Столовая Гора - Андрей Аратович Хуснутдинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А это? — Он указал на разгуливавших по перрону кошек.
— А это… — Зелинский дотянулся до рыжего кота и потрепал его за толстый загривок. — Это вы можете смело выносить за скобки.
— Почему?
— Потому что черта города проходит по реке.
— Вы думаете, животные способны различать административные границы?
Начальник вокзала взял обеими руками кота и, держа подмышки, поднес его мордой к своему лицу, на котором снова разлилась довольная улыбка.
— А вы как думаете?
Аякс, не зная, к кому именно обратился начальник вокзала — к нему, или к животному, на всякий случай ответил:
— Нет, разумеется.
— Вот поэтому, — сказал Зелинский коту, — мы никогда, никогда не ходим выше реки. То есть… — Он перевел взгляд на Аякса и поднял брови, предлагая закончить фразу.
— То есть, — договорил Аякс, — признаем административные границы, которые совпадают с естественными. — Он допил свой остывший чай и поднялся из-за стола. — Спасибо. Кстати, вы сами живете в городской черте?
Зелинский кивнул с закрытыми глазами — это был одновременно и утвердительный ответ, и знак прощания.
— Поговорили, — пробормотал Аякс в нос по пути на стоянку.
* * *
Подъезжая к дому, он увидел выруливающий из двора пикап с символикой похоронного бюро Мариотта на борту. За рулем грузовичка сидел сам Мариотт. Эстер закрывала ворота. Аякс посигналил, чтобы она впустила его.
— Желаешь заказать гроб, что ли? — спросил он в гараже.
На Эстер были обвисшие, не по размеру, рваные джинсы на помочах и мужская сорочка, на лбу чернел мазок грязи, за щекой щелкал мятный леденец. Она молча поцеловала Аякса и дала знак следовать за ней.
В подвале, в простенке между стиральной машиной и дверью, Аякс обнаружил свое гранитное надгробие в целлофановой пленке.
— Ты что? — сказал он. — Зачем это?
Эстер содрала с плиты полиэтиленовую пленку.
— Мариотт хранит заказы бесплатно в течение недели. Тебе места жалко, не пойму?
— Да при чем тут место… — Аякс взглянул на свое высеченное в камне имя. — Хотя — постой. Как раз этому тут и не место.
— А где?
— На кладбище.
Эстер, подбоченившись, с усмешкой запрокинула голову.
— Думай, что говоришь.
— Я думаю, что говорю.
— Этому, — Эстер перевела взгляд с надгробия на Аякса, — будет место на кладбище только заодно с клиентом. Понятно?
Аякс подобрал пленку и затолкал ее в мусорный бак.
— Хоть бы написала тогда, что кенотаф.
— Зачем?
— Не знаю, честно говоря. Ничего не знаю… Пойдем отсюда.
В кухне Аякс откупорил бутылку пива и сел за барную стойку.
Эстер, кокетничая, набросила на руку полотенце, и поставил перед ним блюдце с солеными орешками.
— Ты что? — опешил Аякс.
Эстер уперлась расставленными кулаками в стойку и хитро нахмурилась.
— И откуда, не пойму, — сказала она измененным голосом, очевидно, передразнивая кого-то, — в такой дыре — такая красота? А?
Аякс понял, что это его слова и что говорил он их официантке Марии из «Золотой жилы».
— Ага, шпионила за мной. С самого первого дня.
Эстер прыснула в полотенце и, облокотившись на стойку, подперла голову ладонями.
— И что, она действительно такая красивая?
— Кто? — не понял Аякс.
— Ну, эта, из «жижи».
— Как тебе сказать…
— Скажи, как есть. Без этих… — Эстер покрутила у виска расставленной пятерней. — Бигудей.
Аякс сделал крупный глоток пива.
— Красивая.
Эстер постучала по стойке обкусанными ногтями.
— Вот видишь. Можешь, когда захочешь.
— Но рядом с тобой… — Аякс не договорил, потому что молниеносным движением Эстер забрала у него бутылку и со стуком поставила ее так, что длинное горлышко с текущей через край пеной оказалось между их лицами.
— А вот на эту территорию лучше не въезжать, агент. Понимаешь меня?
— Да ты лучше посмотри, в чем ты ходишь, — ответил Аякс, разозлившись. — Да если бы ты хоть чуть-чуть приоделась, тебя на любом конкурсе… — Он опять замолк на полуслове, на сей раз из-за того, что бутылка, которую Эстер с силой смахнула со стола, разлетелась вдребезги о стену.
Аякс был ошарашен не внезапным броском и не брызчатым пузырящимся пятном на стене, а потемневшими от бешенства глазами Эстер — темно-голубые, сейчас они казалась ему иссиня-черными, как воронье крыло.
— Знаешь такую мудрость: человек — душа внутри трупа? — спросила Эстер вполголоса.
— И что?
— И что это есть мой тебе ответ, агент ноль-ноль-ноль. Ответ на предложение участвовать в конкурсах красоты, и на все другие вопросы в том же роде — и про достойных местных мужиков в особенности. Договорились?
Оцепенев не столько от растерянности, сколько от восторга перед этим субтильным существом, сумевшим так запросто его напугать, Аякс с трудом выдержал взгляд Эстер. От ее губ пахло мятой, от испачканного лба — мазутом.
— Договорились? — повторила она мягче.
— Договорились, — кивнул Аякс, продолжая таращиться на нее, и громко сглотнул слюну.
Он уже откровенно дурачился и хотел, чтобы Эстер поняла это. Еще несколько мгновений Эстер смотрела на него сурово, потом у нее поджались губы, на щеках проступили ямочки, и она снова прыснула в полотенце.
Замывая, минуту спустя, пятно на стене и собирая бутылочные осколки, она убежденно сказала:
— Испугался.
Аякс сидел у стола с новой бутылкой пива.
— Испугался — чего?
— Да ты посмотрел бы на себя, когда я… У тебя были глаза… — Эстер на секунду замерла с прижатой к стене губкой, из которой бежала пенная струя. — Ты смотрел на меня, как кролик на удава.
— А ты, надо полагать, наоборот — как удав на кролика?
— Точно.
— Зато я теперь знаю, что делать, чтобы заставить тебя прыгать на стену, — сказал Аякс.
— Что?
— Назвать красавицей.
Губка снова вдавилась в стену.
— Слушай, хватит…
— Хорошо. — Аякс покачал бутылкой между колен. — У меня деловое предложение. Я обещаю больше никогда не возвращаться к теме, а ты мне рассказываешь, почему это тебя так бесит. По рукам?
Эстер бросила губку в ведро и на скрещенных ногах присела к стене — как раз против пятна.
— Я не знаю, почему.
— Ответ неудовлетворительный.
— Это все равно что… — Она задумчиво отряхнула пальцы. — Ну не знаю, честное слово… Когда мне так говорят, кажется, что единственное, что движет человеком в таком случае — это желание унизить, смешать с грязью.
— Ты серьезно? — спросил Аякс.
— У нас в классе была девчонка. Дурнушка, что и говорить. Так вот больше всего она переживала и плакала не оттого, что в классе ее называли чучелом и квазимодой, а когда в гостях или на приеме взрослые начинали расхваливать ее
