Купеческий сын и живые мертвецы (СИ) - Белолипецкая Алла

Между тем Эрик протиснулся между ногой своего хозяина и дверным косяком, рысцой обежал помещение, не обращая ни малейшего внимания на покойников с изувеченными головами, а потом принялся обнюхивать большой кусок гранита с острым краем, валявшийся теперь у стены.

— И что, спрашивается, я должен теперь делать? Возвращаться домой? Искать батюшку здесь? — прошептал Иван Алтынов, а потом прибавил — вряд ли сам отдавая отчет в том, что он говорит: — Пифагоровы штаны на все стороны равны...

2

Зину пугало до дрожи в коленках то, чем она сейчас занималась. И она даже не могла сказать, чего она боялась больше? Того, что все эти бабкины приемчики не возымеют никакого действия? Или — того, что действие они возымеют, но при посредничестве таких сил, какие навсегда погубят её, Зины Тихомировой, душу?

Однако — пока она возилась с бабкиными куклами, произошло нечто, напугавшее поповскую дочку в сто раз сильнее.

Она приспособила одну из кукол своей бабки Агриппины не только под изображение Ванечки. Для верности Зина еще и придала нескольким куколкам вид умирашек: выпачкала грязью и паутиной их одежду, поотрывала некоторым руки или ноги, словно лапки — пойманным мухам. И приговаривала при этом:

— Вы все теперь на Духовском погосте. И всех вас сокрушит раб Божий Иван!

Вот только, когда девушка откручивала тряпичную руку одной кукле — облаченной в очень красивое шелковое платье лазоревого цвета — приключилась неприятность. Зина сама не заметила, в какой момент это произошло — когда кукла в лазоревом платье сама собой пошевелилась. Спохватилась только тогда, когда кукла вдруг раззявила рот, только что — просто нарисованный красной краской на её лице. А в следующий миг невесть отккда взявшиеся кукольные зубы сомкнулись на правом запястье Зины.

Девушка вскрикнула и отдернула руку. А в мелких, словно пшено, кукольных зубах остался большой кусок Зининой кожи с какими-то красноватыми волоконцами на ней. Поразительное дело, но Зина даже не ощутила при этом боли. Она словно во сне увидела, как хлынувшая из раны кровь заливает рукав её белого кисейного платья. А заодно и пачкает лазоревый шелк на самой кукле.

Зина схватилась за поврежденное правой запястье целой левой рукой. И пунцовые потеки тут же заструились между её пальцами. Но боли по-прежнему не было. Вместо этого правую руку поповской дочки словно бы прохватывало сильным морозом. И это обморожение очень быстро ползло от кисти к локтю.

А тем временем кукла в лазоревом платье не выплюнула кусок Зининой плоти, отнюдь нет! Каким-то образом она втянула откушенную часть себе в рот и даже попробовала её жевать: кукольное личико ходило ходуном, словно её смыкались и размыкались.

— Ах ты, гадина! — выпалила Зина. — Что ж ты делаешь-то?..

Поповская дочка ничуть не удивилась бы, если бы кукла ей ответила. Да что там: она ожидала от неё ответа. Однако вместо этого кукла встала на свои тряпичные ножки — их Зина, увы, не оторвала! И неуверенно, враскачку, шагнула к Зине, оставляя крохотные следы на пыльном полу чердака. При этом она снова разинула нарисованный рот — где виднелись мельчайшие зубки с красневшей на них Зининой кровью. При этом кукла издавала свистящие звуки, похожие на протяжные вздохи.

Зина, до этого сидевшая на полу, вскочила на ноги. И, что было сил, пнула куклу в голову, так что та отлетела к Агриппининому сундуку. Будь у куклы фарфоровая голова, она непременно раскололась бы. Но — бабкины куклы были целиком тряпичными, пошитыми ею самой. Кровь из поврежденной руки тут же залила Зине подол платья и мелкими росинками разбрызгалась по полу. А онемение, охватившее правую руку поповской дочки, стало таким, что девушке почудилось: от локтя и ниже это уже не её рука, а пришитое прямо к живой плоти березовое полено.

— Пропади ты пропадом, гадина! — повторила Зина, ощущая не только беспредельный страх, но и ошеломляющий, прежде ей неведомый, гнев.

