Змея - Анджей Сапковский

Осталось одиннадцать, когда отступили за пределы Кхага, в залитую ослепительным солнцем пустыню. Одиннадцать. Три офицера, Сержант и капрал. Пять солдат из Шестьдесят Шестого. И один наик из бомбейских гренадеров.

…

Крики и вой газиев зазвенели в ушах. Из-под копыт конницы летела пыль. Эдвард Драммонд поднял карабин.

Прощай, Шартотта, — подумал он.

Солнце жарило с неба.

— Готовы? — спросил старший лейтенант Ричард Тревор Шют.

— Готовы, сахиб, — ответил за всех наик Джехангир Сингх.

Шют посмотрел на него.

— Не называй меня сахибом, — сказал он холодно. — Сейчас здесь все равны. Никто не может назвать себя белым.

— На время боя?

— Нет. — Старший лейтенант втянул воздух, посмотрел на наступающих газиев, на их копья и ножи. — До конца жизни.

Было два тридцать пополудни 20 июня 1880 года, сорок третьего года правления Виктории, королевы Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, первой императрицы Индии.

Стены пещеры дрожали от взрывов. Очередями палили ДШК, утес вел непрерывный огонь, били пекаэмы. Рвались гранаты.

Змея немного ослабила давление на его шею. Леварт смог вдохнуть. Уже не сопротивлялся

— Там, — сказала Змея, — только смерть… Твое место здесь. Потому что я тебя выбрала.

Почувствовал на груди ее губы. А потом жало и парализующую боль.

— Напою тебя своим ядом, в котором заключена Вселенная.

Эффект был мгновенным. И стократ сильнее героина.

Вдруг оказался там, где на жертвенниках танцует огонь, ослепительно белый в своей священности, и его отблески мерцали на настенных фресках. Очутился там, где пели в священном обряде для Доброй Богини, где танцевали для нее, танцевальным движениям вторило движение пламени, и, казалось, настенные фрески тоже танцуют. Очутился там, где во славу Богини пьют за нее Благославенную Хаому, а под влиянием хаомы души выходят из тел и возносятся в божественную высь, чтобы постигнуть ее, понять и назвать. Душа покинула тело, хаома кружила в жилах, пылал огонь обожествления.

Возносилось пение.

Хаома огнем кружила в жилах.

Огонь пылал на жертвеннике, горел для Великой и Доброй Богини Вселенной.

До Александрии Кавказской оставалось не больше пятидесяти стадий. Тетрарх Эрпандер, возбужденный с самого начала похода, немного успокоился. И решил, что можно, наконец, дать немного отдыха лошадям. Придержал жеребца, обернулся к отряду. Но отдать приказ не успел.

Почувствовал сильное дрожание почвы, а четко вырисовывающийся на фоне неба хребет вдруг размазался в его глазах. А потом на них, казалось, обрушились все горы.

Несущиеся с круч валуны падали на головную часть отряда, повергая лошадей вместе с всадниками. Тех, кто не попал под валуны, накрывал и сбрасывал с коней град меньших камней, лавиной несущихся со склона. Лошади дико ржали, всадники кричали и ругались. А вслед за градом камней на них посыпался град стрел.

На глазах Эрпандера упал с коня пораженный в горло фригиец Стафилос, рядом перелетел через круп лошади всадник, которому стрела попала в глаз. Еще один, склонившись к шее лошади, держался за стрелу, попавшую в плечо. Со склона горы послышался рев, и почти сразу же оттуда посыпались вооруженные люди.

— Бей, — закричал Эрпандер, подымая Зефиоса на дыбы. — Бей их! Алале алала-а!

— Алале алала-а!

Гнедой жеребец очередной раз спасал жизнь своему хозяину. Он перепрыгивал валуны как антилопа, лавировал между ними как газель, сбрасывал нападающих своим напором как боевой слон. И делал это так быстро, что опередил всю тетрархию и не знал, что занес Эрпандера в самую гущу врагов. Он вдруг оказался среди них, в самой середине, ощущая со всех сторон запах кожи и шкур, в которые они были одеты, напоминая скорее полузверей, чем людей.

Но Зефиос и его наездник не первый раз были в окружении врагов: людей, полузверей и зверей. Эрпандер убил двоих мгновенно, двумя короткими тычками кавалерийской сариссы в горло. Зефиос ударом копыта размозжил голову третьему. Четвертый получил укол в лицо, под покрывающую лоб и глаза волчью шапку с пастью и клыками. Пятый, такой же волколак, кривым, как серп, ножом смог ранить Зефиоса в живот. Эрпандер свалил его ударом древка и пригвоздил к земле.

