Дьявольский эликсир (сборник) - Эркман-Шатриан

– Это правда, что я хотела удалить ее на некоторое время, — призналась Прюденс с той глупой откровенностью, которая так часто навлекает подозрение на невиновного, — потому что ее неудобно было оставлять там, где я жила. Если бы вы знали все обстоятельства, сэр, вы бы вошли в мое положение. Они исключительные и странные, но должна заметить, что я задавала вопросы, на которые миссис Браун мне ответила нечестно.

Инспектор, взглянув на нее из-под густых бровей, не знал, как отреагировать на это. Или она превосходная актриса, или чересчур наивна. Впрочем, выглядела Прюденс больной и напуганной. С такого рода женщинами никогда не знаешь, что напускное, а что — нет.

– Потрудитесь сообщить мне ваше имя и адрес, — сказал он.

– Прюденс Элизабет Семафор, Биконсфильд, 37, Южный Кенсингтон.

– Положение?

– В каком смысле?

– Вы замужем или нет?

– Я не замужем, сэр, и я уже говорила об этом при вас констеблю.

– Не замужем, хм… Ваш возраст?

– Возраст?

– Да, возраст. Сколько вам лет?

– Это, — заявила Прюденс с достоинством, — вас не касается. Я отказываюсь отвечать.

– Ну, — произнес инспектор, усмехнувшись, — не буду настаивать на этом вопросе. Может быть, вам еще придется ответить на него, но позже. А теперь довольно.

И он отпустил ее кивком головы.

– Но где же этот работный дом, в котором теперь находится моя сестра? Как мне туда попасть?

– Она в работном доме Святого Марка, но вам лучше оставить ее в покое.

– Не потрудитесь ли вы, — попросила Прюденс умоляющим голосом, — написать мне на клочке бумаги его название и адрес? Я сейчас же туда отправлюсь.

– О, вы и так запомните, — сказал инспектор довольно грубо. — Работный дом Святого Марка, Бот-стрит.

Этим Прюденс пришлось удовольствоваться.

XV

Миссис Дюмареск в недипломатическом кругу

Очутившись на улице, Прюденс, не зная, куда идти, растерянно озиралась по сторонам. Добродушный молодой констебль указал ей, в каком направлении находился работный дом. По его словам, он был совсем близко. Туда-то мисс Семафор и направилась. Однако, незнакомая с путаными переулками той местности, она прошла уже очень много, прежде чем догадалась, что сбилась с дороги. Тогда она решила взять извозчика, но их было очень мало, и она с трудом нашла одного. По дороге в работный дом она могла обдумать удивительные события того утра и представить себе, в каком состоянии найдет Августу.

«Бедняжка, как она, должно быть, натерпелась! — размышляла она. — О, какое несчастье, что я напала на эту ужасную женщину! А ведь она казалась такой порядочной, опрятной и симпатичной. Слава богу, что Августе пришлось недолго у нее пробыть».

Затем она принялась вспоминать разговор с инспектором.

«Какой неприятный человек! Он, похоже, даже не поверил, что Августа — моя сестра. Может быть, впредь мне лучше говорить о ней как о сводной сестре? Она в самом деле мала до смешного».

Вдруг бедная Прюденс подскочила на месте: до нее только теперь дошел весь смысл одной фразы, сказанной инспектором, — фразы, всю серьезность которой она сразу из-за своих волнений и тревог не поняла: «Мы пытаемся разыскать их родителей, так как у миссис Браун было найдено несколько имен и адресов. Вас, вероятно, тоже вызовут в качестве свидетельницы в суд».

«Великий боже, — подумала она, — значит, будет суд».

Прюденс вдруг разом ощутила весь ужас этих слов. Наружу выйдет вся история! Она живо представила, как на суде ее будут травить, сбивать с толку, допрашивать, как критически на нее посмотрят жильцы пансиона, которые наверняка всей толпой придут на заседание, когда одно ее слово будет противоречить другому. Над ней станут издеваться! Ей не поверят, если она скажет правду, уличат во лжи, если соврет; ее обвинят в нарушении клятвы, может быть, в убийстве, приговорят к тюремному заключению или к каким-нибудь ужасным наказаниям! А Августа — единственный человек, который мог бы доказать ее невиновность и искренность. Но Августа, беспомощный, бессловесный младенец, ничего не скажет в ее пользу! Законы, судебная процедура, полномочия судьи — обо всем этом Прюденс не имела ни малейшего понятия. Ей было ясно только одно: она не может показать суду сестру в том виде, в каком она сейчас, потому что никто не поверит ей, если она покажет грудного ребенка и скажет, что это Августа. Если не возникнет никаких вопросов о сестре, никаких подозрений в убийстве, как дурно выглядело то, что она тайком спровадила ребенка, да еще доверила его такой женщине, как миссис Браун! Капли холодного пота выступили на лбу бедной Прюденс. Нет, ей не надо вмешиваться во все это, она просто не придет в суд, возьмет сестру назад и убежит с ней как можно дальше от Лондона, от миссис Браун и от медицинской дамы.

