Век перевода. Выпуск первый (2005) - Евгений Витковский

ОСЕННЯЯ МЕЛАНХОЛИЯ

Сад не увянет. У меня нет сада.Нет дома, где бы ветер плакал от досады.Не причиняет боль мне туч свинцовых клетка,Поскольку небо вижу я и так довольно редко.Я к звездам не стремлюсь уже, как прежде.Мне газовый фонарь укажет путь к надежде.Не огорчит беда, не впечатлит отрада.Мне осень не страшна,Ведь у меня нет сада…

ПОД ХМЕЛЬКОМ

От коньяка мне стало хорошо.Уже танцуют стены и предметы!Их надо поблагодарить за этои заключить, что хмель мой не прошел.

Ну вот, опять я лишь навеселе.Ни разу в жизни не пришлось надраться.Иной бы разум кануть рад старатьсяна дно стакана… Мой всегда в седле.

С роскошным фраком пью на брудершафт.Движенья верны, каждый жест отточен.Рассудок мой при этом, между прочим,пасет меня, исследуя ландшафт.

И вспомнив день похожий, год назад,хочу тихонько к двери прислониться.Лишь хмель со мной… И впору удивиться:так для кого же новый мой наряд?

Тебя опять, конечно, рядом нет,когда мне плохо. В основном — ночами.Под бой часов похмелье гасит свет…— И завтра снова буду я в печали.

НА СТОЛИКЕ В КАФЕ НАЦАРАПАНО…

Со мной такого прежде не бывало;других я вечно заставляла ждать.Сижу среди кофейного развала…А стоит ли — пора вопрос задать.

Всё по-иному, чем в былые дни.Мы понимаем: наша песня спета…Не спрашивай — слова нам не нужны,нет смысла даже говорить об этом.

Уж заполночь! Последний гость не в счет…Я в городе, где, огибая сушу,четыре миллиона душ течет,но редко встретишь родственную душу.

МЕЛАНХОЛИЯ В ОДИНОЧЕСТВЕ

Когда одна я, дом и не живет.Чужие существа глядят с портретов.Здесь книги, мной оставленные где-то…Гвоздики вянут, сохнет бутерброд.

Тоска. Шумит хозяйская родня.И остается лишь в кино податься.— С Эллен мне было так легко общаться…Она помолвлена, и ей не до меня.

…Год пролетел, как не было его,оставив от меня лишь оболочку.Врач скажет: нервы, ужин в одиночку…Живут же как-то люди, ничего.

Мне снится иногда: сирень цветет.Порою вижу сон такой банальный,чтобы проснуться в комнате опальной(почуяв: холод с улицы идет)

и вместо нежных веток голубыхсрывать листы календаря сухие,сворачивать тоски своей стихиюи прятать узы летних снов своих.

Всё так же мерзнет под моим окномсирени куст, темнеет снег на грядках.Дымится печь. И требует порядкаи новых светлых стен хозяйский дом.

Мой близкий друг уехал от меня.И птичка улетела в непогоду.И буря гнет свое день ото дня.Лишь я сижу и жду весны прихода.

ПОЗДНИМИ НОЧАМИ

Притихли все дома во всех кварталах,таверны спят и танцевальный зал.Всё смолкло — вплоть до песенки усталой,что уличный мальчишка напевал.

Машины спят, заводы опустели.И грезят дети счастьем и весной.Супруги возвращаются домой,на шторах пляшут их худые тени.

Автобус, грохоча, ночной асфальт утюжит.Бродяга на скамье простужено храпит.И слепо пес чужой вдоль подворотен кружит,оплакивая тех, кем брошен и забыт.

Как черное рванье, нависла ночь земная.В своих кроватях те, кто там и должен быть.Луне самой давно пора глаза закрыть.Лишь те, кто болен, бодрствуют, стеная.

