Чистая Россия - Яков Кротов

Тут «готовность» есть лишь готовность выполнить приказ. Всё приготовлено, осталось приготовить себя — «приготовиться». Не «готовь!», а «готовьсь!»

В нормальном же мире — в реальности — готовиться, конечно, тоже надо, но это делают в самом начале работы. Поле вспахать или книгу написать, выиграть выборы — настоящие, конечно — или дорогу заасфальтировать, — это дело долгое.

Вот солдат, глядя на невспаханное поле или раздолбанную дорогу, злится: всё давно должно быть приготовлено, наше дело на танке проехать!

Так что в России не две беды — дураки и дороги, — а одна: милитаризм. Остальное — следствие.

Солдат не только считает, что кто уезжает — едет на готовенькое. Он считает, что те, кто приезжают, тоже «на готовенькое». Поэтому он и солдат: ему всё кажется, что окружающий мир только и жаждет его мирок захватить. Потому что ну что там сготовят европейцы, азиаты и прочие штафирки? У них ведь каждый сам по себе, шагают не в ногу. У некоторых вроде бы всё и недурно, и лучше нашего, но это лишь иллюзия, и они это знают. Вот у нас — крепко, потому что крепость!

Только нет такой армии, которую нельзя разбить. Если армия существует, она обречена быть разбитой. Как корыто. А жизнь не корыто, не поле боя, не яйцо, которое нужно разбить, чтобы приготовить яичницу. Жизнь это пир, до нас начался и не нами закончится, а может, и вообще не закончится.

Не надо ни к чему готовиться, надо просто готовить — готовить с удовольствием, потому что тогда вкусна готовка, когда повар весел, готовить щедро, чтобы хватило на себя и ещё на того парня, и на этого парня, и вон на того бедолагу, и на всех родных и близких, а также на дальних и чужих. Никому не стоит бросать в спину: «На готовенькое», никому не надо бросать в лицо: «Понаехали тут!»

Впрочем, кто готовит — никогда такого не скажет. Это речи прихлебателей и паразитов, которые сами воды не таскали, теста не месили, а только командовали, поучали, сторожили, в общем, мешали. Много их — тех, кто всегда готов учить и никогда не учился готовить. В России особенно много, потому что революция была не бунтом бедных против богатых, угнетённых против угнетателей, а бунтом не желающих готовить против запрещающих готовить. Понятно, что больше всего в этом столкновении пострадали те, кто умел и любил готовить. В худшем случае, поваров съели, в лучшем, их оставили при солдатских столовках.

Ничего страшного, вся история человечества за последние несколько тысячелетий есть постепенное, с отступлениями возвращение из казармы в ресторан. В тот, высшего класса ресторан, где звёзд без счёта, а кухня и зал одно, где Хозяин и гости — одно, и всё, что приготовит один, любой и каждый, хватает на всех и всем нравится.

ВЫБОРЫ — ЕЩЁ НЕ СМЕРТЬ

Выборы — замечательное, весёлое и доброе изобретение, превращающее политику в разновидность игры. Можно очень серьёзно относиться к футболу, но всё же гонять по полю мяч занятие не столь серьёзное, как Куликовская или любая другая битва. Можно очень серьёзно относиться к политике, но всё-таки опускание в ящик листочка бумаги не столь серьёзно, как война Алой и Белой Розы. Правда, выборы могут быть так или иначе связанными с войной гражданской или какой другой, но всё-таки связь достаточно косвенная. Школьникам очень трудно запомнить результаты выборов в Учредительное собрание, или в рейхстаг, потому что ежу понятно, что революция и гражданская война в России, равно как и Вторая мировая война, начались не из-за голосований, вообще не по одной какой-то причине.

Научиться выбирать означает научиться быть весёлым и добрым, принимая волю большинства — если она кажется нам глупой — как принимают грозу и землетрясение весёлые и добрые люди, не теряя духа, не теряя веры в людей. Именно внутренняя уверенность в себе может сделать выборы демократической процедурой. Человек робкий придаёт такое значение мнению большинства, что не в силах смириться с тем, что это мнение окажется неблагоприятным. Если он революционер и видит торжество контрреволюции, он унывает; но уныние овладевает и белогвардейцем, который видит победу революции. Главное же: даже победивший революционер (или контрреволюционер) после первой бурной радости вскоре опять впадает в уныние. Потребность в постоянной опоре на окружающих есть такая же разновидность наркомании как курение. Сперва достаточно пары сигарет в день, а ко дню кончины и двух пачек мало. Относящиеся к выборам чересчур серьезно сперва радуются победе хотя бы относительным большинством, но когда они волнуются от того, что за их любимые идеи или вождя проголосовали лишь 98 процентов избирателей, — конец режима явно близок.

