Новые туфли хочется всегда - Лина Дорош

– Как сказала, что уже не люблю, так Вам сразу захотелось сэкономить?

– Вы научились понимать мужскую логику?

– Просто рада Вас видеть, и спокойной ночи, милый друг.

– При каких обстоятельствах Вы перестаете иронизировать?

– Не припоминаю таких.

– Надеюсь, дело не в девичьей памяти?

– Спать идите уже. Пожалуйста.

– Спокойной ночи, милый друг.

Утром я не могла проснуться. Не то чтобы совсем, но довольно долго. Еще в полудреме начала принимать решения. Первое, что не поеду в Милан. Второе – я еду домой, и третье – на следующий же по возвращении день выхожу замуж. На счет «три» организм проснулся. Я открыла глаза. Удивилась собственной решительности и деловитости. Но долго удивляться себе не позволила, чтобы не усомниться в правильности решений, принятых до пробуждения. Мысль о предстоящей свадьбе плавно перешла в размышления и воспоминания о Максе. Вспоминала, вспоминала и вдруг вспомнила, что третий день не подаю признаков жизни. Уехала, никому ничего не сказав. Никому и ничего. Сюрприз, наверняка, удался. Только не затянулся ли он? Сердце ощутило секундный озноб. Даже короче, чем секундный. Но он был, этот холодок. Решила приписать его волнению и потомить жениха еще чуть-чуть. Вот привезут платье – и сразу позвоню. Платье – это же веская причина, чтобы забыть предупредить о срочном отъезде в Париж? Очень веская. Ну, какая такая трагедия в том, что уехала, никого не предупредив? Никакой, это нормально.

Пока нежилась в ванне, доставили платье. Я его надела, наполнилась восторгом и тут же набрала номер Макса.

– Привет, дорогой! Я платье купила, представляешь! – откуда взялось ликование в голосе – я не знаю, сама от себя такой восторженности не ждала. Честно. Макс, видимо, тоже.

– Ты где? – таким голосом говорил Кай с Гердой во дворце Снежной королевы.

– В Париже! – мой голос тек как ручей ранней весной, журчал и даже звенел. – Где еще я могла найти платье для нашей с тобой свадьбы? Можешь дуться, сколько хочешь, но оно такое потрясное! Я пищу просто!

– Я устал…

Внутренним зрением я увидела, что у Макса красные глаза. Увидела, как он движением уставшей руки ослабил галстук. Увидела, как он, против своих правил, пьет сейчас на работе коньяк. Пьет один. И мои силы и бурная радость тоже стали куда-то уходить.

– Масик, прости. Я всё знаю, но мне нужно было так. Ну, прости, пожалуйста. Я соскучилась. Честно…

– Я устал, Ната. Ты уехала к нему – так и скажи.

Я чувствовала, что сейчас он не поверит ни одному моему слову. И будет прав. Я чувствовала, что в это несчастное сейчас нужно молчать и смотреть ему в глаза. И главное – молчать. Потому что словами можно только навредить. Но в это определяющее всё сейчас в руках у меня только телефон. И даже самый быстрый самолет привезет меня домой не в «дарующее последний шанс сейчас», а в любом случае в «не имеющее перспектив потом». В наше «сейчас» нужно молчать и смотреть в глаза… смотреть в глаза и молчать…

– Я всё объясню, – я старалась говорить тише, чем шепотом. Говорить так, будто он слышит не мой голос, а свои собственные мысли. – Завтра прилечу и всё объясню. Всё-всё… Ты только ничего не говори сейчас. Наше «сейчас» будет завтра, и ты всё увидишь. Сам всё увидишь. Я ничего не буду говорить, а ты всё увидишь…

– Свадьбу я отменил. Вещи – у твоей мамы. Кстати, со мной – понятно, а о ней ты могла бы и пораньше вспомнить.

