Грим - Анастасия Худякова

– Польщен, что вы меня помните.

Роман склонил голову, затем выпрямился и шагнул в комнату.

– Что вы… Почему… – Левис не мог сформулировать ни одного вопроса.

– Почему их интересовали туповатые? – подсказал Роман, наслаждаясь его страхом, со спокойным упоением наблюдая, как белое лицо учителя дрожит и покрывается потом. – Ну знаете, такие дети редко спорят, ведь не могут доказать правоту по незнанию. А еще при них так приятно демонстрировать свой авторитет. Не правда ли?

– Не знаю, что вам нужно, но немедленно убирайтесь из моего дома! – взревел Левис, махнув рукой. – Сейчас же! Что это за фокусы?!

– У вас очень ненадежный замок. На Гудини я, знаете, не тяну.

– Что вам нужно от меня?

– О, совершенно ничего. – Роман смотрел на него, вскинув подбородок, заложив руки в карманы брюк и расставив ноги. На долю секунды ему вспомнился пес, но Левис, который пытался казаться грозным оскорбленным хозяином и который за все эти годы ни капли не изменился в лучшую сторону, быстро вернул к себе все его внимание. – Вы никогда не были способны дать мне что-то. Кроме сомнений и неуверенности в себе, если это считается. Но я их не принял.

Роман сдвинулся с места и подошел чуть ближе, на что Левис тут же среагировал и отшатнулся, ухватившись за изголовье кровати.

– Кстати, поздравляю с победой в суде. Рорк – хороший адвокат.

– Вон оно что?! Я этого не делал! Повторяю, не делал, и суд это подтвердил!

– Верю, учитель.

– Тогда какого… – снова начал было Левис. Роману это надоело. Собеседника скучнее было не придумать.

– Вы этого не делали, потому что при всей своей омерзительности пистолета в руках никогда не держали. Но вы правы, отчасти ваша победа в суде привела меня сюда. Лишь отчасти, потому что не будь разбирательства, этого все равно было бы не избежать.

– Чего – этого?

– Правосудия, – спокойно ответил Роман, глядя на Левиса своими светлыми глазами. Он вздохнул, не замечая ни тени понимания в лице напротив. – Скажите, учитель, вы действительно получали удовлетворение, окружая себя идиотами и издеваясь над хорошими, умными людьми, которых так боялись, что отчаянно втаптывали их в грязь, пока многие просто не захлебывались, а другие вовсе не предпочли притвориться мертвыми? Вам это нравилось?

– Не понимаю, чего вы хотите от меня. Денег? Сейф в шкафу за вашей спиной! Забирайте! Все забирайте, если вам от этого легче!

– Мне это не нужно.

– Мои акции? Они тоже там. Забирайте, несчастный проходимец! Горите в аду со своими заумными речами! Забирайте, пусть сгорят вместе с вами!

Левис распалялся все сильнее, брызжа слюной. Лицо, руки, толстый живот – все ходило ходуном. И чем яростнее он становился, тем сильнее становилось спокойствие внутри Романа. Человек напротив него не заслуживал ни понимания, ни жалости, ни милосердия. Все его ценности состояли из забитого сейфа и дырявой морали, которую он имел глупость и наглость внушать другим, идеализируя, превознося как непреложную истину. Он и теперь не слышал. Не понимал. Просто не мог. Нет, каплю жалости Роман все же почувствовал. Но жалости презренной, которую можно испытать лишь к ничтожеству, которому не осталось ничего, кроме такой же ничтожной и жестокой смерти.

Роман захлопнул за собой дверь. Не отводя взгляд от Левиса, он нащупал в сумке нож. Оказавшись взаперти, учитель начал потеть еще сильнее, если это вообще было возможно.

– О, вы ведь хороший человек, Ареклетт! Вы всегда были достойным юношей, черт вас дери! Самым умным в классе, я бы сказал. Так неужели вы можете опуститься до всего этого?

– И вам понадобилось двадцать лет, чтобы все это понять? Бросьте, учитель. Не вредите себе еще больше.

– Скажите же, что вам от меня нужно?! – взвыл Левис.

– Ничего. От вас – ничего. От мира – стать чище. От лжи и лицемерия – сгинуть. От глупости, душащей правду, знание и талант, – умереть.

Роман оказался рядом со стариком так внезапно, словно в нем вдруг пробудились сверхъестественные способности. Именно так и показалось Левису, который только и успел, что выкатить глаза и раскрыть рот в крике, который так и не прозвучал. Одним точным и сильным движением Роман вогнал нож в живот учителю и протянул его вниз, до самого паха. Он удерживал старика за плечо, пока тот не перестал хрипеть и булькать и не затих насовсем. Роман вынул нож и разжал пальцы, наблюдая, как тело рухнуло на пол с глухим стуком.

Ковер был безнадежно испорчен. Роман прошел в ванную, вымыл нож и руки в перчатках. Задержал взгляд на коллекции электрических зубных щеток и лишь покачал головой. Он вернулся в комнату, чтобы забрать сумку, и вдруг замер, глядя на распластавшееся тело. Роман столько раз представлял себе его вот так – получившего по заслугам, но теперь все равно смотрел, как завороженный, на застывшие глаза, раскрытый рот, на то, как кровь, почти черная в плохом свете, пропитывает ковер. В рамках над письменным столом висело несколько почетных наград и свидетельств о присвоенных званиях. Вытаращенные мертвые глаза бывшего учителя уставились как раз на них. Роман прочитал их все, потом снял рамку с самой первой грамотой – отличнику народного просвещения за творческую работу по обучению и воспитанию, за разработку методик внедрения новых образовательных технологий. Он вынул ее и подержал в руке, разглядывая подписи и штампы. Затем свернул и засунул в раскрытый рот бывшего отличника труда, следя за тем, чтобы не наступить в кровь.

Прежде чем покинуть дом, Роман выглянул в окно – оно выходило на дорогу, как раз туда, где он видел черного пса. На обочине никого не оказалось. Лишь плотные клочки тумана цеплялись за редкие кустарники.

Он как раз успевал на автобус. Роман шел пешком по неосвещенной проселочной дороге, и время от времени ему казалось, что он слышит шаги – совсем тихие, не человеческие. Но сколько бы он ни оборачивался и ни искал глазами – кроме него здесь никого не было. Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения. Это новое ощущение не покидало его. Оно же сопровождало и во время прошлого убийства. Не может же он начать сходить с ума в тридцать шесть? Слишком рано, даже обидно как-то. Роман остановился и долго стоял посреди темной дороги, глядя по сторонам. Но никто так и не появился. Шаги тоже утихли. В конце концов Роман посчитал, что слышал стук собственного сердца в тишине. Он достал телефон и набрал номер. Ему хотелось этого, и в этот