Моя Святая Земля - Максим Далин

- Когда ты вернёшься? - глухо спросил отец.

- Никогда, - душа Кирилла болела нестерпимо, как зуб. - Прости. Я мог бы соврать. Маме - совру, скажу, что вернусь, как только получится. Но на самом деле этого не будет. Я ухожу совсем. Как на войну: может, меня завтра убьют, может - нет. В любом случае, мы не увидимся. И позвонить я не смогу. И помогать вам с мамой у меня больше не выйдет. Я уже сделал, что мог. Только не забудь всё застраховать, пожалуйста.

- Ты ведь не хочешь! - вдруг осенило отца, и в его глазах вспыхнула надежда. - Не хочешь уходить, а, Кирюха? Да и незачем, правда?

- Папа, прости, я устал очень, - сказал Кирилл. Он вправду чувствовал необыкновенную усталость от этого разговора. - Хочу, не хочу - какая разница? Мне надо, понимаешь? Пришло время. Я всё вспомнил. Вспомнил свой язык, вспомнил свой дом, вспомнил свой долг, за мной пришёл... мой сводный брат, если ты так уж хочешь знать всё. И я уйду, потому что мне надо идти. Не мучай меня больше, пожалуйста. Ты же видишь - тяжело мне, плохо. Но я должен - и не делай, пожалуйста, так, чтобы мне стало ещё хуже.

Отец молчал. Он осунулся в одночасье, и Кирилл заметил мелкий тик на его скуле - сердце снова хлестнуло жалостью. Но надо было закончить - и Кирилл тоже молчал. Ждал.

- Я могу чем-нибудь помочь? - спросил отец в конце концов. - Хоть чем-нибудь, а?

- Можешь. Отпусти. И поговори с мамой сам. Я не выдержу.

Отец снова кашлянул, пытаясь скрыть смущение и неуверенность в себе. И ещё Кириллу померещился влажный блеск в его глазах.

- Иди.

- К Сэдрику.

- Иди к своему Сэдрику. Сводный брат, ты сказал?

- Мы родились в одну ночь. Ты мне веришь? - спросил Кирилл, глядя отцу в лицо. - Ты должен мне верить.

- Ничего я не должен, - вздохнул отец. - Иди уже.

- Спасибо, - Кирилл ткнулся головой в плечо отца, последний раз - так это осозналось. Отец стоял, опустив руки, с потерянным видом - но Кирилл надеялся, что он таки попытается принять всё, как надо. - Не забудь всё застраховать, - напомнил он на всякий случай.

- Иди уже, иди. Всё. Иди.

Кирилл взглянул благодарно и вышел.

Ему не хотелось делать шаг через ад, в иномирье. Ему смертельно хотелось спать - и немилосердно мутило.

Говорят, людей тошнит и клонит в свинцовый сон после первого убийства, подумал Кирилл, входя в свою комнату. На ощупь вынул из кармана телефон, поставил будильник на двадцать три и бросил на стол. Сэдрик вскочил с кресла к нему навстречу:

- Ну что?

- Всё хорошо, - пробормотал Кирилл и плюхнулся на диван, стаскивая одной ногой ботинок с другой. - Я проснусь... к полуночи.

Это было единственным, что он успел сделать, прежде чем провалиться в сон - разуться.

***

Сэдрика тоже клонило в сон, но не засыпалось. Пёстрые картинки бесконечного дня мелькали перед его мысленным взором крашеными коньками ярмарочной карусели - от их мелькания кружилась голова и подташнивало. Безумный день.

Всё как-то смешалось и сплелось. Громадный город, несметные толпы людей, стекло и сталь, ревущая летающая машина, город, опрокинутый вниз и расстилающийся в серой бездне, потом - грохочущее подземелье с самодвижущимися лестницами, полёт по бесконечному тоннелю в чреве полного людьми стремительного червя из стекла и стали, высоченные гулкие залы крытых базаров, музыка, обрушивающаяся сверху сияющим каскадом, ожившие картины, ослепительный блеск золота, гранёного стекла, крохотных фонариков, глаз...

