Эффект искаженных желаний - Юлия Ефимова

с которой человек просто жил, как с родной, она уже была частью его. – Я думаю, все банально: психанул, ушел и в темноте не заметил что-то, сорвался с берега или еще что-нибудь. Но в любом случае, не поцелуйся тогда Катька с Толиком, ничего бы не было.

Было видно, что она до сих пор не отпустила все эти школьные страсти и несет их в себе гордо, как трофей, как флаг поверженного врага.

– Так ты с того времени с ней и не разговаривала? – спросила насмешливо Алла.

– Я уехала сразу после получения аттестата к тетке в Биробиджан, работала в кафе официанткой, а когда вернулась через три года, Катька уже уехала в Москву, – ответила Галина. – Что мы все обо мне, ты лучше о себе расскажи.

– А что я? – захохотала грустно Алла. – Я как Золушка из сказки, только наоборот. Окончила школу, пошла в наш институт культуры, поступила совершенно без труда, между прочим, на актрису театра.

– И это меня не удивляет, – хмыкнула Галка. – Такую актрису еще поискать, скольких парней в школе за нос водила.

– Да ладно, – нисколько не обидевшись, пожала плечиком Алла. – Видела бы ты меня после школы, какие женихи у меня были, какие возможности.

– И ты все профукала? – хохотнула Галка.

Когда разговор ушел от ее персоны, она расслабилась и снова стала прежней хохотушкой-веселушкой.

– Не поверишь – нет. Выбрала себе самый жирный кусок и заставила пойти со мной ЗАГС. Мой муж – хозяин местных пивнух-разливаек. Деньги просто рекой лились на меня, да-да, никакие заводы не сравнятся с разливным пивом, а уж если ты монополист в большом городе, то все. Что ты ржешь? – Алла тоже улыбалась, глядя на хохочущую Галку. – Да я купалась в деньгах, как Скрудж Макдак, помнишь, в мультике. Два раза в день, утром и вечером.

Алла встала, закрыла глаза и начала грести руками, изображая пловчиху. Получалось у нее забавно, и Галка согнулась пополам. Именно сейчас в смеющейся Галине можно было без труда угадать ту Толинку. В детстве, когда она начинала звонко смеяться, шрам тут же становился невидимым. Смех как отпечатки пальцев – индивидуальная, не меняющаяся примета. Каждый человек смеется особенным образом, и если он продолжает смеяться и в зрелом возрасте, что редкость, то делает это так же, как и в детстве.

– Все, прекрати, – еле выдохнула Галка, – я больше не могу. Потом-то что с твоим богатством случилось? Пиво закончилось?

– А потом, – погрустнела Алла, – пробило двенадцать, и карета превратилась в тыкву. Муж нашел другую и оставил меня с голой пятой точкой, если сказать культурно.

– Почему ты не судилась? – уже не смеясь сказала Галка. – У тебя ребенок, вы могли бы побороться. Хочешь, я посоветую пару толковых адвокатов?

– Не хочу об этом говорить, – Алла вновь улыбнулась, но уже по-другому, не беззаботно, как только что шутила, а грустно. – Я как та старуха у Пушкина, осталась у разбитого корыта, правда, в отличие от нее у меня есть сын десяти лет, а это получше всяких богатств. Сейчас вот с родителями уехал на дачу, на велике катается, ему дед купил. Купается в Амуре, мама говорит, сгорел уже весь. У нас избушка недалеко осталась от материной бабки, деревня маленькая, запущенная, зато Амур рядом. Вот они подшаманили немного домик и летом там весь сезон пропадают, и он с ними. А что, хорошо, рыбалка, ягоды из леса, овощи с огорода – красота. Я бы тоже, да не могу. Меня взяли на испытательный срок в наш театр, правда шестым гномом и старшей горничной, так как примы у них свои, заслуженные, но вдруг в новом сезоне что-то обломится? Не славы хочу, денег. Поэтому приходится вести себя идеально и терпеть все унижения, с главрежем спать я не готова, самооценка не позволяет. Копейки получаю, но, как выяснилось, я больше ничего не умею. Почти год протянули на моих украшениях, единственном, что не забрал муж, а потом совсем туго стало. Ладно, что-то разоткровенничалась я тут с тобой, все у меня нормально, – Алла нарочито улыбнулась. – Прорвусь, мне еще Мишку поднимать на ноги, нельзя мне сдаваться. Ты не смотри на бардак у меня дома, не спилась я, не надейся, просто с детства не приучена была убираться. Сначала мама все за меня делала, жалела. Потом домработница. Вот теперь снова мама, только сил на уборку у нее уже нет, так она меня гоняет, только сейчас они в деревне, и гонять некому. Так что не пропащая я, все у меня еще будет – и муж, и достаток. Мне всего тридцать три, я, можно сказать, только жить начинаю. Вон, люди рассказывали, что в сорок лет жизнь только начинается, так что у меня все впереди.

– Ну вот что ты с этими десятью миллионами сделаешь? – спросила Галка, и в ее голосе читалась жалось к подруге. – Чем они тебе помогут? Работу они тебе не найдут и семейное положение не поправят. Это рыба, а тебе удочку надо искать.

– А ты за меня не переживай, – весело подмигнула ей Алла, – и жалеть меня не надо. Найду применение. А может, я Толика Чую соблазню и жениться заставлю, а? Вновь стану в дамках. Раньше то они все как дураки в Катьку влюблены были, а сейчас там ни рожи, ни кожи, я-то краше. – Алла разворошила свои густые пшеничные волосы, которые действительно лежали красиво, словно салонная укладка. Расправила свое привлекательное декольте, хотя оно и так было на грани, и, наклонившись немного вперед, томным голосом спросила: – Ну как? Мерлин Монро отдыхает?

Галка не выдержала и вновь захохотала:

– Нервно курит в сторонке. У Чуи, я читала в интернете, жена есть. Но ты знаешь, Алка, ты все равно лучше нас всех.

– Это неоспоримый факт, но все же хотелось бы знать детали, с чего вдруг такое признание, – сказала та, отпив из стакана какой-то особенно вкусный морс. Ей нравилось все в этом странном доме: и сервиз, что что стоял на плетеном столе, и удобные садовые кресла, и терраса, и даже ухоженный до последней травинки сад. Она сама в былые годы не могла бы придумать лучше.

– Ты отказала Ирке, ты не пошла на встречу, – ответила серьезно Галка. – Ты отпустила прошлое, стаю, черноголовую сойку, тайну исчезновения Вали, Сонькин пуп, в конце концов, и заброшенную Вольно-Старательскую малину на Гилюй реке.

– Вот последние особенно, – скривилась Алка. – Я даже не представляю, как мы туда сейчас попремся. Это в восемнадцать сидеть у костра и кормить комаров казалось мне жутко романтичным,