Королева Виктория. Женщина-эпоха - Наталья Павлищева

Это был бал, настоящий, со множеством гостей и танцами, с блестящими дамами в роскошных нарядах, шелках и бриллиантах, с галантными кавалерами, готовыми подать ручку, пригласить на танец, говорить комплименты… Это был первый в ее жизни бал да еще и ей же посвященный! Тут у кого угодно могла закружиться голова.

Виктория стояла перед огромным зеркалом, пытаясь представить, как будет принимать поздравления двора, нет, уже не приседая в глубочайшем реверансе, теперь она обязана его делать только перед королем и королевой, остальные сами должны приседать перед ней, а благосклонно кивая в разные стороны…

Возбужденная и страшно взволнованная, она ожидала, когда же спустится вниз герцогиня, ведь уже пора ехать. Ах, как должно быть довольна мама! Ее дочь впервые на балу и не просто в качестве одной из гостий, а фактически хозяйкой, хотя и не в своем доме. Но это и хорошо, ведь Кенсингтонский дворец слишком мал и скромен для такого торжества, король очень мил, что устроил бал в своем дворце. Ради такого случая Виктория была даже готова забыть о размолвке с матерью, это казалось сейчас такой мелочью.

Как, наверное, будет хороша герцогиня Кентская, она всегда умела носить свои наряды и шелестеть юбками! У Виктории никак не получалось двигаться вот с таким шелестом, наверное, для этого требовалось особое умение, раскрывать которое мать не спешила, считая, что дочери рано думать о таких вещах. Ничего, еще успею научиться, решила принцесса, с беспокойством поглядывая на лестницу, ведущую наверх. Она не знала, в каком платье будет мать, не видела ее подготовки, но что это будет великолепное зрелище, не сомневалась.

Сэр Конрой тоже стоял, готовый ехать и время от времени кося то на Викторию, то на ту же лестницу.

Чтобы не нервничать, Виктория снова посмотрела в зеркало. Оно отразило невысокую девушку, прилично сложенную, грациозную, с милым личиком, большими голубыми глазами, чуть приоткрытым алым ротиком.

Рядом суетилась баронесса Лецен, пытаясь поправить какие-то складки на платье своей любимицы и шепча:

– Подумать только, тебе восемнадцать! Давно ли ты была совсем крошка и топала ножками, когда чего-то не хотела делать.

Конрой услышал, как девушка вздохнула:

– Давно, дорогая Лецен, так давно… Я такая старая, мне восемнадцать, а я еще так далека от того, чем должна быть…

– Господь с тобой!

– Лецен, где мама, некрасиво опаздывать на собственный бал…

Лецен явно смутилась:

– Она… она не поедет…

Шепот баронессы прозвучал громовым раскатом.

– Как… не поедет?

– Герцогиня не ездит во дворец, ты же знаешь.

У Виктории все замерло внутри, закостенело в один миг. Даже ради ее совершеннолетия, ее первого настоящего, не детского бала, ее такого важного события мама решила не отступить от своих принципов? За что так жестоко?

Тут же ее бросило в жар: а кто же поедет?! Девушке, тем более принцессе, нельзя ехать одной!

Сзади подал голос, все время стоявший молча Конрой:

– Нам действительно пора ехать, вы можете опоздать, мисс…

Виктория вдруг резко повернулась к нему, подбородок почти надменно вздернулся:

– Не мисс, а ваше королевское высочество, сэр Конрой!

Дуэль двух взглядов длилась несколько мгновений, показавшихся обоим вечностью, прекратила ее принцесса, которая направилась к выходу с таким видом, словно Конрой должен нести за ней шлейф. Шлейфа, конечно, не было, но Конрой послушно отправился следом.

Баронесса Лецен ехидно прошептала:

– И правильно!

Виктория изо всех сил старалась сдержать слезы, плакать нельзя по двум причинам, во-первых, будут красными глаза, а во-вторых, это означало унизиться перед Конроем. Второе сейчас было даже важнее.

Подавая ей руку, чтобы подсадить в карету, потому что сэр Джон намеренно замешкался, чтобы не делать этого, старый слуга Генри восхищенно прошептал:

– Как вы прекрасны, мисс…

Ему замечания принцесса не сделала, хотя отлично видела, что сэр Конрой все слышит.

В карете они сидели молча, не глядя друг на дружку, Виктория старалась не замечать Конроя, а тот размышлял над ошибкой герцогини Кентской. Зря она не поехала, надо было не фыркать в обиде, а сидеть вот сейчас рядом и делать вид, что только по ее милости дочь едет на бал, и принимать поздравления прежде принцессы.

