Позывной ’Грэй’ - Хельга Дюран

поискать! Гитлер во плоти! Я любила отца так сильно, так безоговорочно, что меня рвало на части от этой ситуации. Скорее всего, Марсель навёл на меня жути для убедительности, вот и всё.

— Утром поговорим. Мне надо подумать. — пыталась отвязаться я от Марселя.

— Да ты с ума сошла? Какое утром?

Он схватил меня за плечи и грубо встряхнул.

— Пусти! Мне больно! — зашипела я на парня, и он разжал руки.

У Марселя был такой безумный взгляд, что я невольно отпрянула от него. Никогда его таким не видела!

— У тебя час, чтобы собраться и подумать! Я не собираюсь подыхать здесь вместе с тобой! Не смей болтать об этой операции, иначе тебя вздёрнут, как предателя Фрогии!

Парень ушёл в сторону лагеря, и я поспешила следом.

Надо было немедленно поговорить с Бертой об этом. Я обязана была сообщить ей об опасности. Хотя бы ей! Она моя подруга, мой самый близкий человек здесь, даже не Марсель!

Почти бесшумно я пробралась в палатку, откопала свой телефон в рюкзаке, а потом разбудила Берту. Она нехотя оделась и взяла с собой камеру. Девушка даже в туалет ходила с ней, поэтому я не удивилась.

Я отвела сонную и не слишком довольную подругу вглубь леса и дословно рассказала ей о том, что поведал мне Марсель.

— Как думаешь, это правда? — спросила я её мнения об услышанном от меня.

— Знаешь, Анна, я уже ничему не удивляюсь, — горько усмехнулась она и закурила. — Давай позвоним твоему чокнутому папаше? Он нам всё растолкует.

— Что если это просто уловка, чтобы вернуть меня домой?

— Звони! Не уснём же теперь...

Несмотря на поздний час, папа взял трубку. Ставить на громкую связь было опасно, поэтому Берта прилипла ухом рядом с со мной, чтобы слышать разговор.

— Анна? Господи, Анна! — завопил отец, а на его фоне я услышала рыдания мамы.

— Привет, пап! — еле сдерживаясь, чтобы не зареветь, поздоровалась я.

— Как ты? Марсель сообщил, что нашёл тебя!

— Я в порядке, папа! Марсель наговорил мне ужасные вещи про атомную станцию! Это правда?

Мы с Бертой затаили дыхание, чтобы не пропустить ни слова, сказанного Андре, ведь от этого зависели наши жизни.

— Погоди, Анна, я выйду в коридор! — сказал отец. Чтобы мама не слышала нашего разговора, — догадалась я, и мне стало плохо. — Ты слушаешь меня, Анна? — через несколько секунд снова заговорил отец.

— Да.

— Я не могу рассказать тебе всего, мой телефон наверняка прослушивают берлессы, поэтому срочно, повторяю срочно, уезжайте как можно дальше от АС!

Значит, это правда. У меня затряслись руки. Я вся затряслась от бешенства и отчаяния.

— Папа, ты понимаешь масштабы этого шага? Ты должен это остановить! Я знаю, что ты можешь!

— Нет. Всё уже решено! Я тяну время ровно до тех пор, пока ты не будешь в безопасности.

— Это же массовое убийство людей! Чем тогда мы будем отличаться от берлессов? Или Гитлера? Папа, пожалуйста...

— Это война! Так нужно, Анна! Торопись, мы ждём тебя дома!

Не в силах совладать с собой, я разрыдалась от бессилия. Мой отец — бессердечное чудовище? Ну а кто же ещё?

Берта, которая всё прекрасно слышала, обняла меня за плечи и судорожно вздохнула. Она тоже плакала. Даже моя смелая и стойкая подруга понимала, что надвигается горе катастрофических масштабов.

— Я никуда не поеду! — твёрдо и решительно сказала я. — Тебе придётся убить меня тоже, папа! Вместе с жителями Северо-Боровинска, сепаратистами и их маленькими детьми, вместе с берлессами и нашими солдатами!

— Анна, умоляю! Просто сделай так, как я прошу! Хочешь поговорить с мамой?

Это был запрещённый приём! Я была уверена, что мама способна уговорить меня на что угодно.

— Я остаюсь в Кижах! Погибну на своей родине, от руки своего отца. Я люблю тебя, папочка! Пока!

Я закончила разговор, а потом вынула батарею из смартфона.

— Ты серьёзно, Анна? Останешься? — снова закуривая спросила Берта.

— Я не хочу возвращаться во Фрогию! Я разочарована в своей стране и своём отце! Они меня предали, Берта, понимаешь? Предали!

Я уже рыдала в голос от боли и обиды. Всё, во что я верила, ради чего я приехала сюда, оказалось обманом, пустышкой. Страна, которая меня приютила и обогрела, будет пострашнее Берлессии, а люди в ней, хуже зверей. Но больней всего мне сделал отец. Я видеть его не могу!

Вся моя жизнь показалась мне бессмыслееной и глупой. Я же ради отца здесь! Ради своей страны!

Это было похоже на наебалово вселенских масштабов. Меня обманули, провели, как ребёнка, использовали в каких-то грязных целях. Андре весь мир хочет обмануть?

Смысла в моём существовании не осталось ни крупицы. У меня не осталось родины, не осталось семьи, не осталось идеалов, в которые я верила, которые пыталась отстоять и защитить.

— Посмотрим, как сильно любит меня папочка! — успокоившись, произнесла я. — Дай мне закурить, Берта?

Девушка угостила меня сигаретой и дала прикурить. Я закашлялась от дыма, дерущего глотку и меня начало тошнить, но я всё же скурила половинку сигареты.

— Я уеду, — через некоторое время сказала Берта, и я получила новый удар под дых. — Я жить хочу.

— Поезжай тогда с Марселем, — затушив окурок, решительно сказала я.

Мне было непросто произносить эти слова. Больше всего на свете я боялась оставаться в Кижах одна, но отступать было нельзя. Да и некуда. Я ещё не знала, что я буду делать в Кижах, но точно знала, что во Фрогию я больше не вернусь.

— Пойдём, найдём Марселя, и я провожу вас, — с упавшим сердцем сказала я.

Мы не успели ступить и шага. Небо,