В какой-то суматохе она велела извозчику ехать назад в полицию, чтобы сказать инспектору, что она не будет давать показаний в суде. «Меня, наверное, не станут принуждать, если я откажусь. Почему я сглупила и не сказала этого сразу?» — сетовала Прюденс.

Когда они оказались на месте, мисс Семафор как сумасшедшая выскочила из кеба и бросилась в маленькую контору, где видела инспектора. Увы, он только что ушел. Никто не знал — куда и когда вернется. Тогда Прюденс оставила на словах поручение одному из его подчиненных. Она просила передать, что ничто не заставит ее свидетельствовать против миссис Браун или кого-нибудь другого, да и вообще являться в суд. Сделав это, она снова села в кеб и, несколько успокоившись, продолжила свой путь в работный дом.

Швейцаров в работные дома обычно выбирают не по тому признаку, насколько они любезны. Швейцар в приюте Святого Марка не был исключением из общего правила.

– Вы не вовремя, — заявил он, когда Прюденс попросила впустить ее. — Для посещений отведены специальные дни и часы. Могли бы сами догадаться и не беспокоить людей попусту.

Мисс Семафор продолжала упрашивать швейцара, но тот остался глух к ее мольбам.

– Никак нельзя, — упорствовал он. — Приходите в среду с трех до шести. Чего шуметь-то?

Прюденс все настаивала, и тогда швейцар, потеряв терпение, посоветовал ей «убраться подобрупоздорову, а не дожидаться, когда ее вытурят». Испугавшись, мисс Семафор поспешила к своему кебу и, рыдая, велела извозчику ехать в Южный Кенсингтон. Измученная усталостью и волнением, она вернулась на Биконсфильд к самому обеду. Дорого бы она отдала за возможность не являться к столу, но все же решилась спуститься. Болезненный страх обратить на себя внимание мучил ее беспощадно. Когда Прюденс заняла свое место за столом, постояльцы, как ни странно, рассуждали о Диккенсе.

– Диккенс — это писатель, которого я никогда не читала, — сказала миссис Дюмареск.

– В самом деле? — отозвался майор Джонс. — Почему же?

– Моя любезная матушка не одобряла его произведений. Все, что мне попадалось из его книг, заставляло меня разделять ее мнение.

– Но никто, кажется, не считает, что Диккенс описывает что-то предосудительное.

– О, предосудительного в том смысле, какой вы придаете этому слову, пожалуй, ничего и нет. Но это не главное. Просто он постоянно описывает людей, вовсе не принадлежащих к нашему кругу.

– В газетах пишут, что принцесса посетила вчера автомобильный завод, — внезапно обратилась миссис Уайтли к миссис Дюмареск.

Миссис Уайтли говорила невнятно и сильно картавила, чем, вероятно, и объяснялся неожиданный ответ миссис Дюмареск:

– О да, конечно, она должна была их посетить. Это наши старинные друзья. Такие прелестные люди!

Миссис Уайтли удивилась:

– Боюсь, что вы не совсем меня поняли, я говорила об автомобилях.

– О, конечно, — спохватилась слегка сконфуженная миссис Дюмареск. — Автомобили, да, я видела их.

Повисло молчание. Оправившись от смущения, почтенная дама, прихлебывая суп, обратилась к Прюденс:

– Получаете ли вы какие-нибудь известия от вашей сестры, мисс Семафор?

– Да, благодарю вас.

– И как же ее здоровье?

– Не очень хорошо, но все же лучше.

Какие еще неприятные вопросы заготовила почтенная леди, об этом Прюденс могла только догадываться, так как миссис Дюмареск, к счастью, отвлекли. Медицинская дама поинтересовалась ее мнением относительно одного спорного вопроса внутренней политики. Эта тема также живо обсуждалась майором Джонсом и мистером Лоримером, которые, как и большинство джентльменов, проживавших в пансионах, были ярыми консерваторами. Некий новый жилец только что высказал прискорбные радикальные убеждения. Миссис Дюмареск не слышала спора и вежливо попросила, чтобы ей сообщили, в чем он заключался.

– Мой муж заметил, — сказала супруга нового постояльца, — что у бедных на налоги уходит гораздо большая часть средств, чем у богатых. Он стоит за радикальное изменение этого порядка. А вы какого мнения?