Дурная кровь - Деклан Хьюз

Оставив машину перед домом, чтобы им было легче до меня добраться, я вбежал внутрь, где меня ожидало несколько сюрпризов.

Первое. Кто-то перерыл весь дом сверху донизу. Были вывернуты все ящики, со всех кресел и стульев содраны сиденья, столы разбиты вдребезги. Весь пол толстым слоем покрывали разорванные книги, разбитая посуда и клочья обивки.

Второе. Я припарковался на том месте, где до того стояла взятая напрокат машина. Что означало ее исчезновение? Машина с «глоком» и обоймами Томми Оуэнса в багажнике испарилась.

Третье. Томми Оуэнса нигде не было видно.

Четвертое. Вой сирены слышался все отчетливее. Как только он утихнет, копы арестуют меня, и я проведу ночь за решеткой в полицейском участке Сифилда.

Я вышел и сел на крыльцо. Томми Оуэнс оставил несколько глотков виски в бутылке. Я выпил остатки при свете луны и стал ждать, когда подъедут полицейские.

Глава 9

Такси из аэропорта доставило меня до дома. За садом хорошо ухаживали; повсюду росли красные и желтые розы, живая изгородь была ровно подстрижена. Я подошел к парадной двери и позвонил. Мне открыл отец — такой, каким он был в двадцать лет, сразу после свадьбы. Он посмотрел на меня, но не узнал. Мама подошла к двери. Ей тоже было лет двадцать, и она была беременна. Они постояли на пороге немного, как будто позировали для фотографии. Сначала мама улыбнулась, но скоро её улыбка угасла, и чем дольше я стоял там, тем испуганнее она выглядела. Потом она стала на глазах стареть, волосы поседели, кожа сморщилась. Отец заслонил ее и жестом приказал мне уйти. Потом он закричал на меня и вытолкал на дорогу. Через какое-то время он тоже стал выглядеть старым, злым, кожа натянулась на скулах. Потом у него почернели глаза и ввалились глазницы. Он исчез, и мама хлопнула дверью у меня перед носом. Так я и стоял в Куорри-Филдс, не зная, кто я, куда идти, что делать.

Утром мне дали чашку чая и отослали в комнату для допросов, стены которой были цвета заплесневелой каши, на полулежал темно-серый ковер, а в центре стояли стол и стулья. В половине девятого в комнату вошел детектив сержант Дэйв Доннли.

— Как голова, Эд? — не закрыв за собой дверь, спросил он хриплым голосом и без всякого выражения на широком лице.

На нем были широкие желто-коричневые штаны, белая рубашка с короткими рукавами и открытым воротом и неряшливо завязанный серый галстук со свежими потеками яичного желтка. Он повесил куртку на спинку стула, сел напротив меня и уперся локтями в стол, сцепив пальцы.

— Не так уж плохо, Дэйв, — ответил я. — Но это, видимо, из-за того, что я еще пьян.

Дэйв натянуто улыбнулся, но ничего не сказал. Мы некоторое время сидели молча. Потом вошла детектив Фиона Рид и захлопнула за собой дверь. Дэйв выудил из кармана куртки аудиокассету и вставил ее в магнитофон.

— Давайте на минуту отвлечемся от кассеты, — сказала Рид.

Она посмотрела на меня. Я посмотрел на собственные руки. Почему-то у меня почернели все пальцы. Потом она повернулась к Дэйву, который тут же просветлел.

— Вы вчера здорово провели время, Эд. Проникли на место преступления, выпивали с известным наркоторговцем Томми Оуэнсом, подрались в «Хеннесси» с местным хулиганом Толстяком Халлиганом и его приятелями, мило побеседовали с Джорджем Халлиганом. Криминальные круги Сифилда чувствуют себя после такого, должно быть, совершенно измотанными. Потом уселись за руль — напившись, не заплатив налоги, не имея страховки и прав, оказали сопротивление полицейским и напали на офицера полиции. Скажите, у вас случаем не день рождения был?

— Я кое-что припоминаю, детектив, но нападение на офицера полиции…

— Вы толкнули полицейского Нолана в куст с розами. Теперь у него все лицо ободрано, словно на нем точили когти кошки.

— Нолан? Это тот, который все время ухмыляется?

— Сегодня утром он уже не ухмылялся. О чем, черт возьми, вы думали? Я понимаю, вы только что похоронили мать, но… Нельзя же так себя вести! Кроме всего прочего, ваша манера вождения…

Я уже собирался начать извиняться, объяснять, что вместо того, чтобы предаваться печали и горю после похорон, я весь день бегал и решал проблемы других людей. Но не стал. Вспомнил, как однажды разыскивал одного парня, который убил молодую женщину и ее трехлетнего сына. Он сказал, что напился по случаю годовщины смерти своей жены. Он пил у нее на могиле. А по пути домой с кладбища наткнулся на своих жертв и стал их преследовать. Когда я позвонил в полицию, он начал плакать — не о женщине или ее маленьком мальчике и даже не о своей жене, а о себе, о своей пропащей жизни. Я и сам так делал, когда умерла моя дочка. Сперва я пил, чтобы избавиться от боли, потом — чтобы сберечь эту боль, и через некоторое время пользовался болью как поводом напиться.