Государь Эральд, которого Сэдрик честно пытался называть Кириллом, был как маяк в этой сутолоке. Некромант мало-помалу учился не терять из виду - по крайней мере, из поля внутреннего зрения - этот свет. Свет не мешал и не вредил Дару, напротив - придавал Сэдрику спокойствия и уверенности в себе.

Но за Эральда было неспокойно.

В этом слишком многолюдном, шумном и пёстром городе король чувствовал себя, как рыба в воде. Ему тут правильно было, хорошо. Он тут всё знал. В конце концов, именно этот город с умными машинами, живыми картинками, сияющими лампами и чудесами был для короля своим. И всё это - своё, привычное, новую родину - Эральд решил бросить навсегда ради Святой Земли, которую видел лишь несколько часов сразу после рождения.

Правда, он - король, думал Сэдрик. И белый Дар его тянет и ведёт. Он тоже должен чувствовать себя, как стрелка компаса - а полюс там, на Святой Земле, которой сейчас до ада рукой подать.

И отправляться туда, даже просто жить, не говоря уже о попытках обуздать ад - страшно и не хочется. И за государя страшно. Но разве с Даром совладаешь?

Сэдрик и сам чувствовал этот призыв или приказ. Ему казалось даже, что он увидел бы белоснежную сияющую стрелу, протыкающую бездны адовы, очищающий свет благодати - если бы тьма не застила глаза. Сэдрик уже почти не сомневался, что этот самый свет привёл его сюда. Воля Небес?

А ведь воля Небес - это подстава, думал Сэдрик, играя прекрасным ножом, купленным на базаре, где государь выбирал нужные для путешествия вещи. Нож был так хорош, что Сэдрику хотелось провести обряд именно этим ножом, а не отцовским, из чёрного вулканического стекла. Хотя бы потому, что это было - чистое лезвие. Ничего на нём ещё не было: ни открытых адских врат, ни крови, ни проданных душ. Сэдрик ласкал тёплую рукоять и думал о чистой и честной стали - и о таких сомнительных вещах, как Божья воля.

Творец ведёт. Но это вовсе не означает, что он прикроет в драке или спасёт от смерти. Творец счёл Эральда своим орудием - держал тут, как утяжелённую кость в рукаве, чтобы бросить в игру за миг до полного проигрыша, а сейчас решил, что время пришло. Творец счёл своим орудием и Сэдрика - хотя, казалось бы, зачем ему сдался Сэдрик с его тёмным Даром, адский прихвостень? Но - неважно. Творец избрал. И теперь им двоим - двум несчастным щенкам - разгребать то, что долго загаживали взрослые могущественные люди и силы ада... вот спасибо!

Предполагается, что они справятся? Ага, уже.

Разве Творец послал небесное воинство спасать покойную королеву? Разве он защитил барона Гектора? Оставил жизнь младенцу, спасибо и на том. Но надолго ли?

Ни на что Сэдрик особенно не надеялся. Ему хотелось всего-то напоследок ещё раз вымыться. С тем жидким мылом, которое пахнет сладко, терпко и прохладно, как море, омывающее эдемский сад. Под струями горячей воды - как под чародейским дождём. Это было на редкость сильное наслаждение. Но просить было неловко: в соседнем покое Сэдрик слышал взволнованные голоса купца и его жены и знал, даже не понимая языка, что спорят они о том, можно ли государю покинуть дом - именно в его, Сэдрика, обществе.

Хорошо, если король не сказал приёмным родителям, что Сэдрик уже мылся их водой - они бы пришли в ярость и наняли бы людей, чтобы оттереть ту белую лохань со щёлоком и облить её кипятком. Проклятыми брезгают. Государь - единственное исключение.