Нитка кораллов - Аделаида Котовщикова

С совещания Александра Николаевна вернулась домой около одиннадцати вечера. В комнате было темно. «Опять где-то шатается!» Но вспыхнувшая под потолком лампа осветила Костю, лежавшего на диване. Он зажмурился от яркого света, не успев притвориться спящим.

— Ты дома? — удивилась и обрадовалась Александра Николаевна. — А почему лежишь? Не заболел ли? Носишься нараспашку, а погода такая предательская. — Она приложила руку ко лбу сына.

Костя дернулся в сторону, плотнее сжал веки:

— Оставь, пожалуйста! Ничем я не болен.

— Но у тебя очень красные щеки. Особенно левая. Все-таки поставь градусник.

Он порывисто сел.

— Ах, градусник? — Усмехнулся криво, притронулся рукой к левой щеке и вдруг выпалил угрюмо: — Просто она дала мне по морде!

— Юлька? Господи! За что же?

— Так ей захотелось.

— Но все-таки ни с того ни с сего не дают по физиономии… — Мать говорила осторожно, безмерно благодарная ему за неожиданную откровенность, прикусив губу, потому что не вовремя ей стало смешно и она боялась, как бы он этого не заметил. — Значит, ты ее обидел чем-нибудь?

Помолчав, Костя брякнул:

— Обнять ее хотел. Подумаешь!

Мать опустила глаза. Потом глянула искоса. Спросила — и вопрос прозвучал глупо-деловито:

— По обеим щекам ударила?

— Нет, только по левой.

— Но у тебя обе красные!

Сын метнул на нее бешеный взгляд:

— Вот и видно, что ты ничего абсолютно не понимаешь! В правую она меня поцеловала. Сама! Крикнула, чтоб я ее и пальцем не касался, и вдруг…

— Да уж где мне что-нибудь понять! — пробормотала Александра Николаевна. — Пойду чай поставлю, поздно уже.

И подумала: «Сам-то наивный теленок!»

Началась четвертая четверть. Преподавательница литературы потребовала у Кости два его домашних сочинения для школьной весенней выставки.

— Но их надо начисто переписать, чтобы было красиво оформлено, — сказала учительница.

— Переписать больше пятидесяти страниц? Сейчас? Когда скоро экзамены? — схватился за голову Костя.

— А вы попросите кого-нибудь из девятого класса это сделать. Пусть займутся перепиской несколько человек. Выставка — общее дело.

Через день Костя сдал оба сочинения.

Веки у Юльки покраснели от бессонной ночи, а лицо выражало гордое удовлетворение. Сережа Кузнецов презрительно фыркнул:

— Эта Люлька дикая собственница! Никому не позволила прикоснуться, а у многих девочек почерк гораздо красивее.

Чем ближе подступало время экзаменов, тем больше были заняты десятиклассники. Кости часто не бывало дома. Иной день Юлька забегала напрасно по нескольку раз. В ее темных глазах вспыхивали искры досады и гнева. Девочка уходила надутая, разочарованная.

И бот однажды Юлька вошла поспешно, в накинутом на плечи пальто, с растрепанными от быстрой ходьбы косами. Тревожно оглядела комнату:

— Как? Он еще не пришел? Но ведь он ушел из школы! Я точно знаю.

Немного прихворнувшая Александра Николаевна была дома.

— Как видишь, еще не пришел. Наверно, с товарищами куда-нибудь отправился.

Юлька стояла, опустив голову, и молчала. Молчание длилось необычно долго. Александра Николаевна заглянула в лицо девочки. Непролившиеся слезы стояли в темных глубоких глазах, и грусть в них была настоящая, живая грусть.

Пораженная этим совсем новым выражением Юлькиного лица, Александра Николаевна спросила с внезапной жалостью:

— Ты что, девочка?

Крупные слезы заструились по розовым щекам. Юлька громко, по-ребячьи всхлипнула и торопливо заговорила негодующим басом:

— Вы ничего не знаете! Уже третий раз — да, третий! — он провожает ее из школы. Подъезды рядом, это, знаете, школа напротив нашей. Как они сговариваются? Значит, ждут друг друга? — Она заплакала навзрыд.

Вот так новость! Косте приглянулась другая девочка? Так вот отчего у него такое хорошее настроение.

— Она учится тоже в девятом классе?

— В… десятом! — еле выговорила Юлька и зарыдала еще громче.

— Не надо, Юля, — мягко сказала Александра Николаевна и подала Юльке стакан с водой. — Выпей!

Юлька оттолкнула стакан, пробормотала с упреком:

— Зачем вы поз… позволяете ему дружить с этой Танькой? Она… она… ведь… даже из другой школы!

