Мой первый роман про... - Чинара

Ведь сердце она давно продала по дешевке на блошином рынке.

— Сегодня мне не до траха.

— Так не снижай его вероятность у других. — пытаясь домигнуть до удаляющихся златозадых лань, негодует шатен в клетчатом пиджаке.

— Пока этот пиджак на тебе, у тебя нет шансов. — усмехаюсь в ответ. — Сними его, аж в глазах пестрит.

— Ты, конечно, и так то не лапуля, но сегодня особенно зол. Может стоит потрахаться? — не знающий меру в алкоголе, Глеб осушает разом пол кружки и хмыкает. — О! Устрой себе потрахушки с этой порно-писательницей.

— Я не смешиваю работу и секс.

— Зря. У неё же наверняка в голове флеш-рояль, доставшийся ей с опытом. Или думаешь, не сможешь развести?

— Я. Не. Сплю. С. Работниками.

— Да ну тебя, — махнули на меня рукой. — Скукобобер херов.

Оставив Оксане, сменившей утренние бледные губы на визжаче-малиновые, строгое указание велеть следующей авторше ожидать меня в кабинете, неспешно пошёл на кухню приготовить себе кофе. Ноги требовали пройтись, а мадама пусть подумает о вечном в раю постапокалиптического искусства. С утра эта гейша пера преследовала меня своим образом коварной кокетки, скрещённой с хищной мигерой. А, это я снова про бывшую вспомнил.

— Римма Константиновна, здравствуйте! — русые волосы собраны в аккуратный хвост, огромные голубые глаза с удивлением смотрят на меня, хлопая густыми ресницами. У бывшей они напоминали мини-щетки-насадки для пылесоса и провоцировали нездоровое желание их содрать.

Ни латекса ни плетки. Вместо них строгие чёрные брюки и голубая рубашка в белую полоску, застегнутая на все пуговицы. Интересно, грудь под ней опирается на упругую помощь пуш-апа или все свое? И чего она стоит и смотрит, как напуганный ручеёк.

А, я понял. Лиса в овечьей шкуре пришла, маскарад практикует. Вот почему мать на неё повелась, а вроде умудрённой опытом женщиной себя считает…

Накидываю на лицо маску «хрен меня проведёшь» и начинаю беседу.

Играет она отменно. Без намёка на умелую хищницу, приняв роль попутавшего маршруты воробушка с налётом легкого неадеквата и наличием багажа глупых идей, ярко засветившихся при её недвусмысленном намёке на одинаковые отчества у меня и матери.

А главное, лицо такое нежное, взгляд чистый, незамутненный, и пухлые губки… С момента, как сел, убеждаю себя, что шевеление в штанах случайно. Надо было потрахаться. Тогда не ощущалась бы кувалда в штанах. Дело не в этой авторше, а в недельном воздержании.

Броню мою лиса пробила своими страхами не понравится детям. Сам не понял, как ляпнул ей слова утешения. Да к тому же искренние. Как она может не понравится, если ещё немного и я, как конченный извращенец, начну подпирать стол матери вышедшим из-под контроля шлангом.

Не собирался в эту встречу обсуждать её трахо-романы, но удержаться не смог. И тут она показала истинное лицо. Выпустила когти и, превратившись в стерву, надела мне на голову ушат «фиговая у тебя фантазия, Георгий». Выдала неожиданные для меня повороты сюжетов и ухмыльнулась. Да. Определенно, я бы ее разложил прямо на столе и трахал пока бы не отключилась. Но сначала убрал бы голову вождя. Иначе стремно как-то.

Члену вон тоже не по себе стало, и он мирно капитулировался. А я зачем-то предложил подвезти её до дома. Какого…

Глава 15

Холодная капля приземляется мне на лоб, заставляя удивленно поднимать глаза на хмурое серое небо. Порой создается впечатление, что синоптики предсказывают погоду, подражая этрускам, используя грудные птичьи кости. При этом получается у них довольно посредственно. Инструкцию древняя цивилизация им очевидно не оставила. А не состыковка нарисованного в приложении солнца и тусклого пасмурного неба, решившего обогатить землю своими слезы, очевидна.

Мысль о зонтике не успевает погрустить в моей голове или заварить ромашковый чай. Рядом раздается характерный механический щелчок, и над головой открывается огромное темное пространство, пряча от напористых капель дождя.

— Не лучшая идея заболеть до поездки в Питер. — серьезно озвучивает владелец актуального на текущий момент богатства и смотрит на меня сверху вниз, вкладывая в слова строгий укор родителя, застукавшего несмышлёное чадо прыгающим в луже. — Моя машина недалеко. На парковке. Держитесь поблизости, иначе промокнете.

Слова, он, как и его мать, использует строго по назначению.

Идет быстрым шагом, но при этом вскользь смотрит на мои ноги и уменьшает скорость, если я отстаю. А я стараюсь выдерживать расстояние между нами. Не хватать же его за руку, в конце концов. Но приноровиться к скорости мужчины никак не получается, либо отстаю, либо обгоняю, как неумелый водитель собственных ног, не сумевший разобраться в педалях тормоза и газа. Не знаю, какое новое клеймо неодобрения он вешает на меня в моменты моих обгон-отставаний, когда, как сейчас, поворачивает на меня голову и выстреливает свинцовым взглядом. Но вешает совершенно точно.

Редкие прохожие, попадающиеся нам на пути, прикрываются подручными средствами: газетами, рюкзаками, пиджаками — и быстрыми шагами пытаются добежать до укрытий. Это никак не относится к немного полноватой женщине в зеленом платье, неспешно вышагивающей на противоположной стороне улицы и придерживающей над головой алый зонт с рюшками. В ненастном блеклом пространстве вокруг она, словно маяк цвета — чуть смазанного дождем, но метко поставленного невидимой рукой художника.

— Родиной зонтика считается Китай. — неожиданно выдаю я, наблюдая за неизвестной особой. Так-то я люблю тишину, но сейчас появляется потребность ее заглушить.

Мужчина прослеживает направление моего взгляда и усмехается.

— Китай сейчас родина чего угодно. — делает неуловимый шаг в мою сторону, заставляя наши плечи соприкоснуться, а меня почувствовать смятение и трепет. Наклоняется ближе и заговорщически шепчет. — Ее зонта точно. Но она скорее верит в ярлык «Италия» и «хэнд мейд продакшн».

Я хихикаю и, безрассудно забыв картины моего неоднократного повешения, разрешаю осмелевшему языку дальнейшее плетение слов:

— Как говорилось в древней легенде, простой китайской плотник изготовил для любимой жены крышу, которая всегда была при ней.

Вроде я не кричала «мертвые котики» и никак не одобряла действия Гитлера, но лицо Георгия каменеет и возвращает железную маску палача. Минуту назад его глаза смотрели с