А «Скорая» уже едет - Константин Шох

отсутствует. В полутьме догорающего дня я крабом ползаю по салону, распихивая инвентарь по ящикам и пристегивая его крепежными жгутами.

– Посветить, Псих?

– В ухо себе посвети! – морщусь от бьющего в лице света фонарика.

Луч перемещается на потолок, рассеиваясь по белой обивке. В кабине светлеет.

– Ковыряйся, – соглашается Серега.

– Помог бы лучше, – ворчу я. – Торшер ходячий.

– Как вы сегодня?

– Да нормально. Тринадцать вызовов, все по Центру. А вас?

– Терпимо. На Горную вот прокатились, там нашу пятую бригаду…

– Слышал. Что там было-то?

– Ты все рассовал? Пошли в комнату, кофейку организуем, тогда и расскажу.

Киваю. К чертовой матери эту машину, в конце-концов. Обойдется и без влажной уборки в этот раз.

Я хлопаю дверью, и мы с Серегой направляемся к крыльцу, по пути обмениваясь с приветствиями с проходящими мимо медиками и водителями. Мимо пробегает Мариша, сменившаяся из диспетчерской. У нее еще ночное дежурство в инфекционной больнице, поэтому она убегает раньше.

– Антош, ты как?

– Да хоть сейчас, – шутливо хватаю ее за талию. – Успеем за десять минут?

– Мы же «Скорая помощь», – смеется она.

– Пошли, пошли, – тащит меня Серега. – Потом зажиматься будешь. Пока, Маринка!

– Пока, мальчики!

Приемное полно народу, стоит нескончаемый гомон голосов. Не знаю, почему, но я люблю всю эту суету, непрекращающийся водоворот людей в зеленой форме. Нет, не в белых халатах. Терпеть не могу эту песню, как и само название. Она явно не про нас. Белый халат я одел всего один раз на смену, и за полдня работы под дождем он превратился в черно-белый.

Возле диспетчерской царит человеческий Гольфстрим, и в узкое окошко лезут, как минимум, четверо людей сразу. Оля, дорабатывающая смену, с обреченным выражением лица пихает карточки в окошко, ухитряясь при этом еще выписывать сопроводительные листы, раздавать сообщения в поликлинику, отвечать на шипение рации и непрекращающиеся телефонные звонки. Самый пик вызовов, как ни парадоксально, приходится именно в пересменку.

– Антон! Антоха!

Из толпы меня за рукав выхватывает Лешка с реанимации.

– Что с этим хреном? Довезли?

– С каким? Ах, с тем, из «Ауди»… Да, довезли.

– А что с носом? – включается в разговор второй «реанимальчик», Витя, напарник Леши. – На повороте занесло?

– Отстань! – отпихиваю его загребущую руку, пытающуюся ущипнуть пострадавшую часть моего лица. – А то сейчас тебя занесет.

– Нет, правда, что со шнобелем? – интересуется Леша.

– Ага, я и смотрю, он у тебя не того цвета какого-то, – поддакивает Серега.

– Балшой армянский благодарность, – зло говорю я. – Ответ устраивает?

Ребята молчат.

– За что? – наконец прерывает тишину Витя. – Вы же довезли?

– Вот за это и благодарили.

– Да хорош придуриваться! Что случилось?

– Сказали, что бумажник мы украли. С двумя «штуками» зеленых.

– Какой-какой бумажник? – внезапно интересуется Витя. – Кожа, коричневый, с золотым тиснением?

Теперь молчу я, глядя на «реанимальчика» № 2.

– Витька, – говорю, наконец. – Это что… это…вы?

– Что – мы?

– Вы его вытащили?

– Ничего мы не вытаскивали. Мы его с ДПС-никами в бардачке нашли. Там, и правда, две тысячи долларов было, ну и рублями по мелочи.

– Около трех тысяч, – добавляет Леша. – Антош, так это они на вас повесили, что ли? Вот дебилы! А ментов спросить… Антон, ты куда?

Я врываюсь в кабинет старшего врача.