— Алале алала-а!

Однако прав Астрайос, халдейский маг, — подумал он, быстро вырывая острие. — Я порченый войной. Единственное, что умею, это убивать.

Его тетрархия пробилась к нему во главе с Бризосом, у которого на лбу кровоточила рана. Распаленный боем Эрпандер не ждал, пришпорил Зефиоса и в одиночку бросился на паропамисадов, которых все больше и больше скатывалось со склона горы. На дороге валялось уже много мертвых, сраженных всадниками ударами сарисс, ксистонов и скифских палтонов. Видя, что оружие с длинным древком здесь не подходит, он сильно сжал бока жеребца, поднялся и с силой метнул свою сариссу, пробив насквозь огромного бородача в шапке с буйволиными рогами, скорее всего вождя — после этого часть горцев кинулась врассыпную. Тетрарх выхватил копис и бросился на тех, кто остался. Одному снес голову вместе с лохматым колпаком. Другому, вооруженному дубиной, отрубил руку по локоть.

И тут Зефиос, Западный Ветер, дико заржал, дернулся, стал дыбом. И рухнул на камни. Эрпандер в последний момент спрыгнул, чтобы не быть придавленным. Упал, вскочил, выругался, увидев стрелу, до половины вонзившуюся в шею жеребца. Ни на что другое не было времени. На него перли трое, все с ножами, огромными как косы. Существо в покрывающей голову и плечи шкуре козла, вместе с рогами и зубастой головой. Другой, видимо шаман, обвешанный гремящими костями. И третий, в штанах мехом наружу, истинный сатир.

Не добежали, козлорогого и шамана свалили с ног одним взмахом палтоны. Сатир убежал. А к Эрпандеру вдруг присоединились Бризос и несколько его воинов, в том числе пятеро верхом.

Глаза Зефиоса затуманились. Голова бессильно упала на камни.

— Коня! — закричал Эрпандер. — Подайте мне ко…

Стрела попала ему под правую ключицу, пробив кожаный панцирь. Он согнулся, и в этот момент дротик угодил ему в лицо, пронзил левую щеку и вышел сзади. Эрпандер упал на колено.

Чувствовал, как Бризос пытается его поднять. Но был уже бессилен. Он вырвал кровью, закашлялся. В глазах у него вдруг потемнело, руки и ноги вдруг замерзли.

— Алале алала-а!

Громко звучал македонский боевой клич, стучали копыта, свистели градом летящие стрелы, уничтожающие убегающих паропамисадов. Со стороны горловины ущелья пришла помощь. Хиппотоксотаи, конные лучники в кожаных шлемах.

Эрапандер этого уже не видел. Он попал в ночь, в ничто.

Я Эрпандер, сын Пирра, успел еще подумать он. Продромос, начальник первой тетрархии третьей илы непобедимой армии Александра, великого царя Македонии. Царя, который поставил на колени Сирию, Египет и Персию, захватил Эфес, Тир, Вавилон и Персиполис. Весь мир наш, он склонился перед нами. Но я, Эрпандер, присоединения Индии уже не увижу. Потому что тону в заливающей мои легкие собственной крови. Здесь, в забытом богами ущелье, в забытой богами стране. Погибаю от грубо сделанной стрелы одетых в шкуры дикарей, горных полузверей.

Игра случая. Такова жизнь.

Было позднее лето седьмого года правления Великого Царя Александра.

Сержант Гущин бросил ПКМ, не мог больше стрелять, пуля разорвала ему руку и оторвала два пальца. Схватил гранату, вырвал чеку зубами, бросил вслепую.

— Прощай, прапор! — хрипло крикнул он.

Стреляющий с утеса Бармалей не повернул головы. Мог не услышать, кровь текла у него из обеих ушей. А выстрелы и взрывы и так все заглушали.

Гущин полез за следующей гранатой. Последней.

Было воскресенье, седьмой день месяца июнь 1984 года. Четвертого года войны в Афганистане.

Откровение святого апостола Иоанна Богослова. Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим. И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая.

Земля задрожала от грохота, затряслась от взрывов таких сильных и мощных, что со стен пещеры стали отрываться и с грохотом падать на пол большие скальные блоки. Рухнул один из лазуритовых менгиров. Пошел трещинами и с треском лопнул катафалк, закачалась и упала на груду черепов крылатая статуя женщины с персидской прической.