Самый богатый человек из всех, кто когда-либо жил - Грэг Стейнметц

Чтобы удержать Максимилиана от похода на Рим, Юлий направил в Аугсбург Бернардино Каравахаля, своего верховного представителя в Германии. Папа наказал Каравахалю передать императору его возражения. Аугсбург к тому времени стал финансовой столицей Европы. Помимо Фуггера, важные дела вели Вельцеры, Хохштеттеры и другие. Разумеется, конкуренты попытались завладеть вниманием кардинала, пока он в городе, и переманить Ватикан от Фуггера. Преисполненный решимости доказать, что он богаче всех и является наиболее ценным для Рима, Фуггер устроил кардиналу в первый же вечер торжественный прием с двенадцатью переменами блюд, музыкой и танцами. На прием собрались все аугсбургские «шишки», а также самые красивые женщины города.

Каравахаль наслаждался, но не забывал о делах. Он сказал Фуггеру, что Юлий хочет, чтобы Максимилиан оставался дома, и что Якобу следует «придержать» финансирование, если он дорожит расположением папы. Фуггер понимал, что для него наилучшим будет сохранять нейтралитет и дождаться, пока страсти поутихнут. Но это стало невозможным после того, как совет снова отказал Максимилиану. Чтобы умиротворить императора, Фуггер дал ему столько денег, сколько требовалось для начала похода.

Максимилиан пересек Альпы с 10000 солдат – всего третью того количества, которое полагал необходимым фон Лихтенштайн. Он добрался до Тренто, города к северу от Вероны, и там у него закончились деньги. Но Максимилиан не собирался сдаваться. Он заявил, что пойдет дальше с менее многочисленным войском, даже если это сулит гибель. Лучше умереть, чем отказаться от имперской короны. Упрямство Максимилиана раздражало его советников. «Преграда трудностей, которая стоит перед нами, столь же тверда, как голова императора, – писал один советник, – и все же он бросается вперед, не надевая шлема». Советники в итоге придумали план, как оставить императора в живых и не лишиться средств к существованию, Что, если провести коронацию прямо здесь, без папы? Пусть церемонию проведет друг Максимилиана Маттеус Ланг, епископ Зальцбурга. В казне достаточно средств, чтобы организовать шествие по главной улице и выковать замену римской короне. Ланг в подобающей обстановке возложит эту замену на голову Максимилиана, а папа санкционирует коронацию из своего далека. План нарушал все традиции – до сих пор именно папы короновали императоров. Но советники знали, что Венеция будет сражаться, если Максимилиан вступит на ее территорию. В результате император может кончить, как его тесть Карл Смелый, который вскоре после утраты драгоценностей потерял и жизнь – погиб в бою, и его едва опознали, потому что псы изгрызли тело.

Разум взял верх. Ланг короновал Максимилиана в соборе Тренто. Был устроен парад. Небо осветилось фейерверком. Императорский монетный двор в Галле – тот самый, которым когда-то управлял дед Фуггера Франц, – отчеканил монеты с изображением Максимилиана и словом «Кесарь». Эти монеты пошли в обращение, возвещая миру о величии императора.

Но что-то терзало Максимилиана: как он может быть велик, если согласился на коронацию среди приземистых фахверковых домов Тренто, а не в главном ватиканском храме? Какой он кесарь, если друг, облаченный в епископский пурпур, а не в папскую белизну, вручил ему корону? Максимилиан сразу пожалел о проведенной церемонии и объявил ее фарсом. В конце концов, он теперь выглядит слабым. Едва Ланг протянул ему корону, Максимилиан повел свое войско дальше на юг – в битву. Он был настроен решительнее, чем когда бы то ни было, лично увидеть папу. Фуггер, которого наверняка злило упорство императора, никак не финансировал продолжение похода.

Венецианцы встретили Максимилиана и его солдат на границе. Как и его дядя Зигмунд в своем первом сражении с Венецией, Максимилиан удивил всех и победил. Он потребовал с Фуггера еще денег, чтобы идти дальше. Иными словами, Фуггер, как и перед мнимой коронацией, оказался вынужден выбирать между клиентами. Он снова ссудил императору достаточно, чтобы к нему больше не приставали, но не столько, чтобы разозлить дожей или, что важнее, папу Юлия. Четырех тысяч флоринов было слишком мало, чтобы определить исход, и, когда к венецианцам пришло подкрепление, удача покинула Максимилиана. Венецианцы убили его лучшего полководца и заставили императора отступить. А потом последовали за ним в Австрию. Война коснулась Фуггера напрямую, когда венецианцы напали на Фуггерау – на мануфактуре ведь отливали пушки для императора. Стража Фугеррау могла сопротивляться баронам-разбойникам, турецким налетчикам и, возможно, даже венецианской армии. Но Фуггер не видел смысла в ссоре с республикой. Одно дело выдавать кредиты врагам Венеции. И совсем другое – поднять против нее оружие. Фуггерау сдался. Фуггер как раз прикидывал, каким образом можно вернуть мануфактуру, когда фон Лихтенштайн вновь попросил у него денег. «Господь нам поможет, – писал он Фуггеру, – иного не дано».