Так тихо, словно в мире горя нет.И о борьбе за хлеб дневная песня спета.— Лишь смерть свое продолжит дело где-то.Об этом мы узнаем из газет…

Владимир Глозман{11}

Иегуда Галеви (до 1075 — после 1141)

***

Рвется сердце мое на Восток —На крайнем Западе я.Ни вкусной едоюУже не могу наслаждаться,Ни бремя долгов и заботНе могу нести я, когдаПотомки Исава в Сионе,А я в сетях Исмаила.Ничем уж не манят меняЩедроты испанского края:Дороже всего мне — взглянутьНа руины сожженного храма.

ИММАНУЭЛЬ РИМСКИЙ (МАНОЭЛЛО ДЖУДЕО) (1261? - 1532?)

***

Корона всех времен с вершин слетела —Звезда зари покинула чертог.Цветы засохли, урожай убог —Земля лохмотья траура надела.

Померкли небеса, весь мир скорбит;Сиянья месяц сроком смерти стал,И стонами его заполонитЗвезда зари, покинув пьедестал.

Звезда зари! Теперь я смерть хвалюС тобою в паре — и ее люблю:Чудесна смерть, хоть и тебе не пара,

Твоих достоинств ей не умалить.А сладостью твоею напоить —Смерть станет слаще меда и нектара.

ЭФРАИМ ЛУЦАТТО (1121–1192)

***

Влюбленная красавица-девицаПришла к врачу, лекарство попросила:Мол, столько дней душа ее томится,И днем и ночью давит с новой силой.

Едва девица пред врачом предстала,Проверил — нет ли у больной горячки.Тут у него вдруг сердце воспылало,Проснулись чувства, точно после спячки.

От изумленья онемел мужчина,Тогда девица вновь заговорила:«Неужто, врач, болезнь неизлечима?»

А он в ответ: «Не бойся, о девица,Ты лучше б рану мне теперь зашила.Не врач я, самому пора лечиться».

ШАУЛЬ ЧЕРНЯХОВСКИЙ (1875–1943)

***

Смотри, о земля, какими мы мотами были!В лоне твоем благодатном мы прятали зерна, не более…Жемчужинки полбы, тяжелые зерна пшеницы,Ячмень золотой, чьи колосья пугливей лисицы.

Смотри же, земля, какими мы мотами были:Цветы — из свежайших, из лучших — мы в землю зарыли,Лишь солнце их первым своим поцелуем коснулось(Красу свою прячет бутон, чаша едва распахнулась) —Зарыли. И полдень не знал их наивной печали,И вкуса росы их ростки в полусне не узнали.

Бери наших лучших, влюбленных в мечту сыновей:Сердца их и руки чисты. Но стать им грязью твоей.Их дни были нитями в ткани чистейших надежд.И нет им замены. Ты, может, видала? Где?

Укрой их, земля. Да взойдет их росток в срок!Врата величья и силы, народа священный исток!Мы тайной их смерти величье себе возвратили…Смотри, о земля, какими мы мотами были!

ДАВИД ФОГЕЛЬ (1891–1944)

***

В сутолоке дневнойИдет сквозь ревущую улицуОчень пугливая курицаВ городе милом и дальнем.

А где-то поближе к вечеруПронесутся два ряда каштановВ направлении тишины:Их речи залиты ночью.

Мы с тобою тихо ступаемПо луною шитым коврам,Уже мы успели скинутьЛохмотья тяжелого дня.

А когда потаенный возницаНа ночь замахнется кнутом,Мы с тобой налакаемся вдовольБелизны промелькнувшего детства.

***

Белым квадратом зубавонзись в мой палец,чтобы красной залился кровью.

Черным глазом —о нежной ночи душа! —проникни в меня:веселись там, пляши,как темнеющий лесв бледной ночи.Или как черная птицав темно-синем пространстве.

И едва затрепещет рассвет —упаду пред тобой на колении пред самим собой —ты впечатана в жизнь мою.

АВРААМ ШЛИОНСКИЙ (1900–1973)