Год Оборотня, или Жизнь и подвиги дона Текило - Лана Туулли

И снова Башня.

Когда дон Текило неторопливо, с достоинством, спустился на первый этаж, там уже стояла, прижимая руки к сердцу в трогательном жесте нетерпеливого ожидания, братская троица – Тимофей, Томас и Нобель. Вор смерил монахов придирчивым взглядом. Да, точно, как он и предполагал: у брата Нобеля глаза чуть-чуть навыкате, брат Томас настороженно поворачивает голову, чтобы его громоздкие уши лучше слышали, а у брата Тимофея язык вот-вот выпадет из раскрытой пасти.

Дон Текило прошествовал в гостиную мага, открыл буфет и принялся выбирать напиток, крепость которого соответствовала бы тяжести прожитого дня.

Монахи Ордена Единорога на рысях поспешили следом.

Дон Текило уселся в кресло и всмотрелся в опалесцирующее зеленое содержимое бокала.

- Я был весьма разочарован… - с глубокой печалью произнес иберрец.

Братия судорожно переглянулась, надеясь, что еще не всё потеряно.

- Я был весьма разочарован, - сделав богатырский глоток, повторил дон Текило. – Когда отец Гильдебран сказал мне, что мой секретный рецепт изготовления убойной полынной настойки давно известен под названием «абсент». Глупое название, - дон Текило еще раз отпил обсуждаемый напиток, - не передает уникальности сего питья…

- Кхм, дон Текило… Ты бы лучше его не употреблял. После него мозги плющатся. Вино – это всего лишь вино, а гномий самогон, если подумать – чище слезы младенца, но абсент – прямой портал в мир мельтешащих демонов.

- Мне нужно! – упрямо ответил дон. – Мне нужно напиться, - иберрец перехватил графин с абсентом покрепче. – Сегодня я испытал… я узнал…

Дон покачал головой, пытаясь выразить всю гамму бушующих в широкой иберрской душе чувств.

Брат Тимофей хотел подсказать что-то, но Томас с Нобелем грозно шикнули, показали один – полупудовый кулак, а другой – материализовавшийся ледяной меч, и Тимоша притих, выжидая более подходящего случая. Дон Текило с трудом подобрал слова и продолжил:

- Сегодня я пережил самую тяжкую утрату своей жизни. До сих пор я думал, что уже слышал самую глупую, пустую и надоедливую болтовню…

- Женскую? – не сдержался Тимоша. Брат Томас завистливо промолчал.

- Что женщины? – спросил у абсента философски настроенный дон. Презрительно щелкнул пальцами. - Поболтают и бросят. Перескажут сплетню-другую и успокоятся. Расскажут маме, соседке, десятку подруг – да и всё. Против дипломированных алхимиков они – тьфу, ерунда в подсолнечнике. Помню, как-то в молодости мне не хватило денег на опохмел, и я случайно попал в компанию студентов. Те утащили  меня слушать лекции о теории музыкального спазма.

- Теории – чего? – не поняли монахи.

Дон Текило, погрузившийся в абсент и воспоминания, задумчиво продолжил:

- Чудило в мантии забрался на кафедру и четыре часа, без передышки, без подзаправки, на сухую трезвую голову рассказывал, рассказывал и рассказывал. Мне повторить дословно, что он тогда говорил? – невзначай поинтересовался благородный дон, и братия истово замотала головами. – Это был первый случай, когда я потерял веру в человеческое  здравомыслие.

Монахи в разнобой выразили сочувствие.

- Второй случай был лет десять назад. Я слушал судебное разбирательство, на котором дюжина присяжных допрашивала дюжину розовопятых троллей о том, как их обманули гномы. Гномы, - дон Текило пригубил абсент, - подробно рассказывали о том, как нанимали троллей поработать. Тролли, - еще глоток, чтоб пережить неприятные воспоминания, - подробно рассказывали о том, как гномы им обещали одно, а заплатили за другое.  А потом присяжные устроили им перекрестный допрос. Все двенадцать присяжных. Каждому из двенадцати троллей и десяти гномов.

- Наверное, это было очень долго… - с сочувствием предположил брат Нобель.

- О, да! – усмехнулся дон Текило. – Судебное разбирательство приостановили, когда у одной из второстепенных свидетельниц начались роды, но, как я слышал, окончательно в тролле-гномьем деле так и не разобрались: отложили до лучших времен. Я уж думал, что ничего глупее и подробнее не услышу. И вот сегодня… Сегодня я познакомился с Оракулом, - дон Текило вздохнул поглубже. И прокомментировал эпохальную встречу длинной вдохновенной нецензурной цитатой.

- Потрясающе, - с восторженно-завистливым вздохом прокомментировал Нобель. Тимофей толкнул брата в бок. Сам же, посчитав вводную часть завершившейся, приступил к делу:

- Ну, а теперь, дон Текило, когда ты знаешь, где артефакт прячется, можно узнать – когда ты его украдешь?

