Рабочий-большевик в подполье - Александр Карпович Петров

вызов Романова к губернатору Энгельгардту, человеку в высокой степени образованному и любящему северный край; у него были труды по изучению Севера, изданные отдельной книжкой. Энгельгардт был довольно неглупый и своим умом, солидностью оказывал на некоторых большое влияние в том смысле, что они совершенно отказывались во время ссылки «творить революцию».

По отношению к Романову он взял «быка за рога»:

— Вместо того чтобы писать нелегальные брошюрки, прокламации, листки, вы лучше возьмитесь-ка за изучение Севера, за разработку уже имеющихся материалов у нас. Заработок будет отличный, работа по вашей специальности, как статистика, и уж куда больше будет благодарности и славы. Да и мне спокойнее. В противном случае я вышлю вас в глубь Архангельской губернии.

Романов, конечно, все перевел в шутку, сказал, что его, Романова, жандармы не беспокоят, кроме как с вызовом к господину губернатору. На этот раз разрыва Романова с губернатором не получилось, его оставили еще в городе.

Я уже не стал дожидаться вызова и поспешил сам представиться губернатору. Предварительно я произвел большую подготовительную работу. Несколько раз сходил в баню, достал себе сорочку, сюртучную тройку, элегантную шляпу, пальто, кажется, собрали это со всей колонии, и джентльменом, вроде приказчика из галантерейной лавки, отправился к губернатору.

Мой выход был удачен. Околоточный, чиновник особых поручений в прихожей губернатора были со мной очень любезны. Дошла очередь до меня. Губернатор меня пригласил сесть. Я поблагодарил, но не садился.

— Чем же вы думаете заняться в Архангельске?

— Я слышал, господин губернатор, что здесь, в Архангельске, очень нуждаются в певчих...

— У вас голос! Вы поете?

— Да, могу петь на клиросе.

— Отлично, отлично, молодой человек! Вы останетесь в Архангельске на все время вашей ссылки.

Мне оставалось только раскланяться с губернатором.

4

Через три недели после моего приезда в Архангельск я наконец получил место слесаря в механической мастерской завода Макарова.

Явился в мастерскую. Пришедший на работу слесарь подошел к иконостасу, находившемуся в мастерской, и стал молиться в продолжение чуть ли не пяти минут перед иконами. Медленно, вяло собирались рабочие. Помощник мастера подошел к иконе; в это время раздался последний свисток. Все рабочие встали, сняли шапки, а помощник мастера прочитал молитву. Так начинался ежедневный трудовой день.

Как я уже говорил, в этой мастерской токарем работал Фишер. Он да я стояли в шапках и разговаривали между собой. Рабочие косились на нас. Старики шептались...

В этот день вышло несколько курьезов. Прежде всего, рабочие сделали мне замечание, что, сидя на верстаке, нельзя рубить металл.

— Почему? — удивленно спросил я.

— Увидит вас хозяин, — с испугом говорили они, — и тотчас же уволит.

Но я спокойно продолжал сидеть на верстаке. В эту минуту вбежал заводчик Макаров, снял шапку, истово перекрестился на иконы и стремительно подбежал ко мне.

— Новичок? Откуда?

— С Нижегородской ярмарки.

— Какое жалование?

— 1 рубль 20 копеек в день.

— Что делаешь?

— Новый шатун.

Хозяин остался доволен и убежал. Рабочие недоумевали, почему это Фишеру и мне высокая плата и вежливое обращение. Они терялись в догадках.

Однако маленький повод к разгадке подал я, и все, по их мнению, раскрылось.

Дело в том, что при проводах из Казани мне несли на вокзал всякий хлам родные и рабочие, чтобы теплее одеть меня в дорогу. Между прочим, кто-то принес голубые полицейские брюки. Сукно на них было хорошее, они были долговечны.

Их-то я и надел на работу, так как других не было, а работа слесаря очень грязная. В конце трудового дня один из представителей рабочих предложил мне от имени якобы всей мастерской вспрыснуть меня на новой работе. Об этом-то как раз Фишер и предупредил меня во время общей молитвы, чтобы я по неопытности не дал поблажки грубым и невежественным инстинктам рабочих, а им было нужно ни мало ни много — целое ведро водки...

— У меня нет денег, — сказал я.

— Что вы, товарищ, мы свои заплатим, а в первую получку отдадите.

— Я принципиальный противник всяких «вспрысков».

— То есть, как это понять?

— Я думаю, не все рабочие вас выбирали для таких переговоров. Например, товарищ Фишер выбирал вас?

— Фишер? — почесывая в затылке, сказал он. — Этот паренек очень строгий.

— Не менее строгий и я.

Разочарованный рабочий отошел от меня и начал горячо переговариваться со своими.

Раздался свисток, возвещавший окончание работы. В то время, когда я складывал инструмент, около «представителя» образовалась большая кучка рабочих. Тут-то я и услышал, между прочим, фразу: «Чего ждать от полицейского?»

Это меня возмутило до глубины души. Я позвал Фишера и в его присутствии громко заявил группе рабочих, что я не полицейский, а политический ссыльный с больших нижегородских заводов, сосланный за то, что шел против правительства и заводчиков. Уж не мои ли брюки, подаренные мне при проводах рабочими же, послужили поводом для такого подозрения?

Рабочие кисло смеялись. Но между стариками все же были слышны отдельные восклицания:

— Мы своими глазами видели, как Макаров относится к нему, да и 1 рубль 20 копеек в день выдают недаром.

Когда я вышел на свежий морозный воздух, у меня было тяжелое чувство.

«Вот где непроглядная ночь», — думал я.

5

Однажды утром я шел на работу.

Подходя к губернской больнице, я встретил весело бегущего на работу кудрявого Фишера. Пошли вместе. Вдруг Фишер испустил громкое восклицание.

Из Кузнечихи, от веселого «зеленого» дома, на лихаче, обнявши девочку, ехал наш пан Копчинский. Я понял восклицанье Фишера. Понизив голос, Фишер сказал:

— Мы на работу, а «товарищ», — протянул он, — мотает общественные деньги, только что вчера вечером взятые на крайнюю нужду.

Работая на тисках в мастерской, я видел вертящийся станок Фишера, бесконечно тянувшуюся сверкающую свежую ленту, вьющуюся спирально при обточке металла, и невесело склонившуюся кудрявую голову Фишера.

Невесело на работе было и мне. Бездушные машины в ходу и придатки около них — рабочие, не интересующиеся ничем, что было по другую сторону мастерской. Вся эта сотня рабочих около нас представляла как бы однородный пласт залежа, чтобы «тронуть» который нужно было много и долго бить молотом, пробуждающим сознание.

Вскоре забежал Макаров, веселый, улыбающийся во все стороны. Очевидно, рабочие заметили это и один за другим стали подходить к нему с разными просьбами: об авансах на крестины, на свадьбу, отпустить бревенчатого лесу для постройки дома.

Подобные истории широко практиковались среди