Вечные мы - Кирилл Киннари

— Значит,  на нас надо три полжизни? Полторы жизни, всего-то, ужмём легко...

Смех.

— Ничего, Эль. Не торопись. Тебе ещё будет казаться, что мы все тоскливо одинаковые... будет такой период, наверняка. Но и он пройдёт...

— ...Слушай, а может это быть самообман — одного только любишь, остальных... терпишь?

— Хо. Знаешь-ка, если бы все семьи так друг друга терпели, как мы...

— Маш, я серьёзно. Вот откуда ты, например, решила, что...

— Элли, это называется юношеский максимализм... погоди обижаться. Это клише, но точное. Modulo gender, естественно. Все ведь рождаются чёрно-белыми, да-нет, в генетике ничего сложнее не умещается. Минимум выживабельный и всё. А потом всю жизнь мы эту детскую монохромность размываем, перемешиваем. Расширяем спектр. И это значит — подожди, подожди — это значит и освобождение от слов, среди прочих освобождений. Мудрецы немногословны. Потому что слово не для того изобрели, чтобы неоднозначность мира выражать, понимаешь? Это мы сейчас понакрутили, а изначально-то речь — чтобы влиять, убеждать. Подчинять. Охмурять — вот точно. Так что не держись за слова. Охмурят в два счёта.

— Я не...

— Это я про любовь — про слово «любовь». Очень авторитарное. Сказано любовь, изволь соответствовать. Сказано не любовь — всё, завяли помидоры. Да?

— А разве нет? Что вообще имеет хоть какой-то смысл, если...

— Элли, всё имеет тот смысл, который тебе хватит сил туда вложить. Я просто не хочу держаться за слова... Давай не говорить «любовь» вообще, давай просто мычать. Будет честнее.

— Как мычать?

— Да так. Вот с Андреем у меня... м-м-м, с Катей... м-м-м, а с тобой вообще: м-м-м! Видишь, какие все разные?

— ...Интересно, как это в записи будет...

— И бессмысленно спрашивать, что сильней. И где там любовь и нелюбовь... А запись это не берёт, проверено. Будет м-м-м везде и всё.

— ...То есть... века словесных ухищрений... всё, будем теперь мычать?

Смех.

— Слово — это знак. Знаки изнашиваются... Вещи растут и меняются, старые знаки им тесны. Поэт — это кто умеет делать новые знаки. И знак не обязан быть понятным и простым. Целое стихотворение может быть знак для какой-то вещи. Оно же и создаёт эту вещь — открывает, объясняет. Ну а когда стих не написан, цитировать нету... а сказать надо... то хоть бы и мычи...

— ...Знак — это же как имя?

— Конечно! Имя — знак в чистом виде. Слово всегда стремится стать именем. Слово — магия, имя — магия вдвойне. Такая сильная, что её даже страшно иногда, понимаешь, о чём я?

— Кажется... Когда как-то... трудно по имени звать, да?

— Да, да...

— ...Имя не прицепляется никак, кажется чужим, дурацким... человек — это же о-о-о, а имя — какая-то случайная ерунда, разве может быть связь? «Ты» — и всё, никаких не нужно имён... Как себя же по имени не станешь называть...

— Да, точно... И это ещё потому, что мы с тобой интроверты. У интровертов всегда с именами кранты. Кате это уже труднее понять, и Андрею...

— А вот опять про сравнивание — я заметила... Когда пишу что-нибудь про нас, именно его ни за что полным именем не могу, только инициалы. А «Катя», «Маша» — легко... Вот что с этим делать? Получается, он для меня всё-таки...

— Ну Элли, он же у нас и вправду... особая статья. Не переживай. У тебя ещё всё впереди. Ты ещё полюбишь его имя, и разлюбишь, и своё секретное придумаешь... И не одно. Имя же — это на жизнь, а жизней много, много... Магия имён... как магия бесстыдства...

Смех.

Медленный вздох.

