Хевен - Вирджиния Эндрюс

Сара, всхлипывая, принялась готовить еду – нашу последнюю на сегодняшний день. Я поспешила помочь ей.

– Посиди, мам, или иди полежи, я сама приготовлю.

– Спасибо тебе, Хевен… Только мне надо чем-нибудь заняться и отогнать мысли. А я его так любила! Ой, как же я любила этого Люка Кастила! Вот никогда не думала, не гадала, что он не умеет никого любить, кроме себя…

Вечером, после ужина, Фанни прошептала мне:

– Я уже начинаю ненавидеть этого нового ребенка. На кой он нам сдался. Мама уже стара для детей… Вот мне – пора иметь ребенка.

Я взметнулась, услышав такие слова.

– Никакого тебе ребенка не надо! Фанни, ты обманываешь себя, думая, что, раз у тебя будет ребенок, значит ты уже взрослая и свободная. Ребенок свяжет тебя куда больше, чем зависимость молодости, так что ты смотри там, не доиграйся со своими мальчиками.

– Ты же ничего не знаешь! Что мне, в первый раз, что ли? Ты в десять раз больше ребенок, чем я. А вряд ли ты понимаешь, о чем я говорю.

– Так о чем ты говоришь?

Фанни всхлипнула и уцепилась за мою руку.

– Не знаю… Просто так много хочется, а у нас ничего нет. Просто тошно! Можно же как-то выкрутиться из этой жизни. У меня нет настоящего парня, как у тебя. Никто из ребят не любит меня, как тебя Логан. Хевен, помоги мне, прошу тебя, помоги.

– Помогу, помогу, – успокаивала я Фанни, прижавшуюся ко мне, хотя не знала, чем я могу помочь. Разве что молитвой.

Жаркие августовские дни летели, казалось, слишком быстро. Последние недели беременности Сары были довольно-таки мучительными для нее. Для нас всех тоже, хотя отец показывался дома чаще, чем раньше. Он перестал ругаться, похоже, смирившись с мыслью, что Сара принесет еще пять-шесть детишек, пока будет способна рожать.

Она тяжело ступала по нашей хижине и часто трогала красными мозолистыми руками живот, без особой радости вынашивая своего пятого ребенка. Сара или бубнила молитвы, или отдавала приказания, проявления ласки, и без того редкие для нее, остались в прошлом. Позже грубоватая простота ее манер, с которой мы срослись, уступила место тревожному молчанию, отчего нам становилось еще неуютнее.

Сара перестала ругаться с папой и покрикивать на всех нас. Словно пожилая леди, она еле таскала ноги, а ведь ей было всего двадцать восемь лет. Когда папа приходил домой, Сара почти не смотрела на него, не удосуживалась спросить, где это он пропадал, совсем не упоминала «Ширлис плэйс», забывала даже поинтересоваться, «чистые» ли деньги он получает или по-прежнему зарабатывает на продаже левых спиртных напитков. Сара будто замкнулась в себе, пытаясь принять какое-то решение.

День за днем она становилась все более отрешенной, отстранившись от всех нас. Мы это переносили очень болезненно, особенно Наша Джейн и Кейт, которые так нуждались в матери. Взгляд ее ожесточался, когда отец раз или два в неделю появлялся в дверях. Он теперь работал в Уиннерроу, занимался честным делом, однако Сара не верила в это. Несколько раз я слышала, как отец рассказывал ей о своей работе, но как-то неуверенно, потому что Сара не задавала ни единого вопроса.

– Ты делаешь черную работу для попов и жен банкиров, которые не хотят пачкать свои белоснежные ручки.

Спору нет, многие свои доллары отец получал на приработках у богатых людей. Но он был согласен на любой приработок.

Наша Джейн, чувствуя угнетенное состояние матери, болела этим летом больше, чем обычно. Она, в отличие от нас, то и дело схватывала простуду, потом переболела ветрянкой. Не успела пройти ветрянка, как девочка упала в заросли ядовитого плюща, после чего целую неделю плакала день и ночь, а отец среди тьмы вскакивал, заводил машину и уезжал в «Ширлис плэйс».

Радость наполняла дни, в которые Наша Джейн чувствовала себя хорошо. Тогда она улыбалась довольная, и не было во всем огромном мире ребенка симпатичнее Нашей Джейн, этого верховного правителя в лачуге семьи Кастилов. И правда, все люди в долине говорили, как красивы дети у хитрого, жестокого, обидчивого и неуравновешенного Люка Кастила и у его жены Сары такой огромной и некрасивой, по мнению завистливых женщин.

Однажды Кейту, который вообще редко о чем-то просил, понадобились цветные карандаши, а в доме в то время были только карандаши, когда-то полученные Фанни в подарок от мисс Дил (Фанни эту коробку так и не открывала).

– Нет! – визгливо воскликнула Фанни. – Пусть Кейт не трогает мои карандаши, они совсем новенькие!

– Дай ему карандаши, а то он обидится и потом больше не попросит, – стала я уговаривать ее, настороженно поглядывая на братика, который мог в дедушкиной манере сесть и неподвижно замереть.

Но что касается дедушки, он видел больше всех нас. Кто другой мог вырезать по дереву каждый волосок на беличьем хвосте? Его глаза не смотрели, но действительно видели.

– А по мне, хоть пусть вообще никогда не говорит! – выкрикнула Фанни.

Тогда Том взял карандаши и дал их Кейту, на что Фанни стала визгливо угрожать утопиться в колодце.

– А ну замолчите! – рявкнул с порога вошедший отец. Он оглядел расшумевшихся детей и прищурил глаза, словно шум вызывал у него головную боль.

– Твои дети, ничего не поделаешь, – бросила Сара.

Это было ее единственным приветствием, после чего она сомкнула губы и не сказала ни слова. Отец бросил на Сару сердитый взгляд и вывалил на дощатый выскобленный стол принесенные им продукты. Я быстро прикинула про себя, на сколько хватит пятидесятифунтового мешка муки, пятигаллоновой[7] банки сала, этих пакетов бобов. Сделаю суп, добавлю к капусте со свининой…

Я тревожно подняла голову, услышав резкий толчок в дверь. Отец широким шагом шел к своему старому пикапу. Снова уехал.

У меня екнуло сердце. Каждый раз, когда отец вот так бросал Сару, она вымещала досаду на ком-либо из нас или на себе. Иногда мне было трудно винить его за то, что он не хочет оставаться дома. Не только Наша Джейн и все мы действовали ему на нервы, но и Сара. Она лишилась внешней привлекательности и в обхождении стала неприятна.

Под самое утро чувствовалось приближение зимы. Белки носились, заготавливая зимние запасы, Том помогал дедушке подобрать подходящую древесину для ремесла, и это была непростая работа, поскольку требовались определенные сорта дерева, не очень твердые, но и не слишком мягкие, чтобы изделия не ломались.

Как-то мы с папой оказались во дворе вдвоем.

– Папа, – нерешительно заговорила я, – я делаю в семье все, что в моих силах, ты можешь сделать для меня хотя бы одну вещь – хоть иногда сказать мне доброе слово?

– Я разве не говорил тебе, чтобы ты оставила меня в покое?! – Его сверлящий взгляд словно пронзил меня насквозь. Потом он повернулся ко мне спиной. – Марш отсюда, пока не получила по заслугам.