Рихард Зорге. Джеймс Бонд советской разведки - Борис Соколов

Из Берлина Зорге отправился во Францию, в Париже встретился с курьером из Центра и получил от него пароли, явки и места встреч в Токио. Из Шербура на пароходе он поплыл в Нью-Йорк, а оттуда в Вашингтон. У Рихарда имелось рекомендательное письмо бывшего генерал-майора германской армии, а ныне профессора из Мюнхена, Карла Хаусхофера, японскому послу в США Кацуи Дебуси, бывшего заместителя министра иностранных дел, и Зорге получил от него рекомендательное письмо в МИД Японии.

Затем Зорге съездил в Чикаго на Всемирную выставку, где встретился еще с одним курьером из Центра. И только после этого отправился в Канаду, где в Ванкувере в конце августа 1933 года сел на пароход, отплывавший в Иокагаму.

В Соединенных Штатах он встретился с коммунистическими агентами в Калифорнии и, по некоторым данным, женился на американке.

В Японию Рихард Зорге прибыл 6 сентября 1933 года и сразу отбыл в Токио. Там он поселился в роскошном отеле "Санно". Вскоре Зорге снял квартиру в доме под номером 30 в токийском районе Азабуку и стал отправлять информационные заметки и очерки о положении в Японии в газеты Нью-Йорка.

Харих-Шнайдер, профессор консерватории, так описывала этот дом: "В квартире было жарко, как в духовке. Очертания пыльных улиц расплывались в нестерпимом блеске солнечных лучей; на террасе, расположенной на крыше его дома, даже по ночам царила невыносимая духота… Воздух был наполнен ароматом горячего дерева, из соседних домов доносились звуки радио и детский смех…

Дом Зорге затерялся среди жилищ бедных японцев. Построенный в небрежном европейско-японском стиле, он выглядел неряшливо. Две комнаты внизу, вся их убогая обстановка ограничивалась несколькими шаткими столиками, на одном из которых лежал клочок потертого красного бархата… За стенкой находилась кухня. Наверху — его рабочая комната с большим диваном, письменным столом и граммофоном, во всю стену от пола до потолка — книжные полки. За дверью — спальня, которую почти целиком занимала широкая двуспальная кровать. К спальне вел узкий коридорчик. Двери обеих комнат верхнего этажа выходили на террасу".

Сам Рихард писал жене со своим обычным юмором: "Здесь зима выражается в дожде и влажном холоде, против чего плохо защищают и квартиры, ведь здесь живут почти что под открытым небом: если я печатаю на своей машинке, то это слышат почти все соседи. Если это происходит ночью, то собаки начинают лаять и детишки плакать. Поэтому я купил себе бесшумную машинку…"

Он посетил посольство Германии, вступил в Немецкий клуб и скоро стал известным лицом в германской колонии Токио. Первая статья Зорге появилась в "Берлинер бёрзен курир" 18 октября, вторая — 27 ноября. Это были серьезные политические обзоры.

Вскоре в домике появилась и хозяйка. 4 октября 1935 года Рихард отмечал день рождения в ресторанчике "Золото Рейна", где любили собираться скучающие по родине токийские немцы. В заведении старательно поддерживался немецкий дух, даже японских официанток звали европейскими именами. Впрочем, воспитаны они были в лучших японских традициях, были умны и умели развлекать гостей утонченной беседой. В тот день хозяин подозвал одну из официанток, по имени Агнес, и велел: "Этому господину сегодня исполнилось сорок лет. Постарайся, чтобы ему запомнился этот вечер".

Однако, несмотря на все старания девушки, "господин" чем больше пил, тем больше мрачнел.

— Люди веселятся в день рождения. А вам, наверное, у нас скучно… — сказала она, подливая гостю вина.

— Если тебе доведется отмечать сорокалетие так же далеко от родных мест, поймешь, насколько это весело, — мрачно усмехнулся тот.

Через несколько дней они случайно встретились в магазине грампластинок.

— Ты так старалась развеселить меня, что заслуживаешь награды, — улыбнулся гость. Сегодня он был весел и обаятелен, подарил Агнес несколько пластинок. В следующий раз они увиделись весной 1936 года, когда немец вновь появился в ресторане, затем — в июне… "Агнес", на которую он произвел неизгладимое впечатление, помнила каждый его визит. А вскоре они познакомились ближе. Исии Ханако, как звали официантку, стала третьей женой Рихарда Зорге.

Позднее, на допросе в полиции, она кратко определила стиль его жизни: "По утрам он ходил в германское посольство, часто бывал пьян и иногда писал статьи". Если вечером Рихард был свободен, он непременно проводил время в каком-нибудь из любимых дипломатами, военными и журналистами ресторанов. Сказывалось постоянное напряжение. Свойственный Зорге искрометный юмор все чаще уступал место сарказму, и Рихард все больше пил.