- Когда?

- Когда? – дружно подтолкнули дона на путь греха праведные братья.

Дон Текило вяло отмахнулся.

- Отстаньте, и без вас тошно. На кой ляд мне этот Оракул сдался?

- Ты ж заказ выполняешь, - напомнил Тимофей.

- И что? Даю золотой против твоей пуговицы, что Леокадий просто не знал, за какой дурью охотится!..  Чтобы я по собственной воле украл этих трех нефритовых балаболок?! Вез их через две страны, да слушал ихнее царапанье и квохтание?!! Ха, ищите дурня!

- Ценная вещь, - не сдавался брат Тимофей.

- Бесценная! – поправил брат Нобель. – Уникальная! Единственная в своем роде!

- Врешь, - погрозил дон монахам. – Их три. И каждый лучше предыдущего.

Брат Томас попробовал зайти с другой стороны. Он ненавязчиво продемонстрировал упирающемуся и отнекивающемуся вору свои медвежьи бицепсы, волосатые кулаки и предложил:

- Укради или покайся, грешник!

Отважный искатель приключений задумался. К этому времени абсент уже начал путешествовать к под-лысинковому органу вора, а потому брат Томас показывал не два, а четыре кулака и периодически дрожал двойным корпусом. Но абсент был всего лишь одной из многих жидкостей, чье воздействие испытал на себе авантюрист, а потому дон Текило нашел в себе силы покачать головой:

- Пудумай мам… сам, грешник, - запинаясь, предложил Текило Томасу. – как я могу паакяясятьяси…по-ка-ять-ся, когода я чич… чистс як бобель с пухлевины…

Далее следовало ставить многоточие, и ничего кроме. Братья напрасно тормошили отрубившегося дона, колдовали над ним, пытаясь привести в сознание, уговаривали, обещали, искушали, спрашивали… Дон Текило, выбравшийся живым от всех своих жен, даже во сне хранил верность главной заповеди многоженца «Отрицай всё!» И он отрицал. Он отрицал даже то, что его зовут дон Текило, и делал это столь истово и убежденно, что сама ткань реальности задумалась и начала чесать свою гипотетическую лысинку, проверяя, не напутала ли она чего с судьбами и предназначениями.

Упорное нежелание вора подписываться на кражу раритетного артефакта было как кость поперек горла истово верующей братии Ордена Единорога. Не то, чтобы Тройной Оракул как-то противоречил системе их убеждений, или выражал сомнения в истинности и реальности символа Ордена… Нет, просто он, во-первых, постоянно оживал от  бурлящего магической энергией потенциала святых братьев. Во-вторых, оживший Оракул проползал в подвал тайными крысиными тропами, и там делал «в-третьих». То есть забирался кому-нибудь из спящих монахов под ушко и будил рассказом о последних событиях в мире.

На первый раз смешно, на второй – утомительно, а вот брата Фрадкуса  Орден Единорога так и потерял. После четвертой или пятой побудки и нескончаемого потока тайн Вселенной, вправляемых в уши, брат Фрадкус снял рясу, сдал орденские вериги настоятелю и отправился в горы, наниматься к какому-нибудь гномьему клану младшим подмастерьем. Теперь мечтой бывшего монаха стало выучиться на каменотеса и разбить Тройной Оракул в мелкую нефритовую пыль.

- Не поднимается, -  заключил брат Нобель, перестав тормошить спящего дона. – Некроманта, что ли, позвать?

- Надо доложить отцу Гильдебрану, - предложил надежнейший брат Томас.

- Зачем беспокоить начальство? Мы еще не все способы перепробовали, - отмахнулся брат Тимофей.

- Колодец? – деловито засучил рукава брат Томас.

- Колодец будет. Но сейчас надо действовать тоньше. Давайте его шантажировать.

- Он в отключке, - на всякий случай еще раз проверил брат Нобель.

- Хорошо, тогда Томас несет его в колодец, приводит в чувство, а потом мы начинаем шантаж. Скажем ему… Скажем дону, что если он не украдет к рогатым демонам Оракул из Башни, мы заложим Ядвиге его преступные воровские намерения.

При упоминании женского имени дон Текило автоматически приоткрыл мутные глаза, увидел неясную фигуру в длинном балахоне и прошептал из последних сил:

- Дорогая, я был тебе верен…

Минуту монахи постояли, ожидая продолжения. Потом вернулись к своим проблемам.

- План не идеален, но для Башни сойдет, - решили монахи. Но тут брата Нобеля посетила умная мысль:

- А кто будет беседовать с Ядвигой?

- Успокойся, - обнадежил Тимофей задрожавшего Томаса. – Никто с ней не будет говорить, мы только пригрозим дону, и он будет рад сделать всё, что мы скажем.