Она подскочила к однорукой мерзавке в лазоревом платье, которая снова пыталась подняться. И наступил ногой на тряпичную голову — смяла её в лепешку, вдавила в доски пола. Только после лазоревая перестала шевелиться — замерла без движения, словно какая-то диковинная птица, задушенная кошкой.

Зина сунула руку в карман платья, вытянула оттуда батистовый носовой платочек и принялась левой рукой перетягивать рану на правом запястье. Кровь из раны почти что уже не текла, но оледенение, этой раной вызванное, стало подниматься уже от локтя выше — к Зининому плечу.

Но ровно в тот момент, когда она закончил накладывать себе повязку, девушка услышала вдруг голос своей бабки. Так ясно услышала, словно Агриппина находилась прямо рядом с ней, на чердаке.

— Ты должна найти настоящую, — проговорила ведунья. — Ту, в которую обратилась эта лазоревая. И поразить её в голову. Не сделаешь этого — сама станешь такой, как она. И поспеши! Сделать это нужно нынче же, до захода солнца!

3

Иванушка наклонился над поверженным мальчонкой и с усилием вытянул отцовский ножик из его головы. Дополнительное оружие уж точно не стало бы для него лишним. Лезвие ножа высвободилось с мерзким скрежетом, так у Иванушки разом заныли все зубы. И было оно перепачкано чем-то серо-бурым. Купеческий сын на секунду замер: не оживет ли мертвяк после этого снова? Но — нет: похоже было, что упокоился бесповоротно.

Тут Эрик издал протяжный, взволнованный мяв, и купеческий сын мгновенно, не раздумывая, повернулся к двери. Но — сорванная с петель дверь лежала на прежнем своем месте — и никто не пытался сквозь пустой проем проникнуть внутрь. Иванушка огляделся, выискивая взглядом своего кота — да так и замер с разинутым от изумление ртом.

Над серым каменным полом виднелся только пушистый рыжий хвост котофея — который словно бы произрастал из камня наподобие диковинного цветка. А сам Эрик будто сквозь землю — точнее, сквозь пол, — провалился.

Иванушка распрямился, сунул ножик в карман заплатанных штанов и шагнул к этому хвосту-цветку. Он уже рисовал себе всяческие ужасы, но тотчас рассмеялся: так просто всё разъяснилось! Эрика не разорвали на части, оставив от котофея один только хвост — как опасался его хозяин. Кот всего-навсего спустился в круглое углубление, которое, как оказалось, имелось в полу фамильного алтыновского склепа — хоть Иванушка никогда прежде его не видел. И теперь, свесив башку, Рыжий неотрывно разглядывал что-то внизу.

Иванушка подошел, глянул вниз — и прошептал:

— Так вот как батюшка отсюда вышел!

В стену колодца были вбиты железные ступени-скобы, уводившие вниз. Ах, если бы иметь при себе фонарь — осветить этот сумрак внизу.

— Батюшка! — крикнул Иван Алтынов, и звук его голоса отразился от колодезных стен. — Вы меня слышите?

Никто не отозвался.

Иван глянул через плечо на снесенную дверь — он мог бы поставить её на место, но не знал, есть ли у него время для этого? А ну, как его отцу нужна помощь немедленно — прямо сейчас? Купеческий сын отстранил с дороги кота — тот отодвинулся с крайней неохотой, будто прилип к своему месту, — и стал спускаться по скобам-ступеням.

Он спустился аршина на три — не более, когда одна из скоб под его рукой вдруг обломилась. И — спиной вперед купеческий сын полетел вниз.

Иванушка приготовился к страшному удару, который сокрушит его спинной хребет — а то и вовсе убьет на месте. Купеческий сын был уверен: колодец этот — сухой. Не колодец в действительности, а вход в некую подземную штольню. А иначе как его отец смог бы выбраться отсюда при помощи этого сооружения.

Однако Иван Алтынов ошибся.

4

Зина бежала по Губернской улице, и на сей раз её несказанно радовало, что ни одного человека ей не попадалось на глаза. То есть — и её саму никто не видел. Хотя — выглядела она сейчас всё-таки не настолько плохо, как это могло быть после чудовищного происшествия с куклой.