— ...А вы никогда имена не путаете? У нас в семье папа всё время путал... И он не рассеянный, а просто... Всё время с нами играл, сказки сочинял... Но как начнёт что-то объяснять, увлечётся, и — ой, извини, ты ж не Ната, ты другая дочка... Хохотали мы...

Слабый смех. Мурчание кота.

— А маму, я заметила, никогда по имени не звал, тоже вот... Только «ты» всегда, или вообще «э-э», с балкона ей, помню... Любил её очень... Странно, да?

Вздох.

— Элли, Элли... А я твое имя очень люблю. Оно на тебя очень похоже... Давай так потрёмся ушами...

— ...(глухо) Понимаешь... Я же не поэт. Может, поэтому... Ты же не бросай меня, ладно?...

— Ну что ты, Эль... Ты нужна нам, очень. И всем, и мне... Ты другая, но всё-всё понимаешь.  А сама на звезды смотришь... Как настоящий, у-у, эльф-поросёнок... Хочешь, чихнём?

— ...Зачем?

— Прочищает. Нос, глаза, мозги... карму...

Слабый смех.

— Маш... А расскажи ещё... как понять, что любишь?

— ...Ещё?...

— Ну... ты тогда читала нам, помнишь...

— ...А, это...

Пауза.

— (читает) Посреди ночи, когда не спится, выйди голышом в осенний лес. Послушай, как шумят деревья, пощурься близоруко на звёзды, споткнись о корягу. Когда замёрзнешь, нырни обратно, прижмись к горячему спящему телу...

— «Не поймёшь, так хоть поебёшься»...

Фырк. Смех, возня.

— А... ещё?

— М-м-м... Тёмный профиль на фоне светлого окна: протяни руку, обведи пальцем. Остановись на губах...

Вздох.

— А ещё... про платье было?...

— ...Надень длинное, длинное, тяжёлое красное платье со шлейфом и иди, через огромный зал, иди как сквозь воду, бреди к берегу, и свались у ног, дойдя: обрушься, вспучь юбочную волну, выдохни, затихни в бархатных руинах...

— ...О-о... Маш, а у тебя ж есть такое?

— ...Платье-то?... Ну... найдём, только... тебе красное пойдёт ли, не знаю... и подшить надо будет...

— Ой, Маш...

Шум вставания. Кошачий спрыг.

— Прямо сейчас... давай? Успеем до вечера?

Кошачьи шаги удаляются.

15. ВАЛЬС (МАША)

Плавится воск. Падают сны. Веки летят.Веки ясны памятью звезд, губы не спят:плечи, стихи, дальше везде. Страшно рукой.Крепче, стыдней. Облако-мир. Вот ты какой.

Здравствуй, пойми, не оглянись, я прошепчу,новая жизнь, первая мысль, страшно лучув мире лететь. Дерево — сон, ветви в пути.Много ли в том? Это не смерть. Миру расти.

Мне принимать, плавиться, течь, стискивать, знать.Господи, лечь. Не удержать. Не удержать.Тело. Душа. Брызги стекла. Обморок свеч.Души. Тела. Плакать, дыша. Плавиться. Течь.

Вот же зачем. Теперь это в нас. Теперь это мы —мы навсегда, мы насовсем, мы не рабы,мы полнота. Дай нагляжусь. Мы полнота.Ясно ежу. Птице светло. Смерть, да не та.

Мысленный дом. Медленный свет. Тени чисты.Прошлого нет. Падает сон. Я это ты.

16. И СМЕХ, И ТО ЧТО НЕЛЬЗЯ

— А знаете, что самое-то нельзяшное? Я сам недавно понял... (Кать, не убегай пока, а?) Слушайте: писать про нас нельзя. Слова это смерть! Да, да, мы все чего-то пишем, и про себя, о ком же нам петь ещё... это чудесно, отправление здорового организма, помогает жить. Но это должно оставаться фрагментарным. Нельзя «всю историю». Нельзя «всю правду». Общий нарратив — табу. Нельзя делать роман...