Фолкнер - Борис Грибанов

— Ты когда-нибудь видел столько шелухи на таком маленьком початке? — сказал Линкольн одному своему другу.

Я вспомнил об этой истории, когда впервые увидел Фолкнера. На нем тоже было огромное пальто, время было зимнее, и пальто так странно топорщилось, что поначалу я подумал, что у него как-то странно деформировано тело. Он сказал мне, что собирается пробыть некоторое время в Новом Орлеане, и спросил, не может ли он, пока будет искать себе жилье, оставить кое-что из своих вещей. Его «вещи» оказались шестью или восемью бутылями с самогоном, по полгаллона каждая, которые он привез с собой из дома и которые были рассованы по карманам его большого пальто".

В отношении одной детали здесь память явно изменила Андерсону. Фолкнер не мог просить его оставить какие-то свои вещи, "пока он будет искать себе жилье", потому что Фолкнер пришел к Андерсону не в первый день своего приезда в Новый Орлеан.

Вспоминая о знакомстве с Шервудом Андерсоном, Фолкнер как-то сказал: "Я встретился с ним совершенно случайно. Я тогда не думал серьезно о литературе, работал на бутлегера — это было во времена "сухого закона" в Америке — самогонный спирт надо было доставлять из Вест-Индии, и он превращался в виски, в джин и вообще во все, что угодно. Я работал на лодке, которая должна была выходить в Мексиканский залив и привозить спирт, который превращали в виски, разлитое по бутылкам. В то дни я не очень нуждался в деньгах, мне платили по сто долларов за каждую поездку, а это были тогда большие деньги, поэтому я бездельничал, пока у меня не кончались деньги, и мог писать".

Фолкнер с Шервудом Андерсоном проводили вместе довольно много времени, часами гуляли по Французскому кварталу, отправлялись в длительные прогулки вдоль Миссисипи, сидели в разных кафе, в Джексоновском парке.

Излюбленным их занятием было придумывание всевозможных историй о фантастических существах, обитающих в болотах Луизианы. Отвечая студентам университета Виргинии на вопрос об историях, которые Фолкнер упомянул в статье о Шервуде Андерсоне, он рассказывал. "Это сын генерала Джексона после битвы при Шалметте решил обосноваться в Луизиане, устроить там ранчо и разводить овец. Он купил участок земли у агента по продаже недвижимого имущества из Нового Орлеана, но когда он приехал осматривать участок, то оказалось, что это сплошь болота, среди которых было несколько островков и корней деревьев, где могли ютиться овцы. Но он все равно пригнал туда своих овец, и овцы сами постепенно приспособились, они научились плавать, и он мог скликать их на помост и кормить там. Шерсть у них сошла, появилась чешуя, ноги атрофировались, выросли плавники, и они, по существу, превратились в рыб. А один из баранов, прямой потомок старого джентльмена, превратился в акулу и ушел из этих мест. Девушки, купающиеся на побережье, боялись этой акулы, все знали, что это джексоновский парень, потому что он всегда охотился за женщинами. Вот так создавалась эта история, мы провели так все лето, смеялись и сочиняли. Для таких выдумок нет предела". В другом случае Фолкнер вспоминал: "Эта история стала такой громоздкой и (как нам казалось) такой смешной, что мы решили перенести ее на бумагу в виде писем, которые писали друг другу члены зоологической экспедиции".

Интересно, что даже в этом шутливом предприятии Андерсон оказался очень взыскательным по отношению к своему молодому другу. Когда Фолкнер передал ему свое первое письмо в ответ на письмо Андерсона, тот просмотрел его и ворчливо спросил Фолкнера:

— Вас это удовлетворяет?

Фолкнер даже не сразу сообразил, в чем дело, и переспросил его:

— Что, сэр?

— Вы удовлетворены этим? — вновь спросил Андерсон.

— А почему нет? — отозвался Фолкнер. — Все, что я упустил здесь, я включу в следующее.

"И тогда, — вспоминал Фолкнер, — я понял, что это его более чем раздражило — он стал резким, суровым, почти сердитым. Он сказал:

— Или выбросьте это письмо и мы вообще покончим с этим, или заберите его обратно и напишите заново.

Я забрал письмо. Я работал над ним три дня, прежде чем передал ему. Он вновь прочитал его, медленно, как это делал всегда, и сказал:

— Теперь вы удовлетворены?

— Нет, сэр, — ответил я. — Но это лучшее из того, что я могу написать.

— Тогда мы его примем, — сказал он, пряча письмо в карман, его голос опять стал теплым, наполненным смехом, готовым верить, готовым опять огорчаться".

Шервуд Андерсон сделал Фолкнеру немало добра. И быть может, самым ценным оказались советы, которые он давал начинающему писателю, понимая его потенциальные возможности и представляя себе все опасности, поджидающие его на нелегком творческом пути. Он, в частности, говорил Фолкнеру: "У вас слишком большой талант. Вы можете использовать его слишком легко, слишком разными путями. Если вы не будете осторожны, то вы никогда ничего не напишете". Андерсон объяснял Фолкнеру, что "писатель прежде всего должен быть тем, кто он есть, кем он рожден. Неважно, где это произошло, просто вы помните это место и не стыдитесь его. Потому что любое место, откуда вы начинаете, ничуть не хуже любого другого. Вы, Фолкнер, деревенский парень, все, что" вы знаете, это тот маленький кусочек земли в Миссисипи, где вы начали. Впрочем, этого тоже достаточно. Это тоже Америка; вырвите этот кусочек, каким бы маленьким и малоизвестным он ни был, и все разрушится, как если вы вынете кирпич из стены… Все, что нужно Америке, это чтобы посмотрели на нее, послушали и поняли ее, если вы можете".

Совет был добрый. Правда, Фолкнер не сразу его воспринял, но, как будет видно дальше, совет запал ему в душу и через какое-то время помог Фолкнеру найти свой путь, обрести свой неповторимый голос.

А пока что, в те прекрасные дни, когда они так часто встречались и разговаривали в Новом Орлеане, общение с Андерсоном подтолкнуло Фолкнера, по его собственному признанию, сесть писать роман.

Вспоминая, как они с Андерсоном засиживались за бутылкой до глубокой ночи, Фолкнер добавлял: "А по утрам он уединялся и работал… И я тогда подумал, что если у писателя такая жизнь, то эта жизнь мне подходит. Я начал писать роман и обнаружил, что это увлекательное занятие".

Он действительно увлекся не на шутку. Фил Стоун, привыкший регулярно получать от него письма, был встревожен необычным молчанием Фолкнера и дал ему телеграмму: "В чем дело? Ты завел любовницу?" Фолкнер ответил телеграммой: "Да. Она длиной в 30 тысяч слов".

Шервуд Андерсон впоследствии вспоминал: "Я привык слышать стрекотанье его пишущей машинки, когда бы я ни проходил мимо дома, где он жил. Я слышал его по утрам, днем и зачастую поздно ночью". Художник Билл Спратлинг, живший в том же доме выше этажом, подтверждал воспоминания Андерсона: "Как бы рано я ни вставал, скажем в семь утра, Билл уже сидел на маленьком балкончике, выходившем в сад, и печатал на своей портативной машинке, рядом с ним стоял неизменный стакан с виски, разбавленным водой".