Но я была слишком расстроена воспоминаниями об Аароне — и забыла.

Если бы я не оплошала, она была бы жива.

Наконец я все же нашла номер Даниэля, глубоко вздохнула и набрала его. Мои руки тряслись.

Его голос был хриплым со сна — и от страха. Видимо, у него на определителе отразился номер больницы.

— Здравствуйте, Даниэль, это доктор Лавуа. Я…

Я не знала, что сказать. У меня голова болела, и я готова была расплакаться. Как сказать, что его жена умерла? Я уверяла, уверяла его, что она в безопасности.

— Доктор Лавуа? — встревоженно переспросил Даниэль. — Что случилось?

— Я звоню насчет вашей жены, — начала я. Надо было говорить как можно более тактично и кратко. — Произошел несчастный случай. Хизер нашли без сознания. Мы пытались реанимировать ее, но было уже поздно. Причина смерти пока что неизвестна, но судя по всему, она покончила с собой. Мы сделали все возможное, чтобы ее спасти.

Он резко втянул воздух, словно задохнувшись.

— Не понимаю. Что случилось?

Он пытался осознать происходящее. Мои слова еще не дошли до него.

— Когда коронер закончит расследование, мы будем знать больше.

Я глубоко вздохнула. Неприятно было скрывать от него что-то, но слишком велика была опасность судебного иска. Больнице надо будет назначить кого-то вести все дальнейшие переговоры.

— Как она умерла?

Мне представилась Хизер, бьющаяся в агонии на полу, царапающая себе горло. Ее пищевод разъедали химикаты.

— Простите, в данный момент я не могу вам сказать.

— Ничего не понимаю. Я же видел ее утром. Она была в порядке, лучше, чем раньше, говорила, что любит меня.

В голосе его звучали недоумение и отчаяние. Сознание пытается найти оправдание фактам. Со мной происходило то же самое, когда Полу поставили диагноз. Ему надо было правильно питаться, пройти химиотерапию и не сдаваться — и рак бы отступил. Но в жизни все бывает иначе. Достойные люди умирают до срока, а пациенты, несмотря на наши усилия, все же находят способ покончить с собой.

— Да, она выглядела лучше.

Мне не хватило духу сказать ему, что неудавшиеся самоубийцы часто повторяют попытку, когда им становится лучше и у них появляются силы довести дело до конца. Хотя Хизер говорила, что не думает о самоубийстве, у нее, видимо, уже был план, и она просто дожидалась подходящего случая. Она говорила очень убедительно и казалась мне искренней, но теперь я жалела, что поверила ей. Как же она должна была отчаяться, чтобы выбрать такой мучительный способ расстаться с жизнью!

Я вспомнила ее лицо при нашей встрече, ее печальную улыбку. Вы хороший доктор. Она не хотела, чтобы я винила себя? Мне вспомнилось, что она поблагодарила Кевина. И даже слова любви, обращенные к Даниэлю, — это тоже могло быть прощанием.

— Вы говорили, что она в безопасности. — Теперь голос Даниэля звучал жестко. — Вы обещали, что с ней ничего не случится.

Гнев и желание обвинить кого-нибудь — это следующая ступень. Я знала, что до этого дойдет, но удар все равно был болезненным, и мое собственное чувство вины не смягчило его.

— Понимаю, это тяжелый удар, и вы расстроены…

— Расстроен?! Моя жена умерла! Вы наблюдали за ней!

Я тщательно выбирала слова, разрываясь между желанием утешить его и защитить больницу.

— Я сочувствую вашей потере. С вами скоро свяжутся. Мы поможем вам.

Я была рада, что не мне придется работать с этим дальше — заниматься делами, разбирать ее вещи, решать вопрос с похоронами. При мысли о том, что ждет его в ближайшее время, мне снова захотелось плакать.

— Вам сейчас лучше не быть одному. Может быть, мне позвонить кому-нибудь для вас?

На этот раз в его голосе не было гнева — он звучал пусто и безнадежно.

— У меня была только она.

Глава 13

Следующие несколько дней прошли точно в тумане. Мне приходилось ездить в больницу, чтобы поддерживать коллег, — все мы никак не могли прийти в себя после трагедии. Мы провели несколько групповых занятий. Медсестрам приходилось хуже всех. Мне и самой иногда казалось, что я вот-вот сорвусь. Особенно тяжело было соседке Хизер по палате. Джоди страдала от анорексии, она весила меньше сорока килограммов. В столовую ее всегда сопровождал кто-то из медсестер, чтобы следить за тем, как она ест. Хизер подружилась с Джоди и неизменно составляла ей компанию за едой. Теперь Джоди снова перестала есть.