— Вы правы, — сказал я. — Это непростительно. Как я полагаю, сегодня утром мне придется предстать перед судьей?

Фиона Рид смотрела на меня так, как будто я выброшенная на берег моря жертва кораблекрушения. Дэйв прислонился к стене, где был укреплен магнитофон, и принялся прочесывать ладонью стриженые волосы цвета перца с солью. Он побледнел, а глаза налились кровью. Его вид был так же ужасен, как и мое самочувствие.

Рид повернулась к нему и сказала:

— Ладно.

Дэйв нажал на кнопку «запись» и произнес:

— Комната для допросов номер два, полицейский участок Сифилда, двадцать второе июля. Присутствуют инспектор Рид, детектив сержант Доннли; допрашиваемый — Эдвард Лоу, начало в девять сорок пять.

— Я ведь никого не убил? — спросил я, совершенно уверенный в своей невиновности. Просто нужно было как-то вернуть контроль над ситуацией.

Дэйв сел и снова поставил локти на стол. Провел ладонью по лицу, потом положил подбородок на кулаки. Он вопросительно посмотрел на инспектора Рид. Та кивнула.

— Детектив сержант Доннли допрашивает мистера Лоу. Можете ли вы рассказать, что с вами происходило после того, как вы ушли из паба «Хеннесси» вчера вечером?

— Я поехал к Линде Доусон в Каслхилл. Там я находился примерно полчаса, может, дольше.

— Какие у вас взаимоотношения с миссис Доусон?

— Она наняла меня, чтобы я нашел ее мужа.

— Наняла вас в каком качестве?

— В качестве частного детектива.

— У вас есть лицензия на работу частным детективом здесь?

— Нет.

— Но вы представились миссис Доусон именно в этом качестве?

— Она знала, что я работал частным детективом в Соединенных Штатах.

— То есть вы характеризуете ваши отношения с миссис Доусон как исключительно деловые?

— К чему это все? С Линдой все в порядке?

— Просто отвечайте на вопросы, пожалуйста.

— Я отвечаю.

— То есть вы не совсем уверены?

— Я имею в виду, что за последние двадцать лет я увидел ее первый раз всего два дня назад, на похоронах матушки. Немного рано говорить о каких-либо «отношениях». С Линдой все в порядке? Потому что если…

— А после того, как вы уехали из дома миссис Доусон?

— Я поехал назад, вниз с холма и через контрольно-пропускной пункт.

Фиона Рид поджала губы; ее зеленые глаза налились кровью, огненного цвета волосы, казалось, встали дыбом. Она подняла палец и ткнула им в меня.

— Тело Питера Доусона нашли прошлой ночью. На яхте. Его застрелили, было сделано по крайней мере два выстрела. На месте преступления нашли «Глок-17», — выпалила она.

Когда пропадают люди, всегда чувствуешь, есть надежда найти их или нет. Но обычно в таких случаях приходится держать свое мнение при себе, чтобы не помешать расследованию. С того самого мига, как Линда попросила найти его, я чувствовал, что Питер Доусон мертв.

— Мистер Лоу не дает комментариев, — сказал Дэйв, обращаясь к магнитофону.

— На яхте были найдены отпечатки ваших пальцев. И на пистолете тоже, — сказала Рид.

Мои отпечатки? Ах, вот в чем дело! Последние глотки виски, должно быть, окончательно вырубили память.

— Я вчера осматривал яхту сверху донизу, — сказал я. — Напомню, что я искал Питера Доусона.

— Ваши отпечатки нашли и на орудии убийства.

— Вы только предполагаете, что это орудие убийства. Ведь еще нет результатов баллистической экспертизы.

— Мы разговаривали с лодочником.

— С Коулмом?

— Он сказал, что вы поднимались из кубрика и спрашивали его об инструментах. А потом, по его словам, ушли назад и достаточно долго там находились…

— Достаточно долго для чего? Чтобы убить Питера Доусона двумя выстрелами, когда в пяти метрах стоит свидетель?

— Вы могли использовать глушитель.

— И что? Я бросил пистолет, чтобы вы точно знали, что это был я, но забрал с собой глушитель — на память, потому что он мне дорог.

Вдруг до меня дошло. Один из присутствующих в баре «Хеннесси» — из тех, кто вставал, чтобы поприветствовать Джорджа Халлигана, и был лодочник Коулм. Коулм, который ходит в город, если хочет выпить.