Заговор небес - Анна Литвинова

– Прямо езжай, говорю.

Крутанула, как учили в автошколе, рулем в сторону заноса. Машина послушно выровнялась – то ли от грозных слов, то ли в самом деле от ее рулежки. Вот наконец поворот к аэродрому. Издалека сияет огнями гаишный пост. На дороге – пустота, значит, от ментов не отвертеться. Обязательно остановят. Настя быстро прокрутила в уме: моргалка, ручник, потом отстегнуть ремень… О черт, она же не пристегнута! Забыла, совсем забыла… Успею? Нет, уже нет. Вот он, гаишничек, бежит к ней с полосатой палкой наперевес.

Гаишник начинает общение неформально:

– Куда едем так поздно?

Настя пожимает плечами:

– На аэродром, вестимо. Куда же еще.

– В Колосово?

– А что, здесь еще аэродромы есть?

Гаишник внимательно изучает ее новехонькие права. Замечает между делом:

– Семь дней за рулем, а уже не пристегиваемся…

Настя уверенно отвечает:

– Привычка – в самолете ремней нет.

Гаишник возвращает ей права. Говорит по-отечески:

– И чего вас, девчонок, туда несет?

– Так чего же еще делать? В свободное время? – искренне удивляется Настя. – Институт я закончила. Носки вязать умею. Замуж не хочу. Чего б и не попрыгать в законные выходные?

Гаишник только головой покачал от ее логики. Но спорить не стал, заторопился в свою будку. Ночь стояла холодная, неуютно на улице.

…Сидя в машине – до аэродрома оставалось пятнадцать километров, – Настя вдруг вспомнила, что про носки она сказала сущую правду. В восьмом классе бабушка показала ей, как вязать крючком, и Настя честно каждый вечер вязала по рядочку. За месяц связала длиннющий – не носок, целый гольф! Давно пора было спросить у бабушки, как закрепить вязание, и наконец с ним покончить, – да бабуля загремела в больницу. Не до носков… А потом уже Насте ее работа так надоела, что она пустила носок на пылевую тряпку. Хорошая получилась тряпка, пыль легко впитывала… Настя вздохнула. Жалко бабулю. Грустно без нее бывает. И неуютно – бабулька была не то, что вечно гудящая старшая сестра. Бабулька ее понимала. Она была единственной, кто поддерживал Настю: ее идеи, планы и даже проказы.

В десять лет внучка захотела заниматься фигурным катанием. Отправилась в спортивную секцию – и вернулась домой в слезах. Тренер сказал, что слишком «старая», лет с пяти надо было начинать. А девочки ее возраста – она видела это, видела! – уже выписывали на катке пируэты.

Бабушка, как могла, успокоила Настю. А назавтра повела ее в магазин и купила самые лучшие, за сто рублей, фигурные коньки. И спортивный костюм где-то ухитрилась достать. По бабушкиному совету Настя проводила все свободное время на дворовом катке – и быстро освоила фигурную технику. Сама. Спортивные элементы подсматривала в телевизоре – тогда чуть ли не каждый вечер показывали соревнования по фигурному катанию. Говорят, его Брежнев очень любил. Всего за одну зиму Настя научилась и «пистолетик» делать, и перекидные прыжки, и даже один оборот через раз получался.

Однажды, понаблюдав, как легко ее внучка носится по катку, бабушка сказала:

– Теперь можно и в секцию. Тебя возьмут. Пойдем вместе?

Но Настя уже остыла к конькам… Теперь ей хотелось учиться рисованию. И – художественной гимнастике…

Бабушка купила Насте краски и гимнастическое трико. Хвалила ее рисунки и ходила вместе с внучкой на соревнования в спортивную школу…

Бабушка была единственной из всей семьи, кто не возражал, когда Насте взбрело в голову прыгать с парашютом. Она только спросила:

– А зачем тебе это?

– Ну ты же знаешь, бабуль! Я высоты всегда боялась. И скорости – меня даже в электричке укачивает. Надо же как-то с этим бороться?

– А других способов нет?

– Есть, наверно, – честно ответила Настя. – Но мне почему-то хочется именно на аэродром. Там и люди хорошие, надежные…

Бабушка терпеливо выслушивала Настины рассказы о том, как идет подготовка к первому прыжку. Потом о том, как страшно было делать десятый прыжок, когда они выпрыгнули в глубокой облачности и на ощупь летели в тучах к аэродрому. А затем – восторженные отзывы о легком и послушном парашюте-«крыле»…

У внучки даже была мысль рассказать бабуле о том, что, когда парашют открывается, она испытывает настоящий, чисто физический кайф. Ловит оргазм почти на каждом прыжке. Настя специально затягивала парашют покрепче, чтобы ремни поплотнее впивались в ноги и в грудь. Когда она дергала кольцо и купол наполнялся воздухом, ее резко встряхивало, подвесная система давила на чувствительные точки, а сердце пело от легкости. Настя стеснялась обсуждать это с девчонками – а бабушке чуть было не рассказала. В последний момент удержалась, сохранила свою страшную тайну…

Настя так и не узнала, что бабушка каждый вечер истово молится богу: просит для Насти здоровья и мягкой посадки. Внучке же всегда бесшабашно говорила:

– Сигать с самолета – дело нехитрое.

