Токийский декаданс - Рю Мураками

— Начнем.

Старик передал одному из мужчин конверт, а тот отдал его диетологу. Диетолог пересчитал деньги и, удовлетворительно кивнув, включил классическую музыку на CD-плеере. Один из мужчин набросил на женщину накидку, как в парикмахерской, и сначала состриг ей волосы на голове, а потом побрил машинкой.

Она крутилась и пыталась вырваться, но зажим на ее губах и странный костюм сдерживали ее движения. Старик велел ей стонать, а один из мужчин сказал, что стены в комнате звуконепроницаемые. Затем он снял с ее губ прищепку. Она не смогла сразу открыть рот и плакала, широко раздувая ноздри. Старик снимал ее лицо на камеру.

Затем ей стали резать тело. Она рыдала, перемазанная собственной кровью, а диетолог, вытащив член, мастурбировал. Старик хлопал ее по щекам и уговаривал, чтобы она не плакала, продолжая снимать.

У нее текла кровь даже из головы. Ее поставили на четвереньки в бассейн, били и пинали ногами. Она описалась и обкакалась от боли, а старик засовывал ей свой обвисший пенис в рот. Затем один из мужчин построил навес из пленки и достал циркулярную пилу. Женщина завыла и, несмотря на стягивающие тело ремни, попыталась сбежать, ползая по испачканному в собственных испражнениях бассейну. Старик сказал ей, что плакать нехорошо, взял одетой в перчатку рукой кусок дерьма и засунул ей в рот. Потом ее вытащили из бассейна и помыли лодыжки. По комнате распространился запах спирта, смешавшийся с запахом фекалий. Старик сменил полиэтиленовый плащ, притащил из коридора черные ботинки и отдал камеру диетологу. Тот спрятал член, так и не кончив, и начал снимать. Один из мужчин сделал музыку погромче, положил ноги женщины на край бассейна и отрезал ступни электропилой. Женщина завопила, а диетолог навел камеру на ее лицо и упавшие в бассейн ступни. Один из них стал брызгать спреем на ее отрезанные ноги, и скоро они покрылись густой белой пеной, но все же не выглядели как нормальные ноги. Мужчина достал похожие на ресторанных моллюсков ступни, зашел под навес, отделил кухонным ножом мясо, покрошил его, снял сухожилия, измельчителем перемолол кости в порошок, положил все это в салатницу и зашел ко мне в туалет. Он отодвинул меня от унитаза осторожно, стараясь не запачкать кровью, проверил пульс и сказал:

— Крепко спит. Ты ей вколол?

— Сразу же, как вы позвонили, — ответил диетолог.

— Хорошее лекарство.

Он смыл содержимое салатницы в унитазе, разделив на четыре части.

Старик схватил женщину за отрезанные ноги, трахнул ее, затем ей что-то вкололи, и прошел еще час, пока они все убрали.

Я действительно спала, а Киёми словно передавала мне все происходящее, как в прямой трансляции по телевизору. После того как все ушли и диетолог заснул, Киёми растолкала меня через силу, и я сбежала. Киёми посоветовала не возвращаться домой, потому что это могло быть опасно, и я пошла в офис. Мне нашли клиента, и я отправилась в лав-отель на Си-буя. Когда я раздевалась, в кармане что-то звякнуло. Оказалось, это фонарик, который я купила для диетолога.

„Смотри! Так это был сон!“ — сообщила я радостно Киёми, когда принимала душ.

Она ничего не ответила и расплакалась. В волосах у себя я обнаружила что-то липкое. Рассмотрев поближе, я так и не поняла, то ли это была запекшаяся кровь, то ли моллюски, которыми меня вытошнило.

Я попросила выключить в номере свет и стала освещать его фонариком. Клиент рассмеялся: „Ну ты извращенка!“ Я, посветив на свои ступни, сказала: „Киёми, у меня все на месте!“ И тоже рассмеялась.

Колыбельная

Когда он появился в телевизоре и заговорил, я испугалась, и на висках у меня выступил пот. Я не хотела, чтобы Тоуру видел меня такой, и быстренько убежала в туалет.

— Меня от таких тварей тошнит, — услышала я его голос.

Он намазывал повидло на хлеб.

В зеркале на стене туалета я выглядела как ребенок, которого родители уличили во лжи. Капли пота, стекавшие с висков на щеки, были холодными на ощупь и походили на остатки чего-то утраченного, несохраненного, разбившегося…

Музыкант в телевизоре начал рассказывать о своей семье:

— У нас все достаточно независимые. Мне вот, например, не верят, когда говорю, что женат. Я похож на холостяка, да и жена все время работает. Работала, сейчас ведь у нас ребенок, так что у нее небольшой отдых, если можно так выразиться. А ведь она выглядит как одинокая женщина, этакая бизнес-вумен. Ей даже как-то раз на встрече выпускников сказали, что надо скорее замуж. Когда родился первый ребенок, мы его сразу в ясли отдали, мы ведь не такие, как обыкновенные родители. Он сейчас во втором классе младшей школы, кажется. Вы же знаете, обычно старший сын выглядит слабым, хрупким таким. Так вот этого нет. Совсем нет. Бабушка с дедушкой говорят, что он такой сильный, будто сирота…

Скорей бы он исчез с экрана. У меня там посуда моется, а я застряла в туалете. Не писаю, не какаю, просто стою. Даже странно как-то.

— Да знаю я таких уродов. Они сначала о семье по телевизору распинаются, а потом девок молодых трахают на стороне.

Не смотря на Тоуру, я вернулась в кухню.

Тоуру младше меня на год и любит хлеб. Он раньше еще больше его любил, в детстве, но у них в семье даже тостера не было, поэтому ему приходилось есть хлеб, намазывая повидлом. Эта привычка осталась у него до сих пор, и мне было его жаль.

— Но знаете, я думаю, что незачем постоянно быть с семьей. А вот встречаться иногда необходимо, поэтому мы в путешествия вместе ездим…

По телевизору показали фотографии семьи музыканта, веселящейся на фоне пейзажей южных островов и заснеженных гор.

Я сначала пробовала не смотреть по сторонам, водя глазами туда-сюда, но у меня голова закружилась, и я, выключив воду в раковине, села, отвернувшись от телевизора вообще. От тембра его голоса, звучавшего у меня за спиной, вся кожа покрылась мурашками, и захотелось кричать. Мне казалось, что я сейчас заору пронзительным, высоким голосом, похожим на звуки флейты инков, которые я где-то слышала, но вопль этот будет исходить не из моих уст, а из каждой микроскопической поры моего тела. Почему, интересно, я должна отводить сейчас глаза? Почему он веселится на пляжах и горнолыжных курортах с семьей, а рядом со мной сидит Тоуру, выставив колени, и набивает рот мягким белым хлебом, заворачивая в него повидло и скатывая наподобие блинчиков. Я его просто возненавидела. Так сильно, что захотелось убить.

Придя в себя, я обнаружила, что плачу, а на меня смотрит непонимающим взглядом Тоуру. Он придвинулся ко мне, даже не меняя позы, заботливо спросил, почему я плачу, и потряс меня за плечи руками, которые были в прилипших хлебных крошках.