Выборы в России появились после долгого перерыва лишь в 1990 году и почти сразу закончились — во всяком случае, перестали быть честными. Это ещё не беда. Беда началась, когда защитники демократии стали говорить, что итог выборов может привести к гражданской войне и гибели миллионов людей. Такая горячность хуже и погибельнее любой гражданской войны.

Эти страсти тихо разъедают душу. Но серная кислота, которую не выплескивают другому в лицо (хотя и это уже есть), а выпивают сами или заставляют пить других, — все равно яд. Нас разъедает категоричность — это антипод демократичности, решительное нежелание признавать за другим человеком возможность по иному глядеть на мир. У нас кто думает иначе, тот уже не человек, а сволочь и тупица. Понятно, что этим грешат коммунисты; но пора бы перестать этим грешить тем, кто называет себя антикоммунистами и демократами.

Логика тех, кто в начале 1990-х годов сделал выборы тягостной и несвободной процедурой, была очень демократичной: приход к власти коммунистов положит конец и легальной оппозиции, и куцей нашей свободе печати. Но это ещё не повод категорически требовать голосовать за антикоммунистов и называть всех, призывающих к какой-нибудь “третьей силе”, идиотами. Есть ведь люди не глупые и смелые, которые способны быть и нелегальной оппозицией, сидеть в тюрьме, идти на расстрел. Они не требуют от других того же, не упрекают людей менее сильных, не считают их менее умными. Можно для себя считать возможной либо легальную оппозицию доброму начальству, либо покорный переход в автоматчики злого начальства, но для другого-то можно признать возможность проголосовать сегодня так, чтобы завтра он сел в тюрьму? А ведь многие из тех, кто признает лишь легальную антикоммунистическую оппозицию, совершенно по-коммунистически засвистывает сейчас и затоптывает тех, кто и раньше садился в лагерь за антикоммунизм, и в будущем на это же рискнет.

Нечестно было говорить, что крайние антикоммунисты, считающие коммунистом даже Ельцина, не только себя подводят в будущем под расстрел, но и весь русский народ? Это ведь была прямая ложь: коммунисты 1990-х годов никого не собирались расстреливать. А вот Ельцин и назначенный им преемник не пожалели пуль для чеченцев.

Слишком много в предвыборной агитации с 1990 года говорилось и говорится так, словно выборы означают смерть или жизнь. Любые выборы, действительно, могут стать последними, но жизнь не кончится даже с приходом коммунистов, как не кончилась она с приходом к власти в 1999 году самого чёрного вида коммунизма — гебизма.

Политика начинается с уважения к другому: пошёл — хорошо, не пошёл — твоё право, тоже хорошо, ты не подлец и не предатель, а всё-таки давай поговорим. Поговорить, обсудить, убедить, и убедить по-настоящему, а не окриком: «Не пойдёшь — значит, Иуда и сволочь!» Иди — против Лигачёва за Горбачёва, против Горбачёва за Ельцина, против Зюганова за Ельцина, против кого-то ещё за Явлинского, против Путина за много кого… Демократ не тот, кто не желает со мной разговаривать, а командует: «Марш на выборы, иначе ты предаёшь демократию». Демократ — тот, кто знает: не ходить на любые выборы — нормально и не преступно.

На дороге стоят трое бомжей — то есть, не современных общеевропейских бездомных людей, а конкретно русских алкоголиков, пропивших всё и всех, много сосавших крови из близких, часто хищных, всегда лживых. Кому из них подать?

Во-первых и в главных, можно не подавать, и никакого греха в этом нет. Бомжи, конечно, говорят другое: не подал — сволочь, фарисей, эгоист, мерзавец, предатель родины, бесчеловечный дурак, не понимающий всякого разного. Придавать значения этой ругани не стоит.

Во-вторых, бомж выбрал себе путь лживости и опьянения, но мы-то не бомжи. Можно подать бомжу, который считает себя чисто выбритым и благоухающим дорогими духами аристократом, или называет себя либералом, или называет себя демократом. Но подавать надо не потому, что он таков. Самому надо оставаться трезвым.

Можно подать бомжу, который утверждает, что благодаря подачке протрезвится. Только надо чётко понимать, что шансов мало и, скорее всего, получив подачку, бомж лишь укрепится в своём запойном пьянстве и в лживости, ведь — сработало.