Даже сама хотела с парашютом полетать – пока Настя не убедила ее, что после семидесяти прыгать уже не разрешают.

– Слышь, Кать, малиновый подъехал.

«Малиновыми» Валя презрительно называла «новых русских», которые теперь частенько появлялись на аэродроме. Некоторые их них на самом деле были одеты в малиновые пиджаки, порой даже в них, дурачки, прыгали – и парашютные ранцы оставляли на яркой ткани безобразные грязные полосы.

Катя подтянулась к окошку. У входа в гостиницу, триумфально пискнув тормозами, остановилась ярко-оранжевая машина.

– Ха, новый русский! Старье какое-то! – прокомментировала Катерина.

– Глянь, глянь! Это же Настька! – ошеломленно выдохнула Валя. – Сама! На машине!

Катя прищурилась. У нее были стандартные для интеллектуалки «минус три». Но она никогда не брала на аэродром очки – доктор моментально выгонит. Прыгала в контактных линзах, каждое утро вставляла их, мучилась – и тряслась, чтобы никто не засек.

– Точно – Настя, – подтвердила Валентина. – Эх ты, слепуля моя… – О Катиной тайне с плохим зрением знала только она. Она же и проходила за подругу медицинскую комиссию.

Настя увидела свет в их окне, приветливо махнула рукой. Валентина замахала в ответ – заходи, мол. Ей не терпелось вызнать, откуда взялась машина и сложно ли ее водить. Настя кивнула – сейчас зайду, только вещи достану. Она открыла багажник, и тут ее заметили Маша с Гошей, которые прогуливались по снежным дорожкам. Георгий сжал Настену в объятиях, Мария запищала что-то приветственное.

– Все, теперь уж не зайдет, – вздохнула Валька. – Сейчас они ее в казарму утащат.

За окном выл-веселился ветер, нагоняя облака на редкие звезды.

Валя и Катя в гостиничном номере в очередной раз пытались согреться под тонкими полушерстяными одеялами.

Маша в казарме угощала Настю водочкой и выпытывала, каково это – самой водить машину.

Девушки и не догадывались о том, что завтра их жизнь круто изменится.

…Дзынь! Дзынь-дзынь-дзынь!

Из полуяви-полусна-полумечты ее, Екатерину Сергеевну Калашникову, кандидата филологических наук и доцента, тридцати двух лет от роду, вырвал резкий телефонный звонок. Она мельком взглянула на будильник: ого, уже четверть третьего ночи! – и понеслась на кухню. Профессор Дьячков дрых без задних ног, даже не пошевелился. Добежала – босиком, путаясь в халате, – схватила трубку, запыхавшись, проговорила:

– Алло?!

Услышала. Переспросила. Побледнела.

Трубка выпала из ее рук…

Глава 5

Ночной полет

Я вернулся домой, в свою барскую коммуналку на Большой Дмитровке поздно. Рождественские колокола уже давно отзвонили.

Соседей моих, слава богу, в квартире видно не было. Отставник Федотыч принципиально не признавал вновь обретенных праздников и напивался лишь – как он привык за долгую жизнь – Первого мая, Седьмого ноября, 23 Февраля и в День танкиста. Сейчас он, вестимо, дрых, как в обычный, самый прозаический день. Другая моя соседка – мать-одиночка дворничиха Женечка вместе со своим пацаненком, видать, уехали на историческую родину – город Грязи Воронежской области.

Я не спеша выпил на тихой кухне крепчайшего чая. Затем разделся до трусов и выполнил ежедневную норму: двадцать подтягиваний, двадцать «пистолетиков» на левой ноге, двадцать – на правой, а потом снова двадцать подтягиваний. После чего перешел к водным процедурам. Освежившись контрастным душем и накрепко растершись махровым полотенцем, я с удивлением и удовольствием обнаружил, что чувствую себя – как новенький. Хоть несись навстречу новым приключениям.

Но мне надо было, увы, поработать головой. Я вздохнул и надел махровый халат. Вспоминал своего учителя, великого Валерия Петровича Ходасевича, – как он говаривал: «Всегда нужно улучить момент, чтобы остановиться и понять, куда бежать дальше. А не то убежишь совсем в другую сторону».

Сейчас, как мне казалось, такой момент наступил. На своем столе в огромной коммунальной кухне я разложил листы бумаги и остро отточенные карандаши. Валерий Петрович советовал обязательно сопровождать мыслительный процесс записями. И я хоть и не любил писанины, но все-таки был вынужден согласиться с ним. Опытом был учен: это действительно помогало.