Сакура, свадьба, смерть - Александр Вин

Свидетельница невесты, почему-то в чёрно-блестящем платье…, держит Алию под руку…, о чём-то они, смеясь, оживлённо говорят. Невеста – светлая лицом, свидетельница – с нарочито тёмным макияжем: мрачные тени на глазах, густо-красная помада….

«Имидж, не иначе. Как звать-то её, Триноль? Да, кажется так».

Растерянный взгляд свидетельницы после обморока невесты, а вот Триноль вытирает руки бумажной салфеткой…. Один из последних, случайных, снимков фотосессии Максика, сделанных, очевидно, уже в суете и в панике наступивших событий – безумные глаза свидетельницы, Триноль крепко зажимает себе ладонью рот, размазывая по щеке трагическую помаду….

«Ладно, всё, это всего лишь эмоции. Усталость. Пора переходить в иное состояние».

Капитан Глеб Никитин не любил, когда им пытались командовать или заставляли его что-либо делать, не приветствовал также и свои распоряжения собственному организму. Он просто думал о том, что же такого хорошего неплохо было бы сделать для себя в данную минуту.

Он даже не успел заметить, когда закончился за окном короткий дождик, как понемногу просохли ночные тротуары, и на город опять опустилась тяжёлая духота.

При этом капитан Глеб ничуть ни на что не отвлекался и не был взволнован.

Он просто спал.

Суббота. День второй

Имея сложную и богатую интересными событиями жизнь, капитан Глеб Никитин доверял только фактам. Собственные наблюдения, эмоции, версии и гипотезы он уважал и ценил, но верил – исключительно фактам.

Семь часов на циферблате – факт; именно в это время он проснулся – несомненный факт; на улице было прохладно – это тоже являлось фактом, даже приятным, поэтому Глеб и решил для начала попробовать передвигаться по утреннему городу пешком.

Главное в старте потенциально трудного дня – постараться не думать ни о чём важном. Можно смотреть по сторонам, наблюдать за вознёй воробьёв под придорожными кустами, вслушиваться в музыку дальних церковных колоколов, честно восхищаться аккуратными домашними цветами в доверчиво раскрытых окнах, молча осуждать дерзкие и неприличные рисунки на скверно оштукатуренных стенах ближних домов, но только не думать о беде, которая уже произошла. Или может ещё произойти.

Обычно Глебу это помогало.

Решение обязательно обнаружится.

Он чётко знал, как такое с ним происходит.

Иногда его взгляд рассеянно останавливался на заброшенном кем-то на провода уличного освещения стоптанном башмаке, или же он морщился, оборачиваясь на несвязный крик пьяного и грязного велосипедиста на перекрёстке, и тут же, вне связи с происходящим вокруг, приходила, проскакивала, вонзалась куда-то в голову острая нужная мысль.

Нужно было просто ждать.

Смотреть по сторонам.

Улыбаться по-утреннему добрым и симпатичным людям.

Дышать прохладой про запас.

Навстречу Глебу шла женщина. Не старая, но и не молодая, в коротком платье, с некрасивыми руками и прекрасным выражением умных лучистых глаз.

В цветном полиэтиленовом пакете женщина несла чёрного кудрявого щенка. Щенок был мал, весел, стоял в пакете по пояс, передние лапы он положил на край, а мордочку высунул на волю.

Заметив шагающего капитана Глеба, щенок так приветливо гавкнул в его сторону, что Глеб пожалел, что не может на общем языке ответить учтивому собачьему ребёнку.

Любое его размышление складывалось из посторонних деталей.

И он ждал. Шёл по улицам и ждал.

Город был по-субботнему тих, из некоторых дворов доносилось удивительно одинаковое ширканье по асфальту мётел дворников, в зелёной тени одной из пятиэтажек, около дверей продуктового магазина нерешительно замерли три нелепые багроволицые фигуры; а рядом, под качелями, пожилой узбекский человечек в оранжевой спецовке и в строительной каске набирал в блестящее ведро песок из детской песочницы.

Почти у всех субботних людей в глазах – предстоящее свершение дел.

Кого-то послали на рынок, и он наверняка обещал в семье, что умеет выбирать и обязательно купит самое лучшее и свежее.

Другого мужчину, по всему видно, с вечера пригласили в долгожданные гости и сейчас он, важничая дыханием, торопится, скорее всего, за дорогими цветами.

Третий, выскочив из подъезда с ключами, бежит к себе в гараж – шашлыки для сегодняшней загородной прогулки уже готовы с рассвета.

Не скоро, а вовремя капитан Глеб Никитин вышел к городской реке.

