У метро, у «Сокола» - Вячеслав Николаевич Курицын

вынуждено доверять зрячему заместителю. В тесном сотрудничестве с таким председателем Панасенко и собирался расширять свой бизнес.

Удобно, трудно спорить. Это, кстати, не только у нас так бывает. Вон, Коммунистическую партию США возглавляет слепой негр, и ничего.

— А вот по существу сообщения Панасенко, — осторожно сказал Кравцов. — Серая куртка, рост, руки в карманах… Вроде приметы, а вроде и не приметы.

— Сильно лучше, чем когда вообще не было, — сказал Гога Пирамидин. — Сутулится — интересно. Будем работать.

Повидав за эти дни сотни человек на местности, он уже понимал, к кому имеет смысл обратиться повторно. У опытного оперативника сутулость и руки в карманах могут сыграть.

Другое дело, что человек в серой куртке может к преступлениям отношения не иметь.

Снова зазвонил телефон.

— Да? — спросил Жунев. — Да. Спускаюсь через пять минут.

Почесал в затылке. На него, понятно, смотрели вопросительно.

— Жена Углова в командировке была в Ленинграде, — сказал Жунев. — Договорились с ее трестом, они ее вызвали телеграммой будто бы по срочному делу. Идет уже на взлет самолет. А я в Домодедово, встречать ее.

— А пацан? — спросил Гога Пирамидин.

— У бабушки.

— И они еще не знают? — в ужасе спросила Настя Кох.

Жунев ничего не ответил, встал, вытащил из-за стола портфель. Подошел с ним к шкафу, стал что-то, не видно что, в портфель укладывать. Гога Пирамидин от души выматерился. Миша Фридман во все глаза смотрел в спину Жунева: мало знакомый с майором человек не заподозрил бы, что именно он решает на Петровке такие деликатные вопросы.

На Лубянку Кравцов позвонил, встречу ему назначили на шесть вечера, через четыре часа с гаком. Покровский посадил его оформлять бумаги, Кравцов был очень недоволен.

До Петровского парка доехали на Фридмане. Гога Пирамидин сразу растворился. Настя Кох пошла по пээндэшникам. Фридману Покровский велел искать в Петровском парке следы асфальта в неурочных местах («В каких местах?!» — «В неожиданных, в любых абсурдных»), а также обратить внимание, не валяются ли где тяжелые предметы, способные стать орудиями убийства в избранной злодеем стилистике.

Сам Покровский отправился в коммуналку Кроевской, полагая застать и Раю Абаулину, которая поздно уходит на работу, и сестру Василия Ивановича Елизавету, что появляется на Красноармейской по четвергам. Застал и ту и другую: можно даже сказать, более чем застал.

С лестницы еще услышал крики и грохот, ускорил шаги, а дверь ему навстречу Василий Иванович заранее распахнул. Словно проиллюстрировал идею, что сумасшедший — существо особое, способен капитана милиции за закрытой дверью унюхать.

— Дерутся! Дерутся! — кричал Василий Иванович, потом резко сделал шаг назад и начал ловить своих мух.

Рая Абаулина металась по коридору. Кругленькая женщина в платке с криком «Мошенница!» швырнула в нее тарелку, тарелка разбилась о стену, Рая заскочила в свою комнату, тут же приоткрыла дверь и крикнула «Звоню в милицию!», хотя телефон располагался в коридоре.

— Я милиция! — поспешил выкрикнуть Покровский.

Рая и Елизавета Ивановна застыли.

Тарелка не первая, полно осколков вокруг. Василий Иванович шлепает ртом, как рыба на карикатуре.

— Мошенница! — грозно указала Елизавета Ивановна на Раю Абаулину указательным пальцем. — Комнатку оттяпала! Воровка!

— Спокойно, спокойно, — отвечала Рая Абаулина. — Отвечать будете за свои слова. Я все по закону. А вы меня покалечить сейчас могли тарелкой.

— Да я тебя! — Елизавета Ивановна метнулась к Рае Абаулиной и попыталась вцепиться в волосы. Покровский едва оттащил, получив в суете по затылку от Раи Абаулиной.

— Воровку покрываете! — кричала Елизавета Ивановна.

После освобождения комнаты в коммуналке государство могло вселить туда повзрослевшего детдомовца, например, или очередника. Но могло и передать комнату кому-то из жильцов квартиры, а при наличии льготника даже, может, и обязано было ему передать, Покровский в точности не знал правил. И уходила спокойно комната инвалиду Василию Ивановичу, в ЖЭКе это подтверждали, дело — считала Елизавета Ивановна — оставалось за малым, за оформлением документов. Но вдруг выяснилось, что буквально месяц назад Рая Абаулина прописала в своей комнате племянницу из деревни Великие Гнезда, и ситуация перевернулась, теперь именно это семейство оказывалось самым нуждающимся, если считать норму в метрах. Комната поплыла в новом направлении.

Как раз сегодня узнала в ЖЭКе Елизавета Ивановна эту страшную новость, и хорошо ее кондратий прямо там не хватил, на шатком стуле с продавленным картонным седалищем, средь грязно-салатовых стен. Две комнаты можно превратить по обмену в однокомнатную квартиру, и сама Елизавета Ивановна тоже ведь где-то живет. Допустим, у нее еще комната, а три комнаты… Но теперь это уже неактуальная арифметика.

Елизавета Ивановна выдвинула несколько энергичных предположений, как ухитрилась Рая Абаулина прописать племянницу поперек московских правил, ответа по существу не получила, вот и пошли в ход тарелки. Рая Абаулина потом сказала, что, в общем, сестру соседа понимает и зла на нее держать не станет, что Елизавета Ивановна вообще «не такая», а тут ясно, квартирный вопрос, и Василий кивал головой, кричал: «Не такая!» Но и Раю Абаулину надо понять, племяннице-то где-то жить надо. Елизавета Ивановна кричала, что никакой племянницы тут отродясь не бывало, а Рая Абаулина отвечала, что как же, почти каждый день заходила, и Василий Иванович кивал головой, кричал «Ходят! Разные ходят! Крашеных много!» Прямо сейчас? Нет, прямо сейчас она в деревне, но скоро переберется в Москву окончательно. Сколько, кстати, будет опечатана комната? А сколько длится следствие? Ясно. А… Золотые зубы оказались у Раи Абаулиной, вот что. Не меньше двух в нижнем ряду. Вчера в ресторане Покровский этого не разглядел. Но вообще помятая, растрепанная, разгоряченная схваткой Рая казалась сейчас почти красивой в этой растрепанности своей, с веселой размазанной косметикой. Чертыхаясь, пошла перекрашиваться.

С Елизаветой Ивановной на интересующие Покровского темы побеседовать не удалось, она то кричать начинала, то за сердце хваталась и на стул плюхалась. Ладно, позже. А с Раей Абаулиной разговор вполне получился. Она даже, направляясь в ресторан, не сразу на трамвай пошла на Ленинградку, а проводила Покровского до Петровского парка. Ну, путь не дальний, но все равно приятно.

По дороге Покровский развивал прилипчивую тему жилплощади. Сказал, что рад за Раю, что у нее так удачно все в этом смысле с племянницей складывается.

— Жила в деревне, а тут хоп — сразу в Москве! Замечательно!

— Да, — осторожно согласилась Рая Абаулина. Не могла понять, что у Покровского за интонация. И спохватилась. — Забот на мою голову, хочет в техникум, а в тот техникум еще поди протырься. В деревне вторая еще подрастает…

— Это все ерунда, — беспечно перебил ее Покровский. — Главное, есть где жить. А потом можно одну племянницу за