Век перевода. Выпуск первый (2005) - Евгений Витковский

МАША КАЛЕКО (1907–1975)

ИНТЕРВЬЮ С САМОЙ СОБОЙ

Я в городе невзрачном родилась,где церковка, два-три ученых санаи крупная больница (как ни странно —«психушка»), что за годы разрослась.

Я в детстве часто говорила «нет».В том радости для близких было мало.Я и сама бы, право, не желалатакую дочь произвести на свет.

В одну из многих войн училась в школе.Я рассуждала так в двенадцать лет:«Не будет войн, наступит мир без бед», —о совершенном думая глаголе.

Учителя признали мой талант,засим образование мне дали.Мы слова «сокращение» не знали,когда нам выдавали аттестат.

Учителя нам ставили отметки,заботились об уровне юнцов,стараясь в жизнь нас выпустить из клетки…опала я в бюро, в конце концов.

Я день-деньской на службе пропадала,работала почти что задарма.А вечерами что-то сочиняла(отец решил, что я сошла с ума).

Карандашом по карте я веласвои маршруты мнимых путешествий.А в тихий день без всяких происшествийбольшого счастья, так сказать, ждала…

КОЛОНИАЛЬНАЯ ЛАВКА

У мелких городов одно лицо.Все мазаны они единым мирром.Окно. Мужчина. Завтрак: хлеб, яйцо.И мухи, что кокетничают с сыром.

Подмигивает сахар и корица.Соленья возбуждают аппетит.И «Монпасье» на солнышке лоснитсяи с детской ненасытностью роднит.

А за прилавком сдобная матрона —с пакетиками в ручках — тут как тути между тем вещает скорбным тоном:«А цены на муку опять растут…»

МАЛЕНЬКАЯ ПЕСНЬ ЛЮБВИ

Поскольку грусть в глазах твоих живаи лоб высокий думы омрачают,позволь тебя утешить, — так слованаходит тот, кто колыбель качает.

Я призову и Солнце, и Ветрадарить тебе хорошую погоду;прекрасных снов да снизойдет поравзамен тенет ночного небосвода.

А если ты споешь мне новый стих,я всем стихиям благодарна будуза то, что грусть жива в глазах твоихи лоб тяжел от мыслей, равных чуду.

РЕЛЬСЫ НОСТАЛЬГИИ

Сегодня видела я поезд уходящий.Он шел как раз в Швейцарию. Инойсчитает, «Студебеккер» лучше…Но мне милее с давних пор могучийдымящийся состав — кумир экрана;когда-нибудь приедет он за мнойи увезет в неведомые страны.

Я не могу ни на одном перронеспокойно возле поезда бродитьи, словно деловитый посторонний,вокзалы стороною обходить.

Как это нелегко (поймут не сразу) —в такие дни в автобусе, в час пик,спокойным тоном выговорить фразу:«Один билет до Штеглица…» Тупик.

Я видела сегодня: поезд скорыйушел в Париж. Я остаюсь опятьна должном расстоянии стоять,что мне без слов понятно в эту пору.

Никто не будет ждать в той стороне.На привокзальной площади нет эха.И места, где тоскуют обо мне,нет в планах поездов и списках Рейха.

«ЕРЕМЕЙ»

Они бросали в него каменья.Улыбка с лица не сошла, —он хотел собой оставаться,не собственной тенью.Никто его душу не разглядел.И не было слышно ни жалоб, ни пенья,когда в пустыню ушел Еремей.Они бросали в него каменья.Он дом построил из тех камней.

***

Сказав «Тоска по Родине», я мыслюиллюзией: нет Родины в том смысле,в каком ее я знаю, — в этом знаньевсё то, что подавляет нас в изгнанье.Чужие мы в родных местах тех лет.«Тоска» осталась. «Родины» лишь нет.

***

Я не ревнива по своей природе.И в мыслях нет чего-то в этом роде.Ах, в прошлый раз…В тот раз, конечно… Впредьблагоразумной стану,поглядетьтебе на это будет интересно.Допустим, что тебе со мною тесно.Гуляй себе, я слова не скажу.(Но: встретишься с Мими или Жужу,за столиком в кафе с ней сядешь рядом…И если я ее отмечу взглядом,за светской болтовней и новостямитой даме — лаком крытыми когтями —сама вцеплюсь в бесстыжие глаза!)

МОНОЛОГ КНИЖНОГО ЧЕРВЯ

Моль вещи жрет в один присест,а клоп берет натурой,и каждый червь жив тем, что ест.Я — сыт литературой.

Будь проза это или стих,сюжет любой смакую,хоть детектив, хоть миф:от них я, как гурман, ликую.

Я так начитан, как никто,я не дурак, признаюсь.Что книга значит — знаем то!Я книгами питаюсь.

Сил и смекалки даст сполната пища господину.Что прочий тянет из зерна,то я из Гёте выну.

Литературой я прожжен,библиотекой вскормлен.Но вкуса ворох книг лишени плохо приготовлен.

От чтенья есть и толк и прок,хитрец нас убеждает.Но есть в обжорстве свой порок:он время убивает.

Не потерять бы головы,над книгами коснея…Ведь поглощенье книг, увы,не делает умнее.

БЫСТРОЕ ФОТО: МАРСЕЛЬ

«В порту «Джульетта» нам ли горевать!На катере выходим завтра в море,Айме, моя последняя невеста, —когда-то так же звали мою мать;и Марио, наш сын. Была сиеста…»

Тот голос, скрипучий, как обод стальной,других берегов достигал.В Марселе, в типичной портовой пивнойгитара бренчала, певица кричала,и слух наш изрядно страдал.

Девица прошла через зал,молодая и незанятая,запретные карты купила (чтоб после их перепродать).Заказа она, в общем, тоже не прочь подождать.Матросы с усмешкою: «Так вот оно и бывает!»

То был очень жаркий, по-южному солнечный деньвблизи Notre Dame de la Garde. Полдневная теньушла под столы, что к обеду гарсоны накрыли.Двенадцать ударов часы аккуратно пробили.Имели бы денег сполна иностранцы — с порогаакулий плавник заказать или, лучше всего, осьминога.Но мистер лишь дюжину мидий велел принести.О мидиях мистера справочник оповестил.

И с чувством фальшивым гитара стрекочет устало.Певица в ускоренном ритме всё громче кричит;а всё потому, что в тарелку монета упалаи в этой тарелке оббитой призывно бренчит.

Но там, за столом, где обычно шумит и теснитсягурьба моряков и крутых иностранных солдат,где мясо без меры с тарелок руками едят,там всё по-другому, чем пела старуха-певица.Чуть что — за ножи, что лежат ближе к телу.Гремит полицейский свисток то и дело!

Снаружи волной Средиземное Море играло,вблизи кораблей еще ярче синело оно.И солнце вокруг как положено солнцу сияло.— И всё это также в расценочный лист включено.

ОСЕННЯЯ МЕЛАНХОЛИЯ

Сад не увянет. У меня нет сада.Нет дома, где бы ветер плакал от досады.Не причиняет боль мне туч свинцовых клетка,Поскольку небо вижу я и так довольно редко.Я к звездам не стремлюсь уже, как прежде.Мне газовый фонарь укажет путь к надежде.Не огорчит беда, не впечатлит отрада.Мне осень не страшна,Ведь у меня нет сада…

ПОД ХМЕЛЬКОМ