Лицом к лицу - Эрнст Бутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юра появился не скоро. Он вывернул из-за угла школы, сопровождаемый верной Лидкой. Постоял секунду-другую, раздумывая; что-то пренебрежительно приказал девушке и пошел, не торопясь, к Юрию Ивановичу. А тот, чувствуя, как снова наполняется изумлением, страхом: «Это ведь я. Я!» — угрюмо поджидал его и опять поразился, что такой, в общем-то симпатичный и, пожалуй, славный парень превратился в него, Юрия Ивановича; и опять подумал об ответственности каждого своего слова, каждого шага. Но, глядя на добра молодца Юру и представив себя, решил с самим собой не церемониться — много чести!
— Ну как, угадал я билет? — он сплюнул прилипший к губе окурок под ноги Юре.
— Угадали. Спасибо, — юноша с откровенным пренебрежением глядел на будущего себя.
— Чего кривишься, не нравлюсь? — хамовито поинтересовался Юрий Иванович. — Ничего, привыкай.
Он нарочито развязно почесал грудь, широко зевнул, обдав себя, молодого, нечистым перегарно-табачным запахом. Юру передернуло, он отступил на шаг. Спросил резко:
— Вы хотели мне что-то сказать?
— Скажу, скажу, — Юрий Иванович порылся в карманах, достал паспорт. — Сначала почитай-ка вот это. Надо познакомиться, а? — Прищурился, посоветовал с издевкой: — Ты сядь, а то шмякнешься без чувств, копчик сломаешь.
Юрка покрутил непривычный, красный, с большой фотографией документ, полистал.
— Бодров Юрий Иванович, — бегло прочитал он и споткнулся. Прочитал еще раз, про себя. Поднял обескураженное лицо. — Что это? И день, и год, и место рождения совпадают. Шкодный какой-то паспорт.
— Ничего шкодного. Ты посмотри лучше, когда он выдан, — скучным голосом посоветовал Юрий Иванович. Достал деньги, расправил. Поинтересовался: — Нам с тобой десятки на обед хватит? У меня уже в животе бурчит, — и вдруг рывком вскинул голову, приоткрыл ошалело рот, захохотал. — Батюшки! Я же остался без гроша в кармане. Придется тебе содержать меня.
А Юра в это время читал:
— Выдан шестого декабря семьдесят восьмого… Тысяча девятьсот семьдесят восьмого года, — Он растерянно улыбнулся, но лицо уже бледнело, в глазах, сменяясь, уже проплыли удивление, насмешка, недоверие, и в конце концов прочно поселился страх. — Это подделка?
— Какая к шутам подделка, — обиделся Юрий Иванович. — Да ты сядь, а то действительно без сознания плюхнешься, — дернул за курточку Юру, тот послушно опустился на скамейку. — Это Тоже подделка? И это? — посмеиваясь, сунул ему деньги; достал пригоршню монет, высыпал в вялую ладонь юноши, развернув ее кверху. — Нет, дорогой мой… как к тебе обратиться, не знаю, это все настоящее. — Тяжело задышал, отдуваясь и всхрипывая. — Сейчас я тебе скажу одну нелепую, дикую новость, а ты посиди, подумай. Когда придешь в себя, поговорим спокойно. Согласен?
Юра обреченно кивнул.
Юрий Иванович поднялся, расставив широко ноги.
— Я, — стукнул себя в грудь, — это ты, — ткнул в грудь юношу. — Ты, — пощекотал его пальцем, — это я! — Опять постучал себя по груди. — Только я прибыл издалека, — махнул рукой за спину, — из будущего. Понял?
Он разговаривал, как с иностранцем или глухонемым: четко и громко выговаривая слова, помогая себе мимикой, жестами.
Юра опять кивнул, но лицо было тупое, взгляд бессмысленный.
— Вот и ладно. Переваривай, а я покурю, — Юрий Иванович снова сел. Закурил.
Юра неуверенно потянул у него из рук зажигалку. Оглядел ее.
— Газовая. У вас таких нет, — вновь громко пояснил Юрий Иванович и пальцами изобразил пламя.
— Не кричите, — поморщился Юра. — Я не глухой.
Он внимательно осмотрел бумажные деньги, потом каждую монету, заметил вполголоса, что одна двухкопеечная и две копеечных еще нынешнего времени, спросил, когда была проведена реформа и зачем, — на это Юрий Иванович не сумел ответить. Вернул деньги, велел Юрию Ивановичу вытянуть правую руку, нашел между указательным и средним пальцами белое пятнышко — в седьмом классе, испытывая волю, прижег в этом месте через лупу, — сравнил со своим.
— Все равно не верю. Вы все подстроили, — зажал лицо в ладони. — Этого не может быть.
— …потому что не может быть никогда? — ехидно уточнил Юрий Иванович. — А еще считаешься начитанным. Путешествие во времени — это же затасканный, бродячий литературный сюжет. Кто только об этом не писал: Маяковский, Булгаков, Уэллс, Лем, Твен, Бредбери…
— Бредбери? Американец? — Юра насторожился. — Он нытик-пессимист. — Выпрямился. — И вообще, все эти путешествия во времени — выдумки!
— Хороша выдумка! — мелко затрясся в смехе Юрий Иванович. Похлопал себя по гулкому животу. — Пощупай, вполне материально.
Юра брезгливо скривился. Посмотрел ненавидяще.
— Неужели вы думаете, что я стану вот таким… — в голосе было отвращение, «Лысым толстяком», — догадался Юрий Иванович, Но этого Юра сказать не решился. Выбрал неожиданное: — Таким оборванцем.
— Оборванцем? — поразился Юрий Иванович. Оглядел себя. — Странно. Ты же всегда был пижоном. На людях лицемерил, а в душе завидовал стилягам. Вот и сбылась твоя мечта, я стал стилягой. Стилягой будущего. Конечно, вид немного хипповый, но это не беда, так даже модней. Чем я плох? — Вскочил, подбоченился ернически. — Пиджак — японский, рубаха — французская. Чистый нейлон, смотри. Правда, в наше время нейлон уже не котируется…
Юра покосился, и в глазах его слабым отсветом блеснуло любопытство.
— Ага, зацепило, — торжествовал Юрий Иванович. — Вот эти спецовочные штаны, они называются джинсы, лет через десять станут твоей главной мечтой. Смотри, любуйся, — повернулся спиной, забросил полы пиджака, похлопал себя по заду. — Вот ярлык, лейбл. Штатовские. Из-за них ты будешь слюни распускать, моралист дутый…
— Неправда это! Все неправда! — с отчаяньем выкрикнул Юра. — Я вам не верю. Ничему не верю! Не может быть, чтобы я превратился в вас!
Саид на волейбольной площадке вытянулся в струнку, посмотрел в сторону Бодровых из-под ладони. Юрий Иванович оправил пиджак, вяло помахал учителю рукой — все в порядке, дескать.
— Лицом к лицу лица не увидать, большое — и добавлю: ничтожное — видится на расстоянии, — щеки и лоб Юрия Ивановича вспотели, точно их смазали вазелином. — Хочешь еще доказательств? — Он сел на скамейку напротив. Достал платок, отерся. — Могу рассказать несколько эпизодов из твоей жизни. Только это будут неприятные эпизоды. Именно они запоминаются. Хорошее забывается, а плохое житья не дает. Рад бы забыть, да… Рассказать? — поглядел требовательно и с болью.
— Ну-ну, послушаю, — Юра всунул руки в карманы брюк, качнулся.
— За комсомольское собрание, когда влепили Владьке выговор, не стыдно?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});