И все-таки они опоздали, но не потому что задержались с выездом, просто улицы Лондона оказались запружены ликующей толпой. День совершеннолетия принцессы англичане воспринимали как общий праздник. Сначала услышав крики и увидев толпу, Виктория испуганно вскинула глаза на Конроя, тот усмехнулся: что, требуется поддержка? Но принцесса быстро поняла, что приветствуют именно ее, люди кричали:

– С днем рождения, ваше королевское высочество!

– Будьте счастливы и здоровы!

Чем ближе к дворцу, тем больше народа и громче крики, в конце концов стали кричать даже «Да здравствует королева!» и относилось это не к сидевшей рядом с больным мужем королеве Аделаиде, а к ней, Виктории, пока еще только принцессе.

Горло от волнения перехватило так, что стало трудно дышать, на глазах все же выступили слезы счастья, и Виктория совсем не боялась красных глаз и насмешек сэра Конроя. Даже при отсутствии матери в ту минуту она была счастлива.

Но сюрпризы продолжались. Во дворце принцессу встретил лорд-гофмейстер, окинув взглядом следующих за ней, на мгновение замер, пытаясь сообразить, где же герцогиня, но тут же взял себя в руки и, отвесив нижайший поклон, сообщил, что его величество слишком плохо себя чувствует, а потому не может встретить любимую племянницу и свою наследницу во дворце, но просит занять его тронное место и, вообще, чувствовать себя полной хозяйкой.

Виктория чуть растерялась, но ее столь же торжественно проводили до тронного места короля и королевы и предложили сесть в ожидании начала танцев. И она села, но на место королевы:

– У нас есть король, и это его место.

Придворные были в восторге от поведения будущей королевы, а вот она сама от бала нет. Герцогине и Конрою все же удалось испортить ей праздник, одной тем, что не сочла нужным приехать вместе с дочерью, а второй весь вечер не сводил строгого взгляда со своей подопечной, словно кто-то мог похитить принцессу прямо на балу или она сама совершить нечто предосудительное. Находиться под придирчивым и вовсе неблагожелательным взглядом сэра Конроя никогда не доставляло Виктории удовольствия, а в тот день тем более.

На обратном пути она с грустью размышляла: ей восемнадцать, это тот самый день, от которого столько ждала. И что получилось? Ни-че-го. Ничего не изменилось, ну кроме приветственных криков толпы и кланяющихся теперь уже ей придворных. Да и кланялись-то они как-то в полсилы, понятно, не королева пока.

А теперь она возвращалась домой, в ту самую жизнь, которой жила вчера, позавчера и еще неизвестно сколько будет жить. Стало очень горько, праздник закончился, ничего не изменилось. Напротив, Виктория прекрасно понимала, что уж теперь мать и сэр Конрой постараются ей показать, кто в Кенсингтонском дворце и вообще в ее жизни главный. Вместо радости очень хотелось плакать…

На следующий день в Кенсингтонском дворце появился новый гость, из Бельгии по просьбе дяди Леопольда приехал доктор Христиан Фредерик Штокмар, бывший до сих пор его личным врачом. Штокмар знал отца Виктории герцога Кентского, во время своего пребывания в Лондоне он весьма подружился с сэром Конроем, отзывался о нем очень хорошо и потому был принят с распростертыми объятиями.

Виктория смотрела на маленького, толстенького доктора со смешанным чувством, с одной стороны, она была рада поговорить с тем, кто совсем недавно общался с ее любимым дядюшкой, с другой – очень не хотелось сознавать, что число ее воспитателей увеличилось, причем на стороне ненавистного Конроя.

Штокмар привез письма и подарки от королевской семьи, дядя Леопольд в этот раз воздержался от наставлений и советов, все письмо было посвящено воспоминаниям о детстве любимой племянницы, тому, как она шалила, когда гостила в его доме в Клермонте, всяким милым глупостям. Это послание вызвало у Виктории поток слез, девушке показалось, что таких счастливых дней, какие были в детстве, когда можно было с визгом броситься на шею к дяде Леопольду, а потом бегать с ним по залам дворца, уже никогда не будет.

Прочитав письма, она не отдала его матери, а просто положила на видное место, словно показывая, что по-прежнему ничего не скрывает. Подарки от супруги Леопольда королевы Луизы были очаровательны, она сумела угадать то, что могло понравиться девушке, – красивое шелковое платье и шляпка, изготовленная лучшей модисткой Парижа!

Жест принцессы не укрылся от добряка Штокмара, он уже почувствовал, что король Леопольд прав и порядки Кенсингтонского дворца это очевидное безумие. Проницательному врачу понадобилось немного времени, чтобы разобраться во всем самому, и он открыто встал на сторону принцессы и баронессы Лецен. Виктория неожиданно и, главное, очень вовремя получила сильную поддержку. В Кенсингтонском дворце началось настоящее противостояние.