Доктор Лили Абегг, корреспондент "Франкфуртер цайтунг" на Дальнем Востоке, вспоминала: "Собственно говоря, как человек Зорге был очень приятен и даже мил — если хотел этого… Он не терпел глупцов или людей, казавшихся ему неинтересными. В таких случаях он не скрывал своего презрительного отношения, а его сарказм мог переходить все границы".

Американский генерал-майор Чарльз Уиллоуби, глава разведки штаба американских оккупационных войск в Японии и первый биограф Зорге, по отзывам людей, знавших Рихарда, дает такой его портрет: "В физическом отношении Зорге был крупный человек, высокий и коренастый, с каштановыми волосами. Как заметил один из его знакомых японцев, с первого взгляда на его лицо можно было сказать, что он прожил бурную и трудную жизнь. В выражении глаз и линии рта сквозили надменность и жестокость. Он был горд и властен, сильно любил и горячо восхищался теми, чьей дружбы искал, но был безжалостен к остальным и откровенно ненавидим ими. Многие его японские коллеги по печати видели в нем типичного головореза, высокомерного нациста и избегали его. Он был горячий человек, любивший сильно выпить и привыкший часто менять своих любовниц. Известно, что за годы службы в Токио он находился в интимных отношениях примерно с 30 женщинами (японские источники говорят о 40 любовницах Зорге. — Б.С.). И все же, несмотря на увлечение женщинами, запойное пьянство и тяжелый характер, он ни разу не выдал себя…"

В "Тюремных записках" Зорге так описал задачи, поставленные перед ним во время командировки в Японию:

"Задачи, поставленные нам в 1933 году и более конкретизированные в 1935 году.

В целом они сводились к следующему:

1) Пристально следить за политикой Японии по отношению к СССР после Маньчжурского инцидента, тщательно изучать вопрос о том, планирует ли Япония нападение на СССР.

В течение многих лет это были самые важные задачи, поставленные мне и моей группе. Не будет большой ошибкой сказать, что эта задача вообще была целью моего командирования в Японию. В 1935 году, когда Клаузен и я были с прощальным визитом у генерала Урицкого из Четвертого управления РККА, он особенно отмечал важность этой нашей миссии. Считалось, что в случае ее успеха Советский Союз, пожалуй, сможет избежать войны с Японией, а это было объектом повышенного интереса всех московских инстанций. При этом мы должны были помнить о чувстве недоверия в Советском Союзе в отношении Японии. А именно Советский Союз, видя возрастающую роль японских военных кругов и их внешнеполитический курс после Маньчжурского инцидента, начал испытывать серьезные опасения, что Япония планирует напасть на СССР. Это чувство подозрительности было настолько сильным, что сколько бы я ии посылал противоположных версий, московские власти никогда полностью не разделяли их, особенно во время боев на Халхин-Голе и в период крупномасштабной мобилизации японской армии летом 1941 года.

Кроме главной задачи по выяснению намерений Японии относительно нападения на СССР, на нас была возложена также обязанность следить за различными внешнеполитическими акциями, связанными с японской политикой по отношению к СССР. При этом, однако, Москва проявляла гораздо больше интереса к маньчжуро-сибирским и монголо-маньчжурским пограничным проблемам, чем к вопросам, касающимся рыболовства или Сахалина.

2) Осуществлять тщательное наблюдение за реорганизацией и наращиванием японских сухопутных войск и авиационных частей, которые могут быть направлены против Советского Союза.

Эта задача была связана с первой. Поскольку японские военные круги для оправдания своих требований по разбуханию военного бюджета объявили СССР своим главным противником, для ее выполнения необходимо было добывать секретную военную информацию, охватывающую очень широкий круг вопросов. В соответствии с этим моя разведывательная деятельность не ограничивалась только вопросами наращивания японских вооруженных сил в Маньчжоу-Го.

Интерес представляли также различные мероприятия, указывающие на планы войны против СССР, и особенно проблемы реорганизации сухопутных войск. Нечего и говорить, что важной частью нашей работы было пристально следить за механизацией и моторизацией японской армии. Общим сюрпризом стали реализация программы значительного роста японских вооруженных сил и их широкая реорганизация, причем считалось, что целью этих изменений был не только Китай, но и СССР. Военная мощь возросла втрое, количество дивизий почти сравнялось с количеством советских, после событий на Халхин-Голе стала быстро развиваться механизация. Это стремительное развитие вместе с публичными заявлениями многих военных лидеров наводило на мысль, что целью приготовлений является СССР, почему и представляло для меня большой интерес. Конечно, я не мог из Японии непрерывно следить за военными приготовлениями в Маньчжурии, поэтому мои наблюдения носили не более чем случайный характер. Но тем не менее я уделял внимание этой проблеме, поскольку не имел возможности судить, была ли создана в Маньчжурии наша секретная организация и занималась ли она непосредственно данными вопросами. Я обязан был постоянно следить также за японскими войсками в Китае, потому что из его оккупированных районов японская армия имела возможность быстро выдвинуться к советским границам.