Святые Спиркреста - Аврора Рид

важное: есть восхитительная сила в том, чтобы быть трезвым, пока кто-то пьян.

Я обнаружила эту восхитительную силу на неофициальной вечеринке в честь Хэллоуина в 11-м классе.

Это дикая вечеринка — все нарядились, а началась она с большой игры в прятки между мальчиками и девочками в лесу на окраине кампуса.

Я пропускаю игру в прятки. Я не намерена бегать по грязному лесу в своем первозданном костюме ангела, за которым гоняются пьяные озабоченные парни.

Поэтому я прихожу достаточно поздно, чтобы пропустить игру, и сразу направляюсь к костру, надеясь пропустить пару стаканчиков в компании друзей и побыть на виду достаточно долго, чтобы потом вернуться в свою комнату и подготовиться к предстоящим зимним экзаменам.

Когда я прихожу, свет костра освещает дикую сцену.

Все в костюмах, каждый из которых пышнее и замысловатее предыдущего. Игры в прятки, должно быть, приобрели дикий размах, потому что некоторые люди забрызганы грязью до бедер, а у других на руках и щеках царапины и пятна. У некоторых девочек порвана одежда, у некоторых мальчиков — синяки. Что бы ни случилось в лесу, похоже, это была далеко не невинная забава.

Я замечаю Камиллу и Серафину, чьи остекленевшие глаза говорят о том, что они уже изрядно выпили, качаясь у костра. Серафина протягивает мне бутылку шампанского, и когда я пью, она опрокидывает бутылку, заставляя меня продолжать пить. Я делаю еще пару глотков, а потом просто делаю вид, что пью, пока она наконец не разрешает мне остановиться.

— Так кто же победил в игре? — спрашиваю я.

Камилла издает восхищенный гогот. — Девочки! Благодаря тебе!

Я хмурюсь. — Как? Меня там даже не было.

Серафина и Камилла смотрят друг на друга и разражаются хохотом.

Они как зеркальные отражения друг друга: Камилла с ее вороно-черными кудрями, Серафина с локонами барби-блондинки. Камилла одета в крошечное блестящее платье и атласный поясок королевы бала, на ее ногах и груди размазана искусственная кровь, а Серафина одета как убийца из группы поддержки, ее волосы собраны в длинные косички, а к бедру приклеен нож.

— Именно, — говорит Серафина, подавляя хихиканье за помпоном. — Мы сказали мальчикам, что ты играешь, а так как никто тебя не нашла, то победили девочки.

Я смеюсь, качая головой. — Разве это не жульничество?

— Ну и что? — усмехается Камилла. — Поверь мне, мальчики тоже жульничали. Мы сказали, что у нас нет телефонов, но я уверена, что у этого сексуального гада Луки был какой-то маячок уровня ЦРУ, чтобы найти нас.

Это звучит очень неправдоподобно, но Камилла все равно почти наверняка права насчет того, что мальчики жульничали.

Обе девушки заставляют меня поклясться никогда не выдавать девичий секрет, а потом Камиллу утаскивает в лес парень, и мы с Серафиной танцуем вместе у костра. Удержать Серафину от падения головой в костер — задача не из легких: она так пьяна, что едва держится на ногах.

В конце концов она замечает Эвана Найта, золотоволосого спортсмена, стоящего с друзьями, и убегает за ним, бросив мне на ходу бутылку шампанского.

Вздохнув с облегчением, я беру бутылку и осторожно сажусь на сухую ветку дерева рядом с костром. Бутылка почти пуста, и я допиваю ее. В голове и теле стоит легкий гул, но я даже не пьянею. Я сижу, размышляя о бессмысленности пребывания в темном, сыром лесу, одетый как ангел и прижавшийся к огню как можно ближе, чтобы не заболеть пневмонией.

Решив, что я уже достаточно долго нахожусь на вечеринке, чтобы заплатить свою дань, я бросаю свою пустую бутылку на кладбище пустых бутылок возле костра и ухожу в деревья. Не успеваю я сделать и трех шагов в лес, как рука обвивается вокруг моей талии, и я прижимаюсь спиной к твердой, теплой груди.

Я вскрикиваю и поворачиваюсь, отталкивая своего похитителя. Он не оставляет попыток удержать меня, и я делаю поспешный шаг назад, оказываясь лицом к лицу с Закари.

Я бросаю на него взгляд. — Ты меня напугал.

Он качает головой и поднимает ладони в знак раскаяния.

— Прости, я не хотел. Я не хотел, чтобы ты убежала. — Его глаза пробегают по моему телу и задерживаются на белых крыльях у меня за спиной.

— Ангел, — добавляет он, скривив губы.

— Я не убегала, — говорю я.

— Это выглядело так, будто ты убегала. — Он подходит ближе и наклоняет голову, устремляя на меня задумчивый взгляд. — Ты всегда убегаешь.

— Нет, не убегаю. Ты, как никто другой, должен это знать.

— Я имею в виду с вечеринок. — Его брови сходятся вместе в легком оскале. — Ты всегда убегаешь с вечеринок, ангел.

Мои глаза привыкли к свету, и теперь я вижу его более отчетливо. На нем замысловатый костюм: черный бархатный дублет и бриджи в стиле семнадцатого века, с вычурным белым воротником и пуговицами, которые тускло поблескивают в далеком свете костра. Его глаза обрамлены густой подводкой, придающей лицу дикий оттенок.

— Кем ты нарядился? — легкомысленно спрашиваю я, указывая на него.

Он поднимает правую руку, показывая мне сверкающий крюк на ее конце. На его лице появляется легкая ухмылка.

— Капитан Крюк? Я думал, ты не любитель детской литературы.

Он пожимает плечами. — Ну и что? Это ведь твоя любимая книга, не так ли? Я подумал, что это может тебя позабавить.

Я поджимаю губы в раздумье и показываю на его голову. — Тебе не хватает длинных локонов.

— Как черные свечи, — цитирует Закари. — Я знаю. У меня был парик, но я его снял, было слишком жарко.

В этот момент я понимаю, что Закари более чем слегка подвыпивший. Это забавно и мило, потому что он по-прежнему прекрасно произносит слова, а его осанка все так же строга и официальна, как у королевского гвардейца. Но его выдает нечто другое — то, что я не могу объяснить. Какая-то мягкость, наверное.

Ощущение, что его мост опущен, ворота в него открыты, а доспехи отложены в сторону. Его мягкость, открытая для меня, заставляет меня тоже стать мягче.

— Очень жаль, — говорю я ему, проводя пальцами по бархатному рукаву. — Я бы с удовольствием увидела тебя в парике. Знаешь, я никогда никому об этом не рассказывала, но в детстве я была влюблена в капитана Крюка.

Глаза Закари расширились. — Неправда.

Я совершенно серьезно киваю. — Влюблялась.

— Что же тебя так завораживало? — Закари снова поднимает руку. — Не крючок, конечно?

Я качаю головой.

— Нет, не крючок. Это было красивое лицо, прекрасная дикция, оксфордское образование. Я была одержима сценой его смерти, тем, как он ушел. Его последние