На просторных бетонных парапетах редко светились пластиком разноцветные тонкие удилища, около снастей молчаливо ожидали счастья их владельцы. У эстакадного моста, рядом с компанией пожилых рыболовов, уютно расположившихся вокруг большого термоса и расстеленной газеты с продуктами, стояли два больших чёрных автомобиля. Пенсионеры гоготали, с удовольствием наблюдая, как четверо молодых парней, без пиджаков, в белых рубашках, в галстуках, с увлечением машут одолженными у них на время удочками и не совсем правильно забрасывают поплавки в близкую воду реки.

Река начинала блестеть поднимающимся сильным солнцем.

Неподалёку по пустынному тротуару неспешно шли двое – мужчина и женщина. Простые, обыкновенные, каждому около сорока, может быть, даже немного больше. Невысокие, неказистые. Он – в пиджачке, она – в обыденном, непраздничном платье, держатся за руки. И было видно по их глазам, по их счастью и тихому заслуженному спокойствию, что при случае он за неё убьёт. Без соплей, без дальнейших криков в социальных сетях, без комментариев и оправданий. Просто убьёт, за такую близкую, немодную, круглолицую….

Солнцу стало жарко, и оно спряталось за облако.

В просторную ямку на асфальте, где с ночи осталась немного дождевой воды, сознательно точно спланировал голубь. Встал, утопив в глубине лужицы успевшие нагреться за утро розовые лапки.

«Шасси охлаждает…».

Действительно, ожидаемый зной двинулся в город неоправданно рано.

На солнцепёке уже пахло горячим асфальтом, от фонарных уличных столбов шёл жар близкого раскаленного металла.

У продавца собственных ягод, цветов и огурцов, смешного деда-огородника, разложившегося со своими богатствами на тесном пространстве остановки общественного транспорта, возникли проблемы с увядающим на глазах товаром. Сосредоточенный дед, торопливо озираясь по сторонам, то и дело набирал в рот воду из пластиковой бутылки, и шумно прыскал ею на привядшие за утро мохнатые пионы.

Действительно, приятность рассветной прохлады пропала.

Именно по этой причине капитан Глеб Никитин прекратил свою пешую прогулку и сел в автобус.

«А ведь нашу невесту могли отравить совсем не аптекарским ядом…».

Без прямого солнца и с открытыми настежь боковыми окнами и верхними люками в стареньком, иностранном по происхождению, городском автобусе было тоже хорошо.

Немногие люди позволяли себе в это субботнее утро куда-то спешить, поэтому в салоне всё ещё наблюдался тихий покой.

Над кабиной водителя светились, в дисциплинированном порядке сменяя друг дружку, крупные прямоугольные цифры электронных часов.

«История России…».

Капитан Глеб Никитин старался всегда стоять в автобусах и трамваях.

Даже если была возможность устроиться на свободное место.

Даже если имелась усталость.

Электроника показала 10.10.

«В этом году был основан город Ярославль…».

После очередной остановки зашипели, закрываясь, автобусные двери и на часах стало 10.15.

«Только что умер князь Владимир…».

Через несколько перекрёстков и два светофора, в 10.22, какой-то знаменитый русский князь окончательно победил какого-то великого татарского хана…

Невинная игра развлекала. И отвлекла.

К водительской кабине по салону подошла, переваливаясь на стоптанных босоножках, утомлённая кондукторша.

– Ну и жарища же сегодня будет…! Деньги у всех мокрые! Не могли сегодня на линию сто пятый выпустить? А мне что, больше всех надо?!

– Да не плачь ты…!

Бурый от загара водитель деловито вытер локтем мокрый от пота лоб и выкинул в окно недокуренную сигарету.

– Пора бы уже привыкнуть, что по субботам все новые машины начальство на экскурсии с туристами отправляет!

На городских остановках люди входили по одному, по двое, выходили так же немногочисленно, поэтому через минут пятнадцать атмосфера в автобусе стала по-родственному уютной.

Всем было хорошо, только в конце салона какая-то серьёзная бабка ненадолго обиделась на мутно-похмельного типа, слишком громко бурчавшего себе под нос что-то несуразное и неприличное.

– Дурак ты какой!

Мужик замолк, но на излёте весёлости всё-таки лихо смог ответить.

– Дураки, бабуля, не поют…

И продолжил, пристально глядя ей в глаза:

– Эх, ёк-макарёк, полезли на полати!

Сидящий совсем рядом с Глебом тощий мужчина настойчиво читал взрослому, очень схожему с ним внешне, парню, важную журнальную статью, и возмущение его при этом было огромно, хотя очкастый сын и зевал, невнимательно слушая своего умного отца.