Мальчик, идущий за дикой уткой - Ираклий Квирикадзе

И последующие ночи маффетские женщины не подпускали к себе мужей. Не поддавались их хитроумным уловкам.

Деревенский милиционер Муртаз Хомерики связал спящей жене руки и ноги полотенцами, на манер сексуальных садомазохистов. Правую руку и ногу – к правым ножкам кровати, левую руку и ногу – к левым. Потом разбудил ее.

Жена увидела себя распятой, увидела Муртаза, который сидел голый на стуле, курил сигарету и улыбался: “Докурю, буду делать с тобой, что хочу! У меня фантазий не меньше, чем у Жюль Верна!!!”

Жена стала биться, как необъезженная лошадь. Кровать стала кататься от стены к стене, как при землетрясении. Муртаз растерялся, взял подушку, ушел в огород.

Неделю шла безуспешная осада женских тел.

Неделю женщины были неприступны. Разве что муж аптекарши накрыл жену платком с хлороформом, усыпил и овладел спящей… У мужа стали скупать бутылки с хлороформом.

Женщины стали проигрывать ночные битвы. Вчера сдалась одна, позавчера другая, сегодня третья… Тут-то и произошла знаменательная смычка эпох. Обнаружились те самые стальные пояса верности, выкованные в Дамаске для жен и любовниц Парнаоза Чачавы. Мальчик Кафка, не догнавший ядовитую змею, но упавший в яму-пещеру, вернулся к маме Мелисе с дюжиной необычных предметов.

Мелиса, рассмотрев их и радостно крикнув что-то вроде “Эврика!”, приволокла с помощью домашнего осла в деревню ящики с поясами верности.

Все женщины Маффета, кроме старой Суламиф, муж которой лежал бездвижно второй год в постели и шептал: “Здравствуйте, Виссарион Иосифович!”, все надели стальные корсеты, проверили, “жмет – не жмет”, как делать большие и малые нужды, защелкнули хитроумные замки и отдали ключи Суламиф, назначив ее всеобщей ключницей.

В ту ночь мужчины впали в шок, обнаружив на телах жен стальные преграды, барьеры, шлагбаумы… закрывающие доступ как спереди, так и сзади…

– Что это, Лаура?

– Не своди меня с ума, Варвара! Что за баррикады?!

– Да я сейчас принесу пилу!

– Взорву динамитом!

Но всё это были “слова, слова, слова”, как писал Шекспир.

Два дня спустя, затушив огонь в кузнице, закрыв склады, где сушится табачный лист, небольшая группа активистов секса: кузнец, монтер, мясник, учитель географии – под покровом темноты вытолкали из гаража старый автобус и собрались отправиться в районный центр Анару, посетить тайный публичный дом. Кто-то узнал, что в Анаре на улице Розы Люксембург есть такой.

Мужчины менее активные напутствовали активистов: “Хорошенько порезвитесь, братцы, облегчитесь, может, сможете двух-трех девочек привезти. Устроим тайное гнездышко на лесопилке и заживем по-божески…”

Скрип автобуса и горячий мужской шепот были услышаны.

Темнота высветилась фонарями, автобус окружили женские фигуры с охотничьими ружьями, мотыгами, старыми дедовскими саблями…

Пара выстрелов в воздух, угроза отстрелить все, что у мужчин меж ног, – и мужчин, как стадо баранов, погнали каждого в свой двор…

Седьмого ноября в день Великой Октябрьской революции мужчины создали “парламентскую комиссию”, которая на нейтральной территории, в доме ключницы Суламиф, старалась убедить женских парламентариев, что “ремонт водопровода – обязанность правительства, а стальные корсеты, эти средневековые рудименты, оскорбляют мужчин своей бессмысленностью…”

Школьный учитель истории (мой двоюродный дядя Леонид Квирикадзе, Чанчур, ты о нем еще не слышал) открыл книгу и прочел: “Рыцари времен крестовых походов, уезжая завоевывать гроб Господень, оставляли жен одних на год, на два, три, заковывали их в стальные корсеты, оберегая тела своих любимых от посягательств случайных заезжих совратителей-профессионалов, которые пели сладкими голосами ночные серенады, а под конец драли жен как сидоровых коз…”

– Там так написано? – спросила удивленная Мелиса.

Выяснилось, что конец фразы – это отсебятина моего дяди.

Мелиса закричала:

– Боже, как вы надоели! Господь подвесил вам меж ног какие-то триста грамм лишнего мяса, и вы – хозяева! А мы рабыни?

Муж Мелисы стал допытываться у жены, где, когда и у кого она взвешивала эти триста грамм мяса. Он что-то не припомнит, чтобы клал свой член на весы…

Мелочный спор расстроил серьезные дипломатические переговоры.

Я как хроникермогу перечислить много красочных эпизодов маффетской войны, но мне хочется вернуться к Гульсунде и к исчезнувшему после публичного позора и избиения Арсену Гастелло.

Арсен вновь приехал (абсолютно трезвый) в Маффет с двумя спутницами и неким молодым человеком, который держал в руках большущий букет белых роз.

Выйдя из “хорьха-геринга”, компания вошла в столовую. Арсен усадил друзей, позвал Гульсунду, заказал вина, велел поставить розы в стеклянную банку. Что она с готовностью и сделала.

Компания веселилась, Гульсунда обслуживала их, послушно несла из кухни жареных цыплят, барашка на углях и другие яства. Женщины с большими рыжими начесами походили на близнецов.

Много выпив, близнецы и худосочный запели, как ни странно, классический вокал вроде бы Шуберта. Такого одухотворенного пения Гульсунда еще не слышала. Глаза девочки наполнились слезами.

Арсен поднял компанию, Гульсунда завернула цветы во влажные газеты, чтобы вернуть рыжим близнецам, как услышала голос Арсена:

– Эти цветы тебе, Гульсунда!

Компания уехала.

Утром Гульсунда сидела в серном источнике, горячий пар скрывал ее груди, похожие на персидские дыни, которые воспел великий Омар Хайям.

Гульсунда шептала: “Арсен, Арсен… Люблю… Люблю…”

Он появился через неделю, пьяный, с трудом сошел с машины, ногой распахнул двери столовой, заказал вина, стал придираться к Гульсунде, громко разговаривать с кем-то невидимым, хотя и приехал один: “Эта дрянь принесла мне холодный плов! Эй, девка, забери, согрей!” Гульсунда стояла на кухне у газовой плиты. Слышала голос Арсена: “Она будет мне еще фыркать, тварь… Таких макак я…”

Гульсунда схватила котел с горячим пловом, пробежала узкую кухню и опрокинула котел на голову Арсена (точно так же поступила Лаура Квирикадзе, если помните, когда узнала, что летчик Булочкин сбросил с самолета бешеного быка).

На счастье, врач местной больницы Турманидзе, полукитаец, полуассириец, знал рецепт древних мазей от ожогов. Благодаря им лицо Арсена не пострадало, но волосы пришлось сбрить.

Через три недели Арсен Гастелло с оркестром: флейта, большой корейский барабан и гармонь – притормозили у столовой. На голове Арсена торчком стояли густые нейлоновые волосы – парик цвета спелого лимона.

Арсен велел оркестру играть, сам встал на колени у дверей столовой.