Лекарство от колдовства - Мария Арслановна Мусина

– Филя, все в порядке!

– В каком порядке? – взревел Воздвиженский.

– У вас же отделение закрывается? На ключ? Чтобы психи не разбежались.

– У нас сейчас нет буйных и социально опасных. Все открыто. Люди гуляют где хотят.

– Так закрой отделение. Бабанова же из палаты не выходит? Не выходит. А в отделение они не сунутся.

– Кто они? – Филипп пытался говорить ровно, выговаривать четко. – Кто они?

– Я ее вечером обратно переведу, – не ответил на вопрос Шумейко. – Нет, даже раньше, закончу сейчас операции и переведу.

По дороге к себе в отделение Филипп лихорадочно соображал, что делать. Панику поднимать не хотелось, внимание главного врача, вообще начальства, привлекать тем более было излишним. Леня Шумейко, конечно, гад. Пойти на вахту, попросить записи камер наблюдений вчерашнего дня? Какой-то предлог нужен, охрана наверняка доложится вышестоящим начальникам, что доктор Воздвиженским записи просил… И что это даст, видеонаблюдение? Заходил кто-то на территорию больницы – это еще не криминал… Марату рассказать? И как тот отреагирует?

Зашел к Бабановой в палату.

– Светлана Максимовна, у вас телефон есть? Вы кому-нибудь звонили, говорили, где вы?

Бабанова испугалась, пролепетала:

– Нет, никому…

Филипп попросил Авдея закрыть отделение на ключ и решетку. Но ведь это черт знает что! Люди на осадном положении!

– Когда Бабанову заберут? – спросила встревоженная Зоя.

Только что на работу пришла, а уже в курсе, что в отделении ЧП. Небось тетя Рая накрутила.

Новенький прибыл. Парня из военкомата прислали – на освидетельствование – явно «косил» от армии. Но доктор Воздвиженский все же принял его на стационарное обследование. Во-первых, сразу диагноз ставить или отвергать – непрофессионально. А во-вторых, если человек не хочет в армию – так такому человеку там и не место. Филипп вовсе не был пацифистом, с удовольствием посещал военную кафедру в институте, надо было бы – и служить пошел. Но как потенциальному дезертиру оружие доверить? Вот только понимает ли парень, что лучше год отслужить, чем иметь «белый билет» на всю оставшуюся жизнь? Вопрос. Большой вопрос.

Зоя порхала – от палаты к палате, таблетки разносила. Филиппу стыдно было смотреть ей в глаза. Попался на провокацию Шумейко – и вот, пожалуйста. Если бы шумейковская афера с огнестрельной пациенткой произошла до того – Филипп бы уже знал, на какие провокации способен Шумейко. Ни за что не поддался бы. Но Филипп был открыт людям, ему мерещилось, что все они почему-то непременно хотят ему добра… А это не так. Не всегда так…

«Чипированная» Варвара Кузнецова была сегодня на удивление спокойна. Говорила только о доме, о том, что за «этим лежанием» огурцы не засолила на зиму. Но капусту еще успеет заквасить, да, доктор? На выписку пора?

Алкоголиков-то точно надо выписывать. Белая горячка прошла. Что им здесь, в отделении, делать?

Филипп в ординаторской готовил справки о выписке, когда с круглыми глазами прибежала Зоя:

– Там Прохорова опять обострилась…

Агния была явно не в себе. Волосы всклокоченные, взгляд застывший, линия губ искривлена мучительной судорогой.

– Убьют, сегодня убьют…

– Кого, Агния? – Филипп постарался говорить как можно спокойнее, но сердце заходилось нехорошим предчувствием. – Агния, кого?

– Он заходил к нам недавно…

– Кто? Скажите, Агния!

Агния заметалась по комнате, и Филипп кивнул Зое: придется колоть психотропное.

– Вы опять мне не верите, – в отчаянии выкрикнула Агния.

– Верю. Скажите, что я могу сделать? Чем я могу помочь?

– В саду, в нашем саду, здесь рядом…

Доктор Воздвиженский лихорадочно соображал, что он может предпринять. Отмахнуться от видений Прохоровой уже невозможно – ее предсказания сбываются, как показала практика.

– Агния, расскажите подробно… Что вы видите?

Агния подошла к окну и попыталась выломать решетку. Лепетала что-то несвязное, невозможно было разобрать ни одного слова. Больную нельзя было оставлять в таком состоянии – приступ психоза чреват самыми непредсказуемыми последствиями. Придется колоть. Филипп еще раз кивнул Зое. Медсестра приблизилась к пациентке со шприцом в руке. Агния обмякла и покорно подставила руку.

– Чем я могу помочь? – еще раз спросил Филипп.

– Это все ближе и ближе…

– Что «это», Агния?

Агния молчала, содрогаясь от дрожи, безумие светилось в ее глазах. И вдруг проговорила совершенно чужим, низким голосом:

– У меня были итальянские картины. Они висели в гостиной. Полная гостиная итальянских картин…

Доктора Леонида Вадимовича Шумейко нашли к вечеру. Он сидел на скамейке в саду больницы – словно присел передохнуть после операций и вот сейчас встанет, начнет снова балагурить и острить. Но ножевое ранение в сердце не оставляло ни одного шанса на жизнь.

Марат Кузьмин расхаживал по ординаторской психиатрического отделения районной больницы. Он уже успел допросить «кукушонку» Светлану Бабанову, персонал больницы, дать задание операм отсмотреть записи камер наблюдения за несколько дней. И теперь, вроде, уже собирался уходить – сегодня следователь Кузьмин сделал все, что было в его силах. Но что-то держало его в этих стенах. И вовсе даже не дружеское расположение к доктору Воздвиженскому.

– Я должен с ней поговорить! Ты должен дать мне возможность с ней поговорить! – упрямо повторял Марат.

А Филипп в сотый раз объяснял, почему это невозможно:

– Она больной человек. В любом случае ее показания не могут иметь никакой юридической силы. К тому же мы ей ввели сильнодействующий препарат несколько часов назад. Она спит. И вообще, ее нельзя волновать…

– Хорошо. Завтра?

– Нет! Это невозможно! Она – сумасшедшая, пойми ты это!

– Ничего себе сумасшедшая! Про Лизку мою просекла, про приезжего этого Стаса, сам говорил, пожар увидела. А теперь этого вашего Шумейку.

– Я тебе рассказывал. У нее помутнение сознания. Она иногда прорывается куда-то. Видит что-то. Но эти видения – плод больного мозга. Ее нельзя допрашивать. Она погружена в другой мир. Здоровым людям туда нет хода.

– Хорошо, – сдался, наконец, Марат. – Я приду завтра. Прохорова эта твоя завтра проснется? Я просто с ней поговорю. Представь меня, ну, не знаю, коллегой своим…

Марат, наконец, ушел. В отделении царили уныние и тревога. Следователь Кузьмин