Бог не стал вмешиваться, зато вмешался Фуггер. Чтобы спасти Максимилиана, Фуггер выделил ему четвертый – и самый крупный – кредит на войну с Венецией. Сумма в 20000 флоринов предоставлялась на двух условиях. Во-первых, Максимилиан больше не вправе обращаться к Вельцеру или к кому-то еще – Фуггер остается единственным кредитором короны. Во-вторых, император должен немедленно подписать мирный договор. Все эти походы, перестрелки, пальба пушек и марши туда-сюда через Альпы дурно сказываются на бизнесе. Если Максимилиан хочет больше денег, он должен договориться с Венецией. На сей раз деньги помогли, и Максимилиан прогнал венецианцев обратно в Италию. Мир был восстановлен, комбатанты подписали соглашение, а Фуггер вернул себе Фуггерау вместе с драгоценной плавильней и ковочными молотами.

Глава 4

Банковские игры

Если Фуггеру требовалось, что называется, перевести дух, он всегда мог отправиться в «Таверну для благородных», питейное заведение аугсбургской коммерческой элиты. Средний немец во времена Фуггера выпивал в день восемь кружек пива. Сваренное по строгим правилам «законов о чистоте»[33], пиво, безусловно, вредило печени, но все-таки было полезнее воды из заполненных экскрементами рек и ручьев. Внутри таверны мужчины сидели за длинными столами и пересказывали друг другу байки о соблазненных служанках и приключениях на Франкфуртской ярмарке или, если они были для этого достаточно богаты, хвастались личными зоопарками и золотыми солонками.

Другие, возможно, были лучшими рассказчиками, нежели Фуггер, но сложно представить человека, который превосходил бы Якоба в богатстве «фактического материала». Только Фуггер мог именовать своим другом императора или жаловаться, что вынужден снова обедать с папским легатом. Посетители таверны были отнюдь не прочь узнать секреты его успеха. Впрочем, это были не такие уж секреты; проблема состояла в том, что мало кто мог повторить действия Фуггера.

Якоб обладал замечательным талантом к инвестированию. Он лучше остальных ловил предоставлявшиеся возможности и понимал, куда вкладывать деньги с наибольшей прибылью при наименьшем риске. Он знал, как вести бизнес, как обеспечить развитие фирмы и как получить максимальную отдачу от работников. Он умел обнаруживать слабости и играть на них, а также добиваться переговорами максимально выгодных условий. Но, пожалуй, важнейшим его достоинством была способность находить деньги, необходимые для инвестиций. Своим, назовем это так, неодолимым очарованием он убеждал кардиналов, епископов, герцогов и графов одалживать ему колоссальные суммы. Без этой поддержки Фуггер добился бы, конечно, богатства, но был бы не богаче любого другого коммерсанта в «клубе». Подобное умение привлекать средства – дополненное готовностью рисковать попаданием в долговую тюрьму, если кредит не будет погашен, – объясняет, почему он вошел в историю под именем Якоба Богатого. Финансовый рычаг вознес его к самым вершинам.

Он заимствовал наиболее очевидным способом, какой только можно вообразить, – предлагал клиентам сберегательные счета. В те дни банковские конторы встречались буквально на каждом городском углу. Они охотно открывали счета всякому, кто заходил внутрь. Но вот сберегательные счета были тогда в новинку. Прежде чем эти счета появились, банкиры обеспечивали обязательства и прочие вложения собственными деньгами – и приглашали партнеров, если требовалось больше денег. Да, приходилось жертвовать единоначалием, но другого выхода не было. Самый простой способ собрать деньги – ростовщичество – был невозможен вследствие церковного запрета на взимание процентов по долгу. Церковь полагала любые проценты – даже ничтожные проценты по сбережениям – ростовщическими.

Венеция жила в соответствии с девизом «Прежде всего венецианцы, а уже потом христиане». Она предпочитала зарабатывать деньги, а не угождать Богу. Она игнорировала церковный запрет – и изобрела банковские депозиты. Венецианские инвесторы могли положить свои деньги в банк, вернуться год спустя и получить больше, чем вложили. Депозиты обеспечили банкам новую возможность роста, а банковским клиентам предоставили простой способ заставить деньги работать. Все были счастливы – кроме церкви. Тем не менее, остальная Италия быстро оценила удобство сберегательных счетов и тоже начала предлагать такие услуги. Немцы уважали закон больше, чем итальянцы, и соблюдали запрет на ростовщичество более строго, но и они в конце концов поддались.