Так странно. Впервые за наши с ним отношения ясно чувствую, что люблю его и хочу замуж именно за него. И детей хочу его. И одновременно очень отчетливо я понимаю, что любовь была. Опять любовь. И опять была. Особый талант – понимать, что это и есть любовь, когда она уже «была». Этим талантом меня Бог наградил сполна. Видимо. А раз была, то что-то объяснять уже поздно. Когда чего-то ждешь слишком долго, как правило, дождаться не суждено. Макс слишком долго мне потакал и ждал, что я всё пойму и признаю свою любовь к нему. Я не баловала его не только любовью, но и уважением. Постараюсь проявить последнее хотя бы сейчас.

– Я позвоню маме. Спасибо за всё. Прости… и иди ты к черту! Со своей вежливостью!

Кинула трубку. Сорвалась. Ну и пусть! У брошенной женщины не может быть хорошо с выдержкой. Даже у брошенной заслуженно.

3 июня. 10 часов 24 минуты по парижскому времени. Буду отмечать эту дату. Праздник имени… Дальше продолжить мысль я не смогла. Накатил приступ дикой усталости. Я поняла, что ничего не хочу и не могу. Только спать. Упала на кровать и моментально заснула.

Я откинулся на подушку. Закрыл глаза. Чувствовал только одно – ту же смертельную усталость, о которой писала мама. И еще в голове свербил вопрос: кто из них мой отец? Марк или Макс? Если я не посплю пару часов, то… ничего не случится. Конечно, ничего… Если я не посплю… бедный отец… нельзя поддаваться навязываемому мне ритму… если сейчас мама – само совершенство, значит, отец сам виноват – неверный ключ… почему на странице вместо слов картинки? Они оживают… кто мне ближе: Марк или Макс? А что я про них знаю? Ничего… а туфли она только грозила покупать! Только грозила… и не покупала… нет, покупала… но не на каждой странице… они оживают… картинки… они… если я не посплю пару часов…

Я обманула. Я действительно упала на кровать и заснула. Но не сразу. Сначала было несколько очень долгих, очень трудных минут.

Сползла по стене. Села на корточки. Потом упала на пол. Руки и ноги не разгибались, лицо срослось с коленями. Лежала на боку, скрючившись в личинку. Очень хотелось сжаться еще сильнее и превратиться в точку, а потом совсем исчезнуть. По щекам текли слезы и высыхали. Они высыхали сразу, только начиная течь по щекам, потому что поднялась температура. Щеки и лоб горели так, что слезы на них испарялись.

Я говорила. Ему. Очень тихо и уверенно. Как никому и никогда. Я не думала, услышит ли он меня. Я говорила так, что он не мог не услышать. Я не думала, поверит ли он мне. Я говорила ему так, что он не мог не поверить:

– Я люблю тебя. Не надо смеяться. Я не шучу. Может быть, впервые в жизни. Я не шучу. Я люблю тебя. Не могу сказать тебе, что люблю очень. Или что люблю сильно, сильнее, чем кого бы то ни было. Я не могу сравнить свою любовь к тебе ни с какой другой. Потому что. Сейчас я постараюсь тебе объяснить… потому что… другой у меня не было. Я поняла сейчас. Во мне всегда были и есть только два чувства: «люблю» и «не люблю». Всё, что было до тебя, – было разными формами моего «не люблю». Понимаешь, очень хотелось найти любовь, и я ее находила в нелюбви. На время, навсегда – я ее находила. И не любила. Очень, сильно, больше всех. Это так трудно… находить любовь в нелюбви… А тебя я люблю. Я хочу тебе сказать… Сердце. Оно так сжалось, что сдавило душу. Я не чувствую, как оно бьется. Слышу, как сильно стучит. Но не чувствую его ударов. Мне кажется, что оно не бьется. Оно растерялось. Сердце не знает, как биться, когда любовь. Когда желание, влюбленность, нелюбовь – оно знает, как ему биться, какой должен быть ритм. А когда любовь? Оно не знает, можно ли вообще биться, когда любовь? Сейчас кажется, что это невозможно…