Зеленый дом - Теодор Крамер

Озеро Нойзидлерзее

Поздно ночью, с кочкарника, с плавней сырыхдушный ветер внезапно подул.Переполнилась пеной пустынная тьма,и лизала песок водяная кайма,донося нарастающий гул.

Отступала куда-то озерная зыбь,чуть поблескивая, как слюда,и до самой венгерской границы пескиобнажались, намытые руслом реки,и спадала, спадала вода.

Чешуей забурлил, ощетинился илисчезающей влаге вослед,и над озером чаичий вихорь повис,то взлетая, то хлопьями падая вниз,застилая пришедший рассвет.

Птицы жадною тучей слетелись сюда,чтоб сожрать хоть кусок про запас,и ушли, одурев, огрузнев от возни,всю озерную ширь исклевали они,и не место здесь людям сейчас.

И свинцом отражается в небе вода,и земля прибирается тьмой.Виноград, что ни день, все зрелей и зрелей,но не время об этом: с озерных полейснова тянет гнильем и чумой.

У последнего квартала

У последнего квартала,где усадьбы деревень,отступив, берут начало,бродит ветер целый день.А над городом пологотемный дым из труб идет —над железною дорогойиспаренья нечистот.

Кочаны взирают с грядок;дремлет утварь; в кладовойудивительный порядок;час дневной и час ночнойбродят по террасе ветхой,в сад выходят сквозь окно,виснут яблоком под веткойи в стаканы льют вино.

Магазины возле зданийвырастают что ни день,на прилавках — трубки, ткани,сувениры, дребедень,тут — консервы, там — циновки.На клочке — отсель досель —кружится без остановкизаводная карусель.

Перед рябиной

Остекляневших небес потолок,рдяная кисть у развилки дорог:мак дозревает и жатвина мокнет,только рябина горит и не блекнет.

Ссохлась улитка, заснула пчела,изморозь мясо плодов проняла,ум над оградой тягуч, одинаков —шорохи гусениц, посвисты шпаков.

Бьет паутинку осенний озноб,ищут покоя вьюнок и укроп,вот и рябина уходит далече,рдяные гроздья взваливши на плечи.

Тихо коробочка мака жужжит.В смерти — рожденье. Вьюнок задрожит,ягоды вспыхнут, пшеница поляжет,все это знают, а кто-то расскажет.

Возле развилки дорожной стоюперед рябиной, на самом краю —короток век мой… Погибну ль напрасно,или же вспыхну рябиною красной?

Песня в глине

Шевелит зеленую пшеницулегкая предутренняя мгла,кроет рябью мутную водицу,что в канаву с глиной натекла.Жар в печи растет неукротимо —предрассветный холодок исчез;а глаза слезятся в клочьях дыма,и потеет глиняный замес.Я за комом комположу рядком,выжму влагу и замкну в печии в разгаре днявыну из огняпервые большие кирпичи.

По полю бредет батрак, вздыхая,над землей склоняясь тяжело.От каркаса дрожь плывет глухая,и неровно дребезжит стекло —колокол вдали звонит к обедне, —наскоро свою похлебку съем —всю одежду скину до последней,только не отмыться мне ничем.А песок, песокмне на кожу лег,он шуршит под каждым волоском —все полно песком,в горле горький ком —не проглотишь с козьим молоком.

Винно-желтая луна застылана сосне, и онемел камыш.Слабый жар проходит сквозь стропила,и сквозь сон я слышу эту тишь.День за днем идет неторопливо,лишь в субботу я зайду в шинок —мужики подвинутся брезгливо,только покажусь я на порог.Что ж, вино, виномне принесено,и шинкарь опять деньгу берет.И плывет с равнинпесня желтых глин —и плевать на всех, кто не поет.

Кирпичи набросаны вповалку,зреют зерна и текут в амбар,как слюда, над поперечной балкойнависает сумрачный угар —под навесом сонный запах мака,комья глины сохнут под стеной;мотыльки летят из полумрака,и ничуть не громче голос мой.Одинок и дик,в наготе великсажею покрытый кочегар,в час, когда в печиизошел в ночии вконец остыл последний жар.

Кладбище безымянных

Где на равнину свернула речная струя,где обросли тополями дороги края,бедное кладбище путник в лощине найдет:низкий забор, проржавелые створки ворот.

Только кресты украшают могил бугорки,на перекладинах нет ни единой строки.Будто, нахлынув, все надписи смыла вода.Имя утратив, заснули они навсегда.

Здесь и тщедушный, и сильный навеки затих.Бабы брюхатые, дети во чреве у них.Все, что тревожило, мучило или влекло —было что было, — на свете пришлось тяжело.

В гальке у берега много косматой травы,доброй к живущим и ласковой к тем, кто мертвы;кладбище в зелень настойчиво прячет бурьян.Хрипло кричит на болотистой пойме баклан.

Только крестьянин молитву порою прочтет,выждет минуту и снова свой плуг поведет.Места довольно для каждого, и в тишинесветятся воды, и город на той стороне.

Трактир у реки

Над недвижным руслом старицы, кудазатекла весною и цветет вода,у начала тракта, к насыпи впритир —деревянный, ветхий уцелел трактир.

Выкрашена в зелень каждая доска,прямо под террасой — топкая река,к обомшелым сваям вот уж сколько леттянется последним стеблем очерет.

Здесь уху в охотку ест рыбачий люд,городские тоже ужинать идут,отдыхают, глядя на нехитрый скарб:не в урон карману запеченный карп.

Задевая гравий, прочь ползет баржа,наплывает вечер, тишина свежа,и река струится между берегов,отделив собою город от лугов.

О вине, быть может, белом и сухомкто-нибудь и скажет — мол, шибает мхом, —это — с непривычки: не сгубить виназеленью и сладкой плотью сазана.

Ты с рыбачьим краем слит сейчас в одно:старица, трактирщик, местное вино,женщина напротив, — только все белейполоса тумана от глухих полей.

Мы, разделившие с пылью летящей судьбу

Мы, разделившие с пылью летящей судьбу,мы, у которых начертана гибель на лбу,мы у которых и общего — разве что цель,все-таки многого алчем и жаждем досель:

хлеба от хлеба, который без нас испекли,плоти от плоти (как мы стосковались вдали!),силы от силы, что стала добычею тьмы,места от места, с которого изгнаны мы.

Мы, что все время сбивались с прямого пути,свято желая хоть что-то святое найти —окаменели сердцами, никто не припасвремени на доброту и на мудрость для нас.

Сделай же так, чтобы сгинула наша беда,минула горечь… Мы скоро уйдем в никуда:хлеба нам дай и вина, на тропу отведи,и, наконец, беспощадным судом не суди.

Умирающие реки

Хворают великие реки,уходят в прибрежный песок,мелеют, мертвеют навеки,ни драга, ни чистка не впрок.С плотины по грязи и глинепо скалам летит водопад,и мутный поток на равнинетяжелою дамбой зажат.

Задымлены близи и дали,ольшаник иссохнуть готов,столбы телеграфные всталив низовьях на месте лесов.Крошатся прибрежные глыбы,под мусором отмель растет,и дохнут последние рыбысредь погани и нечистот.

От некогда дикой природыни сыщешь уже ни следа;цементные, грузные водыугрюмо текут в города.Пусть ливни хлопочут, но вскоресвой облик изменит страна:бесцельно потянутся в морелишь русла, сухие до дна.

Благотворный туман