Книга шахской славы. Часть 1 - Хафиз-и Таныш Бухари

три ночи подряд она видела во сне, как по милости Творца это дитя говорило, украсив красноречивые уста жемчугами слов, мискабом[230] языка оно просверливало следующую мысль: «О мама, хотя твое приятное молоко дозволено, но пока твой рот не отведает меда исповедания мусульманской веры, /11а/ оно запретно для меня, как и кровь отца». Поскольку еще раньше на вечные времена начертали на ее благословенном челе [слово] «вера», то от этого случая ее сердце тотчас же смягчилось, как воск, от света познания [единого бога] ее голова стала горячей, как свеча. Однако Кара-хан был очень стойким на пути неверия, никакой ключ благорасположения не открывал замок неверия в сокровищнице его сердца. Поэтому она боялась, [как бы он] не обнаружил, [что она приняла] ислам. Она не сочла нужным раскрыть это дело: [она опасалась], как бы этот злой [муж], чтобы воспламенить огонь неверия и заблуждения, подобно свече, не опалил ее голову огнем и меч многобожия и упрямства, меч мятежа и смуты не отделил бы ее голову от тела. Поэтому она [решила] спрятать сокровищницу веры в развалинах искреннего сердца до тех пор, пока она не узнает, что неприязнь [мужа к мусульманской вере] сменилась любовью, а [неверие] стало сказкой, [рассказываемой] на собраниях и стоянках.

Стихи

Когда существует тайна между влюбленным и возлюбленной,

Что говорить о враге, если друг не является искренним другом.

Не всякому поведай тайну сердца, Джами,

Ибо в мире ни в ком я не вижу искреннего друга.

Когда неверие матери сменилось истинной верой и солнце мусульманской веры засияло в блестящем зеркале ее сердца, светозарного, как солнце, тогда [ребенок] начал пить воду жизни — молоко из источника ее груди, он начал сосать сок цвета камфоры из ее черного граната (сосцов). [Вскормленный] таким образом в течение месяца и двух недель, он выглядел годовалым, цветник его красоты украсился розами и тюльпанами. Отец был удивлен и восхищен его чарующей красотой. В обществе, [где были] вельможи и простой народ, он прочел вельможам и приближенным следующее месневи:]

Пусть посмотрят, как это дорогое дитя

Вдруг станет великим государем.

Когда он возложит на голову царский венец,

Станет крепкой рука державы.

Когда он утвердится на троне власти,

Упорядочатся дела в мире.

Однажды, устроив веселый пир, [доставивший] присутствующим великую радость, он стал советоваться со своими родственниками и приближенными, [говоря]: «Этому сыну, похожему на ангела, надо дать славное имя, высокое имя, достойное [его] высоких качеств, редких способностей». Каждый [из присутствующих] согласно знаниям и умению называл какое-нибудь имя. Во время совещания этот Мехди[231] эпохи (ребенок), согласно [стиху]: «Внушил нам речь Аллах, который внушил речь всякой вещи»[232], подобно Исе, мир над ним, вдруг заговорил в колыбели. Он соизволил сказать: «Мое имя должно быть Огуз, кроме этого имени, мне не подходит [ни одно имя]». Присутствующие на собрании выразили удивление по этому случаю. Отец назвал его Огуз. Судьба растила его в объятиях помощи, в подоле милости до тех пор, пока этот саженец не превратился в серебристый кипарис, пока этот полумесяц не стал [полной] луной на небе могущества и пока его щеки, радующие сердце, /11б/ не стали солнцем, освещающим мир в апогее красоты и прелести, на небе нежности и совершенства.

Двустишие

В этом саду деревцо его стана стало серебристым кипарисом,

Полумесяц его бровей стал луной в апогее величия и могущества.

О созыве курултая Кара-ханом, об устройстве [им] свадьбы, об открытии по случаю исключительной радости ворот восторга и веселья перед людьми с тонким вкусом, о женитьбе его дорогого сына Огуз-хана, о том, как он женил [его] на дочерях своих братьев Уз-хана и Куз-хана

Когда счастливые годы его (Огуз-хана) миновали младенческий возраст и достигли пределов возмужалости и умственной зрелости, когда пора его детства завершилась периодом зрелости, в сердце Кара-хана возникла картина следующей мысли, красавица его замыслов показалась в зеркале в следующем виде: «Для [сына], этого кипариса в цветнике великолепия и славы, свежей розы в саду величия и власти, нужно найти среброгрудую подругу, которая была бы единственной во всем мире. [Для этого юноши] со стройным станом, с которым не могла сравниться ни одна сосна в саду счастья, с которым, как с солнцем, освещающим мир, не могла соперничать ни одна луна в достижении полного счастья на небе совершенства, нужно отыскать такую супругу, которая украшала бы мир небесный и мир земной, подобно тому как брови [украшают] красавиц». У его брата Куз-хана как раз была дочь, нет, то была блестящая звезда, чья красота приводила в смущение солнце, озаряющее мир. От сияния ее лица, пылающего, как огонь, охваченная жаром свеча, освещающая собрание [людей], всю ночь казалась бледной и стенала. Когда она открывала яхонтовый замок (губы) в шкатулке, [где сверкали] драгоценные камни (зубы), из ларца, подобного сердолику, она показывала блестящие жемчуга, лучшие перлы [слов]; порой смехом, слетающим с улыбающихся губ, рассыпающих сахар, она похищала сердца влюбленных, иногда своими локонами-чоуганами[233] и яблоком-ямочкой на подбородке она похищала мяч красоты у сверкающей луны.

Месневи

Когда улыбались ее губы, похожие на бутон,

Смеялось застывшее сердце убитого,

Когда она укладывала локоны в форме чоугана,

Чоуганом красоты она похищала мяч у луны.

Кара-хан сосватал ее за Огуз-хана и приказал, чтобы приготовили все необходимое для свадьбы и проявили бы в том усердие. Согласно этому придворные с готовностью, с радостью устроили веселый меджлис в нескольких местах, [приятный], как сахарный тростник, веселый пир, похожий на райский. Они раскрыли врата радости и веселья, двери увеселения и беззаботности перед счастливыми людьми, благословенными лицами. Пир украшали гурии, как в высочайшем раю, пир, похожий на цветник, украшали жасминоликие красавицы, розовощекие и черноволосые.

Стихи

У всех уста — сахар, глаза — миндаль, рот — фисташка,

Локоны — гиацинт, чело — жасмин, /12а/ лик — жасмин.

Всюду были такие музыканты, лицом подобные пери, что око, которое, подобно зеркалу, хранит красоту красавиц, от лицезрения солнца их лика становилось светлым, при виде их чела испытывало наслаждение. Напевая «Дауди»[234], они творили чудо, подобное чуду, [совершенному] Исой; чарующими звуками они заставляли кружиться небесного музыканта— Венеру.

Стих из поэмы

Приятны,