Альманах «СовременникЪ» №5(25) 2021 г. (в честь 130-летия со дня рождения Михаила Булгакова) - Альманах Российский колокол

Пойдет скорбеть написанное слово

По белым листьям древа раскладного.

Заплачет праведно об окаянном мире

В венце терновом Слово и в порфире,

В который раз за день распятый нами

Пустыми и жестокими словами.

Монастырь

Загорелась рябиной заря,

Занялась, полыхая от бед.

Засветился заветный след,

По нему я ступаю не зря.

Сын дорог, переметной сумы,

Я иду на мерцающий свет.

Я иду, уходя от сует

Слишком долгой духовной зимы.

Но далек монастырский приют,

В келью плача тропинка узка.

Цепи слов моего языка

По тропинке идти не дают.

Стар? Седа ли моя голова?

Нет, я молод и слишком горяч.

Дай мне, Боже, раскаянья плач…

Пусть молчанье искупит слова.

Росток веры

Проснись, не спи, подстереги рассвет —

Ту тонкую восторженную грань,

Что душу согревала столько лет,

Ее почувствуй, перед ней предстань.

Затрепещи, как пламя на ветру.

Заколосится тоненький росток.

И он почувствует небесную игру,

За нею устремляясь на восток.

И он поймет сокрытое от глаз,

И он простит все то, что так болит,

И он решит, он все решит за нас,

И вот тогда с тобой заговорит.

Услышь его, спаси себя от мук.

И успокойся знаньем навсегда.

Не уходи от Мудрых Нежных рук,

Что берегут запретного плода.

«Я видела балет опавших листьев…»

Я видела балет опавших листьев.

На тонких ножках, с ветром в унисон

Они скользили по земле чуть слышно,

Так плавно, словно это сон.

Сказка про боярина Ряху

Жила-была в древние времена на Руси княжна Марья у батюшки своего князя. Красивая да умная и всем бы хороша, только странность имела малую. С детства к чистоте да аккуратности страсть имела. Мало того, что всех мамок да нянек загоняла, замучила, стремясь их опрятности да чистоплотности научить, а и сама, своими рученьками белыми, порядки наводила. Как ни бились, ни мучились князь с княгинею, ничего поделать не смогли.

Как-то поехала княжна Марьюшка с няньками да мамками путешествовать по необъятным владениям батюшки своего. Природой любовалась, видами разными, вот только не больно-то радовали ее виды эти. Все не ладно, все не хорошо. То и дело капризничает да фантазии всякие разные нянькам да мамкам рассказывает:

– Лес дремуч шибко, его бы в порядок привести: деревья обрезать, дорожки аккуратные проложить, а грибы да ягоды в рядочки высадить. Зверей грязных да неопрятных вымыть, научить их вежливости обычной, чтобы не убегали как ошалелые в разные стороны, не прятались по кустам да по норам, а стояли смирно и спокойно, хорошо бы еще головку склонили при виде важных-то особ.

Няньки да мамки ее со всякою рассудительностью уговаривают:

– Что ты, матушка, нешто так можно Бога гневить?! Коли лес-то проредить да дорожки проложить, парк выйдет, как у батюшки вашего около хором. А охотиться где же? В парках-то, знамо дело, зверье не водится.

– Да и грибы с ягодами не солдаты батюшки вашего, не прикажешь им выстроиться в ряды да шеренги. Им, чай, сам Господь Бог велит, где надобно из-под земли вылезать.

– А чтобы звери к человеку на поклон шли, для этого одной важности особ маловато, для этого святость надобно иметь, как у Адама была до грехопадения. Нешто ты, голубка наша, Святое Писание не учила?

А та знай свое:

– Ну, коли звери да растения Богу повинуются, пусть живут, как Он им повелел, потому что везде порядок надобен. А вот бояре, они ведь не звери, не растения, батюшке моему, великому князю, служат, а в именьях своих порядка навести не могут.

Няньки да мамки от ужаса и удивления руками всплескивают:

– Не слыхали мы ни о каких безобразиях в боярских имениях!

– То-то, не слыхали, – смеется Марья, – вы вообще ничего ни видеть, ни слышать не хотите. А то и безобразия: именья у них не ухожены, крестьяне у них неопрятны, грязны да не чесаны, детишки их босые да чумазые бегают, избы дряхлые, покосившиеся стоят, скотина беспризорная по огородам шастает, а огороды – те травою и бурьянами заросли.

Что тут скажешь?! Мамки да няньки только руками разводят. Долгонько так ехали, уж домой собираться стали. Так бы и повернули в обратный путь, если бы во владениях боярина одного возок княжеский не сломался.

У боярина того именьице небольшое, как по княжеским-то представлениям, и внимания нестоящее. Только Марья вдруг заволновалась, спрашивать стала мамок да нянек, чье, дескать, кто в нем обитает. А няньки да мамки пошушукались, покумекали и говорят:

– Не гневайся, душечка, а знать не знаем, ведать не ведаем.

– А вот гляди-ко, крестьянин со своими дочурками из лесу вышел. И странные какие!

Няньки да мамки дивятся:

– Ишь! И видать, что крестьянин, а вроде бы и нет!

– Разве зажиточный какой?!

– Гляди! Идет, улыбается, а рубаха-то чистая, мало того, узорами расшита.

– А детишки-то румяные да веселые, сарафаны из тафты, ленточками бархатными опоясаны, а платочки, видать, чистый шелк.

Княжна пуще прежнего взволновалась.

– Скажи-ка, любезный, – говорит, – в чьи это владенья мы заехали? Знаешь ли?

– Как не знать, тут нашего хозяина – боярина Ряху – не токмо весь люд, но и кажная животная и та знает.

– Так знатен боярин ваш? Что-то я о таком и не слыхивала.

– Знатен, так да не так. То-то и видать, что вы не из наших мест.

– Что-то ты мне все загадки загадываешь? Так да не так?! А ну, говори толком!

– Не серчайте на меня, ваша милость, а только я вам все верно сказал. Может, и не так знатен боярин наш, в думу боярскую да в палаты княжеские невхож, а только у нас его все знают. Тут господину нашему от всякой зверушки любовь и почет, потому как и он зверушку кажную своим теплом и милостью не обошел. А вот и сам боярин наш с работниками стога мечет, в поле вон, в красной рубахе.

И пошел мужик своею дорогою, следом дочурки