Севастопольская страда - Евгений Александрович Белогорский

Что касалось танков, то выставленные на прямую наводку зенитные орудия, крошили в клочья броню фашистских машин ничуть не хуже чем выбывшие из строя «сорокопятки» и «тридцать четверки».

Однако главными героями этой схватки были танки КВ. Обе потерявшие возможность передвигаться из-за повреждения ходовой части машины, вели огонь по врагу не щадя своих снарядов и патронов. Советская оборона из последних сил, но отбила атаку противника, что как бы это не странно звучало, устраивало обе стороны.

Генерал Колганов радовался тому, что противник не прорвал его оборону, а Манштейн был рад, что русские вступили в затяжную позиционную борьбу.

— Лето сорок первого их ничему не научило. Они по-прежнему упорно дерутся на одном участке фронта, совершенно не замечая, угрозы обхода и последующего окружения. Без приказа сверху они не посмеют оставить свои позиции, ради которых пролили так много крови. А тем временем, не сегодня — завтра, танки Гроддека выйдут к Турецкому валу и полностью отрежут им дорогу к отступлению — подводил итоги дневных боев Манштейн и все штабные офицеры были с ним согласны. Операция «Охота на дроф» разворачивалась не так гладко как того хотелось, но она двигалась в правильном направлении.

О том, как разворачивалось немецкое наступление, говорили и давали свою оценку и в штабе Крымского фронта.

— К огромному сожалению, наш контрудар по противнику не достиг своей цели, — с сожалением констатировал Рокоссовский. — Хуже того, в связи с выходом танковых соединений противника на рубеж Сторожевого, создается реальная угроза не только для тыловых коммуникаций наших армий, но и полное их окружение. В связи с создавшейся ситуацией, считаю необходимо начать отвод соединений 47-й и 51-й армий на рубеж Турецкий вал сегодня же. Предлагаю поручить это генералу Казакову. У него есть опыт отвода войск с занимаемых позиций, при котором это будет действительно отвод, а не повальное бегство.

— Ни о каком отводе войск без согласия Ставки не может быть и речи! Только после получения нужной директивы можно будет оставлять позиции, о которые противник сегодня зубы сломал — гневно воскликнул Мехлис. Ему очень хотелось сказать свою любимую фразу «Дай вам волю, до Урала драпать будите», но говорить её генералу, герою обороны Москвы он не посмел.

— Боюсь, что у нас нет такой возможности, Лев Захарович. Пока Москва даст оценку сложившейся у нас ситуации, пока даст директиву, мы потеряем драгоценное время. Отводить войска надо сейчас, под прикрытием темноты, поэтапно. Втягиваясь в затяжные бои, мы рискуем не только возможностью попасть в мешок, но и потерять позиции на Турецком валу. Согласно последним данным воздушной разведки, Манштейн значительно укрепил свою группировку, что потрепали сегодня наши штурмовики, а от Сторожевого до Турецкого вала один дневной переход. Чем больше мы успеем перебросить на этот оборонительный рубеж наших войск, тем меньше шансов у врага будет его прорвать сходу — начал объяснять комфронта, но Мехлис не стал его слушать.

— Только с разрешения Ставки мы можем начать отвод войск на Турецкий вал! Только с согласия товарища Сталина, понятно вам!!? — загудел иерихонской трубой замнаркома, привычно набирая высокие тона. Услышав его гневный голос, встрепенулся генерал Вечный, спеша показать Мехлису, что полностью разделяет его позицию.

— Товарищ Малинин уже подготовил сводку боевых действий фронта для отправки в Генштаб. В ней также приведено обоснование наших действий по отводу войск на Турецкий вал, и я думаю, маршал Шапошников поймет нас и одобрит наши действия.

— А я вам ещё раз повторяю, что только товарищ Сталин способен дать такой приказ, а не маршал Шапошников. Я категорически не согласен с предлагаемыми вами решениями, товарищ Рокоссовский и оставляю за собой право обжаловать их — продолжал упорствовать Мехлис и его манера поведения, не сулила генералу ничего хорошего.

Будь на месте Рокоссовского какой-нибудь генерал довоенной формации или тот, кто ещё не испробовал жесткой военной купели он бы, не стал спорить с самим заместителем наркома обороны. Однако за плечами у красавца «литвина» свои фронтовые «университеты». Он знал врага, видел и понимал его действия и был готов отстаивать свою позицию, пусть даже неудобную для высокого начальства.

— Когда товарищ Сталин отправлял меня на фронт, он сказал, что необходимо внимательно слушать советы и мнения своих товарищей, но принимать решение должен я один. С меня и только с меня с командующего фронтом будет весь спрос и потому, я приказываю начать отвод сил 51-й и 47-й армий на Турецкий вал — эти твердые слова Рокоссовского вызвали гримасу гнева на лице у Мехлиса.

— Я намерен немедленно оповестить товарища Сталина о возникших у нас с вами разногласиях, и убежден, что они получат справедливую оценку, товарищ командующий фронтом — пригрозил Мехлис, оставляя собеседнику лазейку к почетному отступлению, но тот её не принял.

— Это полное ваше право, товарищ заместитель наркома — отрезал комфронта и Мехлис пулей вылетел из комнаты для совещаний.

Полностью уверенный в своей правоте и своих возможностях, он отправился на пункт связи и по прямому проводу связался с Москвой, с приемной кабинета генсека. Поздоровавшись с Поскребышевым, он попросил соединить его со Сталиным и получил твердый отказ. В кабинете у Верховного находились представители американского государственного департамента, и Сталин приказал его ни с кем не соединять.

Зная как важны для вождя переговоры об открытии второго фронта, и с какой неохотой западные союзники шли на обсуждение этой проблемы, Мехлис не стал настаивать. Он только попросил Поскребышева напомнить вождю о своем звонке и сказать, что он все время будет у аппарата.

Терпения и выдержки у Льва Захаровича хватило на два с половиной час, после чего он вновь позвонил в Кремль и вновь Поскребышев отказался соединять его с вождем.

— Сейчас у него маршал Тимошенко, член военного Юго-западного фронта товарищ Хрущев и генерал-лейтенант Малиновский. Обсуждают приготовление наступательной операции фронтов — доверительно поделился с Мехлисом секретарь, намекая на то, что обсуждение будут долгими.

— Но у меня тоже важное сообщение для товарища Сталина — стал кипятиться Мехлис, но Поскребышев, деликатно, но твердо прервал его.

— Я вкратце уже доложил товарищу Сталину о возникших у вас проблемах, товарищ Мехлис. Иосиф Виссарионович в курсе.

— Это хорошо, что он в курсе, но мне нужно срочно обсудить вопрос по