– Надежда Александровна!

Та отмахивается, окруженная водителями, пришедшими в желании обрести подпись с печатью в путевом листе и исчезнуть в направлении ларька с пивом.

– Зайти потом?

– Да сядь ты!

Сажусь на диван. Наконец водители шумною толпой дружно уходят.

– Ну, что, Антоша, – устало улыбается Надежда. – Звонили с милиции только что, насчет прикарманенной вами конвертируемой валюты.

– Мне ребята с двенадцатой уже сказали.

– Вот и ладно. Деньги все на месте, возвращены владельцам под роспись.

– А жаль.

– Да ладно тебе, не щетинься. К людям надо быть терпимее.

– Вы сами верите в то, что сказали? – интересуюсь я.

– Не очень. Но тебя это не касается. Кстати, милиция также интересовалась, не желаешь ли ты забрать заявление?

– Это как заплатят, – нагло отвечаю я. – Тысячи две баксов меня устроят.

– Молодежь… – вздыхает Надежда. – Две тысячи его устроят. Ладно, иди давай.

Встаю, киваю, направляюсь к двери.

– Да, кстати, – останавливает меня голос старшего врача. – Владельцы бумажника и долларов сейчас едут на станцию, падать к тебе в ноги насчет твоего заявления. Если снова устроишь драку – напишу на тебя докладную. Понял?

– Не очень, – насмешливо отвечаю я, закрывая дверь.

* * *

До начала вечерней смены остается еще семь минут. Времени аккурат на одну сигарету. Я выхожу на крыльцо, щелкаю зажигалкой.

– Ты еще и куришь? – слышится за спиной.

Алина. Ловлю себя на том, что начинаю улыбаться.

– Я еще и пью. И ругаюсь. И вообще – политически неблагонадежен.

– Да перестань! – она шутливо толкает меня в плечо. Легко-легко, но очень приятно.

Пересменка подходит к концу. Фельдшера, закончившие возню с машинами, дымят на лавочке под навесом, делясь подробностями о дневных вызовах. Громче всех слышно хронически возмущенный фальцет Вали Холодовой.

– … ее так! Диспетчера подсуетили! Фурункул, говорят, у девушки на губе! Мы ее дом два часа искали, там на Горной ни номеров, ни указателей, ни хрена там нет! И аборигены местные, как ломом ударенные! «Где такой-то дом?». «Не знаю…». «А сколько здесь живешь?». «Десять лет». Твою мать! Я ору в рацию, что адрес не можем найти, они мне: «Вас встречают». Мы еще встречающих полчаса искали, по всем кустам шарились!

Лавочка взрывается хохотом.

– Валь, ты бы лучше по деревьям смотрела, – фыркает Серега. – Они к ночи туда забираются.

– Или по канавам!

Я слегка подталкиваю Алину к гогочущему большинству.

– Пошли, посмеемся. Пока время есть.

– Захожу я, – продолжает вещать Валя. – Сидит, королевна, так ее в печень, в банном халате на босу ногу. Она меня у калитки встречала, оказывается, устала и обратно ушла! А мы мимо ее халупы два раза проехали! У-у-у, рожа козлиная! На лицо смотрю – вроде нет ничего. Думала, может еще кому вызывает. Спрашиваю: «Кто больная-то?». Я, говорит, больная.

– Так на какой губе фурункул? – смеюсь я.

– И я спрашиваю, – гневно фыркает Валя. – Тут она халат этак распахивает… А там у нее гнойник с грецкий орех размером! На половой губе!

– Тьфу ты! – хором сплевывают «реанимальчики». – Да врешь, Валентина! Это ж как надо…

– Вот именно! У меня тут же обед к глотке подпрыгнул, а она еще говорит: «Да ничего, доктор, это у меня уже третий, в прошлый раз я его сама выдавила»!

Фельдшера совместно с врачами синхронно взвыли, выражая отвращение.

– Все, я сегодня не ужинаю, – громко кричит Серега. – И не завтракаю, наверное.

– А нас Клуценко сегодня в