Кыш, пернатые! - Александр Гриневский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он так и остался сидеть – не взлетать же… Кондратий ещё старых хватит.
Они стояли…
И одна, выпустив верёвку, смешно всплеснула руками – мешали толстые рукава тулупа – и нежно, нараспев, жалостливо:
– Ах ты, батюшки! Чем же тебе помочь, мил-человек?
Чужая жалость прорвала плотину мнимой силы, что с трудом выстраивал последний месяц. Увидел себя глазами этих старух: среди белых снегов, посреди реки, сидит возле лунки лохматый мужик, обряженный в старое тряпьё. Голая грудь нараспашку, голые ноги в кирзовых сапогах, а вместо рук – два огромных чёрных крыла. Зима, снег, мороз, лес, река и белёсое небо над головой. Некуда ему деваться. Это теперь его жизнь. Слёзы покатились по заросшим щетиной щекам. Развернул крыло. Отшатнулись бабушки. Одна закрестилась.
– Ничего не надо. Проходите!
Поминутно оглядываясь, потопали дальше.
Он собрал снасть, рыбёшек и ушел в заснеженный лес.
Словно свет в тёмной комнате включили. Копошился последний месяц в темноте, что-то делал, убеждая себя, что жизнь потихоньку стала налаживается. Да разве это жизнь? Горькое одиночество. Впору в петлю. И никакая Настя не поможет. Эх, зря я в Монголию с мужиками не рванул…
…Возле покосившегося забора – какое-то шевеление, что-то едва заметно сдвинулось с места. Кошка соседская? Неужели заяц? Я, идиот, на поле смотрю, а он уже здесь. Точно, заяц!
Тёмное пятно чуть сдвинулось и снова замерло. Залаяла собака. Сейчас? Неудобно. Забор мешает. На поле выгонять надо. А если упущу? Темно. Заяц не дал додумать. Почувствовав опасность, сорвался с места. Метнулся серым комом по полю, ещё чуть-чуть – и растворится в темноте. Иван, не раздумывая, отпихнулся ногами от стенки сарая и, словно ныряя в воду, раскинув крылья, ринулся следом. Один взмах, другой – нужную высоту набирал медленно. Только не отводить от него глаз! Стоит отвести – упущу!
Заяц несся по прямой, стелился по пашне в беге. Сзади настигало что-то большое, страшное, смертельно опасное. Инстинкт самосохранения гнал зайца к лесу, в укрытие. Там можно замереть, сжаться, слиться с травой, с опавшей листвой, с корнями деревьев, с сухими ветками.
Иван почти догнал, навис, приготовился ударить ногами – пригвоздить, вогнать серого в землю, но заяц сделал скидку – длинно прыгнул, в воздухе изменил направление прыжка и, приземлившись, понесся к лесу уже под другим углом.
Всё сначала. Упущу! Не успею! Уйдёт!
Не успел заяц.
У самой опушки леса – до спасительных кустов десять метров. Ему бы ещё одну скидку сделать, и всё – он в лесу. Но кусты были так близко, так манили спасением, что заяц нёсся напрямую, рассчитывая успеть. Иван рухнул на него с высоты полутора метров. Выставив перед собой ноги с гвоздями на подошвах сапог, пронзил горячее пушистое тельце в нескольких местах, сломав хребет. Не удержался на ногах, неуклюже упал на бок.
Лежал, не спешил подниматься. Знал, что с зайцем покончено – подранка после такого удара не будет.
Тяжело поднялся на колени. Долго цеплял крюком убитого зайца, стараясь поглубже вогнать остриё в кровавое отверстие, оставленное гвоздём.
Не чувствовал радости. Азарт схлынул. Стало обыденно пусто. Теперь домой.
Идти или лететь? Лететь с убитым зайцем на крюке – неудобно.
Сгорбившись, свесив крылья до земли, побрёл в сторону мерцающих в темноте огоньков. Босые ноги осклизло месили вспаханную землю, пахнущую свежими огурцами. На одном крюке длинно свисал вниз заяц, на другом – грязные сапоги с подошвами, усеянными гвоздями.
Что ж… сегодня он может не отводить взгляд, когда Настя ему откроет.
Глава десятая
– Сколько там, блять, до этого хутора?
– Километра четыре, сказали…
– Сказали… По карте – сколько?
– Так у вас же карта.
– Ни хрена сами не можете! Так что? Не проедем, блять?
– Как? Через сто метров завязнем! Здесь только на тракторе…
– Ну и что предлагаешь?
– Отменить операцию. Глушь непролазная, а нас всего четверо. Уйдёт он!
– Отставить, блять!
– А что вы злитесь, товарищ старший лейтенант, сами же спросили?
– Всё! Отставить! Все из машины! Пешком пойдём.
– Как скажете…
– Не как скажу, а это приказ, раздолбаи! Синцов – ноги в руки и в магазин. Две бутылки водки и… ну сам сообразишь. Говна не бери – среднюю! Ноги промочим… то-сё…
– Слушаюсь!
– Какой «слушаюсь»? Какой «слушаюсь», мудак! Ты боец, а не денщик. Что глаза вылупил? Пошёл!
Синцов трусцой посеменил в магазин, стараясь ступать по молодой траве, вдоль обочины дороги, минуя ямы в асфальте, заполненные водой. Трое двинулись вдоль вывороченной тракторной колеи в сторону леса.
Комья мокрой земли приторно пахли прелью и тиной. Трава – в росе, хотя солнце давно встало. Тёмная кромка леса никак не хотела приближаться. Что-то непрерывно жужжало. Вспархивали мелкие птахи и куда-то неслись.
Промокли по колено. На ногах пуд грязи. Лес не приближался. Хотелось повернуть назад, сесть в машину и выпить водки из пластикового стаканчика. А Синцов всё не догонял, сука!
Через час, то ли они, следуя тракторной колее, вышли к дому, то ли дом вывернул к ним из-за лесного пригорка. Синцов догнал и, позвякивая за спиной стеклом, плёлся следом.
– Так… Полчаса отдыхаем и будем рассредоточиваться. – Лейтенант брезгливо щупал землю, выискивая место посуше.
Устроился, достал из забрызганного грязью дипломата фотоснимки дома и разложил на траве.
– Бекмалбулбеков! – Тьфу, твою мать, выговорил! – Вы с Афанасенко заляжете за домом – вот здесь. Я – войду, попробую уговорить этого выродка. Деваться ему некуда. Вход перекрою. Если он в окно – тут вы его… Только подберитесь поближе к дому, чтобы не взлетел. Да не ссыте, у него же рук нет! Что он может?
– Товарищ старший лейтенант, а говорят – они ногами так уделать могут – мало не покажется. И ещё говорят – у них когти на ногах. Кишки наружу – одним махом!
– Отставить! Мудак ты, Бекмалбулбеков! – Опять выговорил. Ничего себе!
– Зря вы так, товарищ старший лейтенант… Нам, когда на задание отправляли, сказали, что огневое прикрытие будет. На случай нападения. Без этого нельзя!
– Правильно! И у нас оно есть. Вот. – Лейтенант похлопал по пустой наплечной кобуре, что давно ремнём натёрла подмышку.
Бекмалбулбеков поморщился:
– Товарищ