Александра Николаевна не могла удержаться от улыбки:

— Из другой школы, — значит, нельзя дружить?

Юлька не ответила. Она плакала гневно, как капризный ребенок, у которого что-то отобрали.

— Того и гляди, придет кто-нибудь из мальчиков, — сказала Александра Николаевна. — Нехорошо, если увидят… Впрочем, я скажу, что ты поскользнулась на ступеньках и сильно ушибла ногу. Хорошо?

Юлька испуганно оглянулась на дверь.

— Дайте мне скорей умыться!

Она торопливо отвернула кран, уронила мыло. Хватая из рук Костиной матери полотенце, сказала злорадно:

— У нее ноги кривые, у этой Таньки. И косы тощие, навертит вокруг головы — как макароны.

— А уж это, знаешь ли, не очень хорошо с твоей стороны так говорить!.. Не хочешь воды — выпей молока холодненького!

Юлька покорно выпила стакан молока, схватила брошенный на стол портфель, направилась к двери и столкнулась с входившим Сережей.

— A-а, Люлька! — приветствовал он ее с обычной насмешливостью.

— Костя, наверно, скоро придет, подожди его. — Александра Николаевна подтолкнула Сережу, чтобы скорей проходил, и Юлька выскочила на лестницу.

Как бы между прочим, Александра Николаевна спросила Сережу:

— С какой-то там десятиклассницей Костя подружился? Таня, кажется? Ты ее видел?

— Один раз издали, — ответил Сережа. — Они на «дне открытых дверей» в Электротехническом познакомились.

Вскоре пришел Костя в отличном настроении. И сообщил Сереже, что теперь уже окончательно решил подать заявление в Электротехнический институт.

— Сейчас засядем опять повторять, а вечером двинем в кино. Билеты нам возьмут… Зайдешь за мной. Только чтобы не опаздывать, слышишь, Сережка?

Опять Костя был прежний: веселый, общительный, ласковый.

Мать смотрела на него с чувством облегчения. А мыслями нет-нет и возвращалась с невольной жалостью к сердитой девчонке, чье сердце переполнено горем и жаждой мести.

Начались экзамены. Юлька не появлялась.

— Что-то Юльки совсем не видно? — как-то спросила Александра Николаевна.

— У нее ведь тоже экзамены, — Костя отвел глаза, нахмурился.

Но вскоре лицо его опять просветлело. Он задумался о чем-то, и мать догадывалась, что Юльке не было сейчас места в его мечтах.

Костя учился на втором курсе Электротехнического института, когда Александра Николаевна однажды спросила его:

— А помнишь Юльку? Она ведь уже тоже кончила школу. Поступила куда-нибудь, не знаешь?

Сын посмотрел на нее странно. Помолчав, ответил, глядя в сторону:

— Почему бы мне не знать? Она учится в нашем институте. На первом курсе.

— Неужели?

— Представь себе! А почему бы и нет? Кончила школу с золотой медалью и поступила.

Он сразу заговорил о чем-то другом. Потом пришли мальчишки, и она забыла о своем вопросе.

Как когда-то школьники, теперь их комнату заполняли студенты. Бывали и студентки. Случалось, украдкой рассматривая особенно понравившуюся ей девушку, мать думала: «Когда-нибудь, позднее, вот такую бы Косте жену!»

После третьего курса Костя ездил на целину убирать урожай.

Осенью, в толпе родителей, Александра Николаевна стояла на товарной станции, напряженно вглядываясь вдаль. Едва брезжил рассвет. Высокое небо над железнодорожными путями нежно зеленело. Рельсы, освещенные у станции редкими фонарями, убегали во тьму.

— Идет поезд! Идет! — заговорили кругом.

Уже приближалась длинная вереница товарных вагонов. На ходу спрыгивали и бежали вдоль путей фигуры в ватниках, в кепках, в платочках.

Мать вглядывалась в мелькавшие перед ней загорелые дочерна, обветренные молодые лица. Да где же Костя? Шум, толчея — она совсем растерялась.

Он сам нашел ее в толпе, налетел сзади, обнял, сильный, большой.

— Какой ты лохматый! Не стригся ни разу?

Небритая щека сына колола ее губы. Опять он с ней, ее возмужавший, потрудившийся мальчик!

Вместе с матерью Костя заново переживал свое «целинное житье», разглядывая фотографии. Их было много. Не пожалели Костя с товарищами пленки. Мельком Александра Николаевна заметила, что одну пачку фотографий, завернутую в бумагу, Костя, не разворачивая, убрал в ящик письменного стола. Но, поглощенная рассказами сына, она не поинтересовалась свертком.

Через несколько дней, занимаясь уборкой, мать хотела задвинуть открытый ящик письменного стола. Ящик застрял.