Дамы и господа - Людмила Третьякова

Конечно, на берегах Невы вовсю и отнюдь не сочувствен­но обсуждалось поведение вздорного миллионера. Понимая положение Авроры, Александр II сумел положить конец сплетням и нападкам на ее сына. Во время многолюдного приема он повел разговор так, чтобы иметь возможность коснуться инцидента в Париже.

— Павел Павлович весьма симпатичен мне, — громко сказал государь. — Должен сказать, что я на его месте вел бы себя точно таким же образом.

Разговоры тотчас примолкли. И все же, спокойствия ради, Демидова, имя которого было у каждого на слуху, решили перевести служить в Вену.

…Вена не Париж. Авроре хотелось, чтобы эти измене­ния не сказались болезненно на самолюбии сына. Все скла­дывалось так, что ей надо опять отправляться в путь, посмот­реть, как устроится Павел на новом месте, пожить с ним…

Маленькая красивая Вена тех лет была достойным сопер­ником Парижа как город музыки и театра. Концертные залы были переполнены, вернисажи следовали один за другим, а светская жизнь била ключом. Ни о какой провинциальной скуке, которой боялся Демидов, тут не могло идти и речи. Как всегда, он приобрел себе здесь друзей, а его громкая слава миллионера даже при самой маленькой должности от­крывала ему двери дворцов австрийской знати. Само собой, матушки и дочки оживились при виде русского красавца, которому, как прошел слух, принадлежали неисчислимые богатства холодной и загадочной Сибири.

В любом случае присутствие здесь матери Павла оказа­лось очень кстати. Недаром она, смеясь, говорила своему старому приятелю Тютчеву, что уподобляет себя опытному брандмайору, который не только мигом срывается на пожа­ры, но даже порой знает, где может загореться.

Приехав в Вену, княгиня Бетси с удвоенной энергией стала возить племянницу всюду, где собиралось общество. Все вернулось на круги своя: она вновь ругала Мари за апатию и нежелание вызывать к себе интерес.

— Я могла бы подумать, что вы, дорогая, просто рож­дены быть монашкой, если б не эта неуместная прыть, которая обнаружилась в вас ну… в этих ваших амурах с наследником.

При этих словах Мари, шедшая рядом с княгиней по дорожке Пратера — излюбленного венцами парка, остано­вилась и с каким-то странным выражением лица посмотрела на тетушку.

Бетси смутил этот взгляд, и она примирительно сказала:

— Ах, милая, не обижайтесь. Но надо же в самом деле понимать, кто вы и что он.

Она приподняла раскинутый над нею зонтик.

— Для вас все эти амуры означали зря потерянное время. Что прикажете делать теперь? Австрияки не немцы, конечно, но тоже любят считать деньги и ищут невест с приданым. А есть ли тут кавалеры из русских, которых не волнует приданое? Бог знает…

Вечером Барятинская повезла Мари к графу Шварценбергу, пригласившему их на премьеру музыкальных новинок.

…Когда Аврора Карловна с сыном вошли в большую гостиную, здесь уже было много народа. Гости переговари­вались между собой. Шелестели программки, предусмотри­тельно заготовленные хозяевами. Музыканты настраивали инструменты.

Демидовых усадили на еще свободные, удобно располо­женные кресла. Аврора Карловна заметила чуть впереди, наискосок сидевшую княгиню Барятинскую. Она была с племянницей, которую Демидова тотчас узнала.

Княгиня что-то говорила ей, потом осматривалась, словно отыскивала тех, кого надеялась увидеть, и снова обращалась к Мари.

Та сидела, повернув к княгине голову. Аврора видела низко уложенный узел темных волос и тонкую нитку жем­чуга на нежной шее.

Демидова хотела сказать Павлу о Бетси, но тут заиграла музыка, и она принялась слушать.

В какой-то момент она увидела, что сын глядит в ту же сторону, куда только что смотрела она. Его взгляд, напря­женный, пристальный, удивил Демидову. Выражение лица было такое, будто он силился что-то вспомнить.

Едва окончилась первая пьеса, Павел, пригнувшись к матери, спросил:

— Вы видели Бетси? А кто рядом с ней?

— Ее воспитанница. Мещерская, кажется. — При­крывшись веером, она добавила: — Бетси сейчас живет здесь и всюду возит ее с собой. Хочет как-то пристроить. Девушка совершенно без состояния. Но очень милая.

Но тут музыканты вновь заиграли. Павел, чуть отстра­нившись от матери, казалось, ничего не слышал, думая о своем.

Когда объявили антракт и все стали подниматься с мест, чтобы немного размяться, она сказала:

— Надо подойти к Бетси.

— Нет-нет, — неожиданно отказался Павел.

Они увидели, как к ней и Мещерской приблизился какой-то осанистый господин. Все трое вышли в соседний зал, где на столиках было приготовлено для гостей легкое угощение.

Павел уговорил мать уехать пораньше. В экипаже все молчал, сидел, прикрыв глаза. Но она видела, что сын взволнован, и не находила тому причин.

Приехав домой, они разошлись по своим комнатам. Переодевшись, Аврора Карловна, как всегда перед сном, взялась за книгу.

Раздался осторожный стук, дверь приотворилась, и сын, стоя на пороге, тихо спросил:

— Вы не спите? Я хотел…

— Заходи же.

Павел все еще был во фраке, но мать заметила, что на­строение у него переменилось: сын выглядел довольным и умиротворенным. Сев в кресло напротив, он сказал:

— Помните ту девушку в зале, что сидела с Бетси? Я женюсь на ней!

…Через два месяца в Вене состоялось венчание Павла Демидова с княгиней Марией Мещерской.

Аврора Карловна была счастлива. За долгие-долгие годы неизбывная тревога за сына уступила место спо­койствию. Несмотря на то, что свадьба с Мещерской произошла скоропалительно, и у нее не было времени составить о Мари мнение, что-то подсказывало, что на этот раз ее беспутный Поль вытащил счастливую кар­ту. Похоже его фраза, «Я женюсь на ней!» — была не минутной прихотью, каких за ним числилось множество, а оказалась провидческим внушением ангела-хранителя, вмешаться которого в неупорядоченную жизнь сына денно и нощно молила мать.

После ночного разговора Аврора внимательно наблю­дала за Павлом. Она видела, как быстро тот изменился. Всегдашняя беспечная усмешка исчезла с его самодоволь­ного лица. Он заметно похудел и все выспрашивал, что ему делать, если на свое предложение он получит отказ. Собравшись к Барятинской с визитом, которому отво­дил роль решающую, Павел в первый раз за всю жизнь попросил у матери успокоительных капель. Прощаясь с ней, он был бледен как смерть и у порога обернулся: «Перекрестите…»

Все это давало Авроре Карловне надежду, что сын вступил в совершенно новую пору жизни. Она видела увлеченность Павла своей избранницей, его постоянное стремление любой их разговор свести к Мари. Выражение глаз, движение руки, старавшейся ненароком коснуться хотя бы кружев на платье невесты, новые интонации в голосе, новые суждения по поводу тех или иных вещей — все это убеждало Аврору, что сын изменился, обрел новый, сокро­венный смысл в жизни.