Петух в аквариуме – 2, или Как я провел XX век. Новеллы и воспоминания - Леонид Аринштейн

Мы, конечно, что говорить, люди не святые: мы, что могли, то брали, но у нас были вещмешочки, ничего большего взять было нельзя, а тут… Ну, танкистам тоже не очень давали заниматься трофеями: в танк барахло нельзя было класть – с этим было строго. В самом лучшем положении были авиаторы: у них были грузовики «доджи» и «студебеккеры», и они на огромных грузовиках шпарили и чего только не вывозили из города, начиная с хрусталя, модного тогда, всяких горок, каких-то радиоприемников… и прочее, и прочее… Мы только диву давались, как шныряют, буквально колоннами, эти грузовики, которые всё оттуда вывозят. И когда мы подошли к району замка, то замок… вообще туда уже невозможно было подойти: всё кругом горело, и сам замок горел уже, и рядом всё горело, и в замок я уже не попал больше…

Неподалеку там была гостиница – «Альгамбра», кажется, или «Альказар», да, «Альгамбра» она называлась. Ну, мы зашли в эту гостиницу, там были бары и всё такое, что-то там даже оставалось – какая-то еда и питье, чем мы и занялись, но там уже тоже было разрушено многое, и когда еще через пару дней я попал в Кенигсберг, то уже и она сгорела и рухнули все этажи… И с горя мы пошли к собору – там, неподалеку, – собор был абсолютно целый и еще не горел, к могиле Канта, и потом мне почему-то очень хотелось попасть в университет, и мы пошли к университету. Университет настолько был целый и еще настолько не было пожара, что во дворе (уже кто-то, видимо, там шуровал) выбросили огромное количество всяких книг, и они (бумага!) не горели, а просто лежали кучами. И я стал разбирать эти книги, думал, что вот как бы хорошо было себе их взять. Одна книга была – я почему-то хорошо помню – Ницше, «Так говорил Заратустра». И я ее даже взял с собой, но потом всё-таки не стал таскать, выбросил… А больше всего там оказалось медицинских книг. Я даже подумал, что надо моему папе-врачу привезти на память какую-нибудь немецкую медицинскую книгу, что это будет очень хороший подарок, но опять-таки, тащить это из Кенигсберга в Россию было мало реально.

Мы там провели какое-то время, ну а дальше уже начинало смеркаться, мы решили заночевать в городе и пошли искать каких-нибудь девушек, у которых можно было заночевать. В конце концов нашли – одну звали Шарлотта, другую Лизхен, но тут я уже подробностей рассказывать не буду…

Через какое-то время нас из Нойхаузена-Тиргартена отправили в Кенигсберг. Наш батальон занял три городских района (Амалиенау, Хуфен, Юдиттен) и охранял порт. Дома были пустые, поэтому каждый офицер занял большую квартиру. Я там облюбовал себе какую-то пятикомнатную квартиру, где целых две недели жил, пока мы находились в Кенигсберге… И на территории одной из наших рот был зоопарк, и в этом зоопарке сохранились даже какие-то животные, в частности, бегемот, о чем писали тогда во всех газетах, и фронтовых, и не только фронтовых. В зоопарке еще продолжал работать немец-смотритель. Он старенький был – ну, если мне там было 18 лет, а ему было лет 50, то мне он уже казался стареньким… Вообще, надо сказать, эта дисциплинированность немцев в очередной раз поражает. Город эвакуировали, все бежали, конечно, нас боялись, потому что мы действительно могли и пристрелить в случае чего, и вообще не лучшим образом, конечно, обращались с немцами. Но вот этот человек был, скажем, смотрителем зоопарка, и он всё равно остался – не мог он своего бегемота бросить. Я даже не знаю, как он его кормил несколько дней, прежде чем наше начальство не обратило на это дело внимания и начали ему даже паек выписывать (не знаю, чем они там кормятся). Да, еще бегемот был ранен. Его какими-то осколками поранило, и еще выписали ему риваноль и ихтиоловую мазь: ему делали риванолевые повязки и смазывали ихтиоловой мазью. Ничего, по-моему, он выжил, во всяком случае, когда мы оттуда уходили, он был в порядке.

И то же самое касается этого музея. Какой-то человек… ну, что ему этот музей? Город уже сдан, что могли – вывезли. Нет, он там остался и вот ходил за нами по залам… Может быть, он и не был смотрителем: удостоверения у него никто не спрашивал… Нет, видимо, он имел отношение к музею, потому что он довольно внятно отвечал на наши вопросы. Я уже не помню, о чем мы там его еще спрашивали – меня интересовала не только эта янтарная комната. Меня, например, интересовали портреты: там ни одного портрета почему-то не осталось – музей без портретов… И особенно там был интересен, конечно, отдел орденов и медалей. Я помню: я подобрал там несколько орденов, сунул в вещмешок, и вот это как раз моя беда была. Я его оставил где-то у своего помкомвзвода, и там пришли, конечно, тыловики, в частности, вот этот замечательный комиссар, замполит полка – подполковник Безуменко (правда у него такая фамилия была), и под предлогом, что нечего загружать всякими там крестами и прочей фашистской нечистью наши вещмешки, стал проверять всё, что у кого лежит, и перекладывать к себе. Думаю, что они у него и остались. Очень хорошо, что какие-то вещи у меня в вещмешке не лежали: я их просто туда не положил. Во-первых, эту серебряную медаль я оставил – положил ее в карман гимнастерки, и вот ордена, то есть планку с орденами, снятую у полковника, когда сдавался форт перед Кенигсбергом…

– Насколько Вы уверены, что то, что Вы видели тогда, была действительно Янтарная комната?

– Я хочу еще раз подчеркнуть: мне и в голову тогда не пришло, что это могла быть та самая Янтарная комната. Только лет через 10–15, наверное, когда об этом стали говорить, и соотнеся всё, что я видел, всё, что читал, и всё, что слышал, я понял, что вообще эта комната была единственной в своем роде, что в действительности в Кёнигсбергском замке такой комнаты исходно не существовало. Я понял, что видел часть той самой комнаты – остатки того, что было в Царском Селе.

– После пожара замок был полностью разрушен и его вообще снесли?

– Нет, снесли его через много лет. Сначала он сгорел и стоял, конечно, горелым пятном, и когда я этот замок увидел уже недели через две или через три, когда мы опять попали в Кенигсберг, он уже приобрел тот вид, в котором я потом его через много лет увидел. В 58-м году я опять оказался в Кенигсберге, а то, что я сейчас рассказываю, было в апреле 45-го, значит, это было через 13 лет… В 58-м году абсолютно замок был точно таким же, каким он был 13 лет назад, но не когда я его видел целым и не тогда, когда я его видел в огне горящим, а каким он был, ну, скажем, числа 25 апреля. (10-го апреля, считается, взяли Кенигсберг, по-моему, немножко все-таки мы его взяли пораньше, числа 8-го или 9-го… потом мы в этом районе были практически до майских праздников.) Где-то в самом конце апреля уже там всё погасло. И вот он (замок) так стоял, таким же он был на протяжении последующих лет (в 60–70-е годы я часто ездил отдыхать в Ниду и через Кенигсберг обязательно проезжал – Калининград он уже назывался). И вдруг в один прекрасный год я приезжаю, смотрю – никакого замка уже вообще нет, даже этих развалин – довольно живописных, кстати, развалин, – их к чертовой матери срыли, сделали там какую-то горку, и следа не осталось от всего этого. Это было очень обидно…