Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов - Анна Юрьевна Сергеева-Клятис

Как не цвести всевидящему маю

При отблеске родном таких очей!

Очей тех нет — и мне не страшны гробы,

Завидно мне безмолвие твое,

И, не судя ни тупости, ни злобы,

Скорей, скорей в твое небытие!

(1878)

Alter ego

Как лилея глядится в нагорный ручей,

Ты стояла над первою песней моей,

И была ли при этом победа, и чья, —

У ручья ль от цветка, у цветка ль от ручья?

Ты душою младенческой все поняла,

Что мне высказать тайная сила дала,

И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить,

Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить.

Та трава, что вдали на могиле твоей,

Здесь на сердце, чем старе оно, тем свежей,

И я знаю, взглянувши на звезды порой,

Что взирали на них мы как боги с тобой.

У любви есть слова, те слова не умрут.

Нас с тобой ожидает особенный суд;

Он сумеет нас сразу в толпе различить,

И мы вместе придем, нас нельзя разлучить!

(1878)

Долго снились мне вопли рыданий твоих, —

То был голос обиды, бессилия плач;

Долго, долго мне снился тот радостный миг,

Как тебя умолил я — несчастный палач.

Проходили года, мы умели любить,

Расцветала улыбка, грустила печаль;

Проносились года, — и пришлось уходить:

Уносило меня в неизвестную даль.

Подала ты мне руку, спросила: «Идешь?»

Чуть в глазах я заметил две капельки слез;

Эти искры в глазах и холодную дрожь

Я в бессонные ночи навек перенес.

(1886)

Нет, я не изменил. До старости глубокой

Я тот же преданный, я раб твоей любви,

И старый яд цепей, отрадный и жестокий,

Еще горит в моей крови.

Хоть память и твердит, что между нас могила,

Хоть каждый день бреду томительно к другой, —

Не в силах верить я, чтоб ты меня забыла,

Когда ты здесь, передо мной.

Мелькнет ли красота иная на мгновенье,

Мне чудится, вот-вот тебя я узнаю;

И нежности былой я слышу дуновенье,

И, содрогаясь, я пою.

(1887)

Глава вторая

Пропало — отвергнут!

Я влюблен в Генриетту Давыдовну,

А она в меня, кажется, нет...

Н. Олейников

Что может быть более плодотворным для поэтической природы, чем отказ? Отказ в самом прямом значении этого слова. Накопленная поэтовым сердцем энергия, не нашедшая выхода в любви, обязательно ищет его в творчестве. Самые сильные лирические произведения несут на себе отпечаток нереализованного чувства. И, как ни странно, не всегда они исполнены тоски и отчаяния. Пушкинский гений, например, зачастую рождал светлые и восхищенные строки, которые адресовались не ответившим на его страсть красавицам. Понятно, что жизненные обстоятельства, сопровождающие стихи о неразделенной любви, почти всегда исполнены драматизма, и для того чтобы их преодолеть, поэту требуется быть немного человеком, не абсолютизировать свое чувство, попытаться выйти из крутого пике, начать жить заново. Это удается не всегда и не всем. Интересна и другая сторона — отказывающая. К сожалению, мы, как правило, лишены возможности разобраться во внутреннем мире женщины, которая чаще всего эту роль исполняет, — просто в силу обделенности информацией. Не она оставляет нетленные свидетельства своих чувств и переживаний. О них и о ней мы судим тоже по поэтическим шедеврам отверженных поклонников. Для культурной памяти совершенно неважно, соответствуют ли они действительности, — литературный образ долговечнее и достовернее, чем любая жизненная реальность. Однако если вдруг исследователям удается отыскать рудоносные залежи документов и по ним восстановить справедливость, то созданная поэтом картина, нисколько не теряя в достоверности, обретает объем, второй смысл, подтекст. В этой главе будет возможность встретиться и с первым, и со вторым вариантом изложения событий.

Чудное мгновенье

Александр Пушкин и Анна Керн

Моя мечта надменна и проста:

Схватить весло, поставить ногу в стремя

И обмануть медлительное время,

Всегда лобзая новые уста.

Н. Гумилев

Хорошо известно, что стихотворение Пушкина «Я помню чудное мгновенье», написанное в Михайловском в 1825 году и посвященное Анне Петровне Керн, ориентировано на один из самых известных поэтических текстов В. А. Жуковского — его элегию «Лалла Рук», в основе своей тоже имеющую женский образ. Обоих поэтов пленили живые женщины, но в элегии старшего героиня лишилась земных черт и обратилась в ангела, призванного свидетельствовать о существовании небесного мира, где все утраченное на земле будет сторицей вознаграждено:

Ах! не с нами обитает

Гений чистой красоты;

Лишь порой он навещает

Нас с небесной высоты <...>

Он лишь в чистые мгновенья

Бытия бывает к нам

И внушает откровенья,

Благотворные сердцам;

Чтоб о небе сердце знало

В темной области земной,

Нам туда под покрывало

Он дает взглянуть порой...

Такова была философия Жуковского, которая занимала его куда больше, чем плотские радости. Для младшего поэта обаяние потустороннего мира, всегда привлекавшего Жуковского более, чем земной, было не столь безусловным. Немецкий метафизический романтизм, которым увлекался его друг и учитель, для Пушкина оказался, конечно, гораздо более чужеродным, чем английский с его яркими характерами и огненными страстями. И однако образ женщины-ангела, на мгновение посетившей поэта и напомнившей о небесной отчизне, вдруг показался ему близким и... полезным. Его стихотворение стало комплиментом женщине, которую он хотел покорить, цитаты из Жуковского, узнаваемые любым начитанным в поэзии русским человеком того времени, тоже должны были сыграть свою роль — какой женщине не понравится сравнение с ангелом? Особенно если учесть, что Анна Петровна Керн в силу своих личных и биографических особенностей никак не могла всерьез претендовать на роль небесного создания. Тем больше ей льстило, что Пушкин разглядел в ней ангельские черты. Стихотворение Пушкина разворачивается как автобиография, увиденная только с одного ракурса, подчиненная только одному влиянию: встречи и разлуки с героиней словно выстроили жизнь поэта, придали ей смысл. Здесь содержится, конечно, гипербола, искажающая реальность, но кто потребует от лирического текста точного соответствия жизненным обстоятельствам? А обстоятельства были такими.

Анна Петровна Керн приехала из Риги в имение Тригорское Опочецкого уезда Псковской губернии в июне 1825 года. Она приходилась племянницей П. А. Осиповой, соседке Пушкина и его дальней родственнице, в семье которой ссыльный поэт находил отдохновение. Собственно, была она не родной племянницей, а по линии первого мужа — Вульфа. Родственные отношения в этой большой семье были крепкими, и Анна Петровна желала в деревне у тетки перевести дыхание от своей кочевой и неспокойной жизни. Кочевать ей приходилось из-за той должности, которую возложила на нее судьба, — Анна Петровна была генеральшей. Выданная замуж в 17 лет за 52-летнего героя Отечественной войны генерала Е. Ф. Керна, портрет которого кисти Дж. Доу помещен в знаменитой галерее 1812 года (что свидетельствует о высочайшем признании выдающейся храбрости и военного таланта генерала), А. П. Керн была вынуждена сопровождать мужа в его переездах по стране. В 1823 году он получил должность коменданта Риги, и так сложилось, что во время михайловской ссылки Пушкина Анна Петровна жила неподалеку, в соседней с Псковской губернией Лифляндии.

Отношения супругов не сложились сразу и впоследствии только ухудшались. Это