Журнал «Вокруг Света» №01 за 1991 год - Вокруг Света

«5-го мая весь состав экспедиции из 17-ти человек, в том числе 8-ми каюров-якутов и тунгусов, с 10-ю нартами по 13-ти собак и вельботом, поставленным на две нарты, запряженные 30-ю собаками, направился через Абеляхскую губу к мысу Святой нос. Тяжелые нарты, а особенно вельбот, ограниченный корм для собак и сравнительно теплое время, заставлявшее нас находиться в пути только в ночные часы, когда становилось холоднее, обусловили невозможность делать переходы больше 6-ти часов в сутки — собаки отказывались итти больше, несмотря на то, что мы все шли в лямках. Торос, местами очень серьезный для обыкновенных нарт, заставлял нас постоянно останавливаться, рубить дорогу для вельбота и общими силами перетаскивать 36-ти пудовую шлюпку через хаотически нагроможденные холмы ледяных глыб и обломков».

Так докладывал Колчак Русскому Географическому обществу. Доклад напечатан в 42-м томе его «Известий» за 1906 год.

Днями, после изнурительных ночных переходов, охотились на оленей, и все же на Большом Ляховском еда для собак кончилась. На Малом Ляховском Колчак снова сократил состав партии — отправил назад четырех каюров и 30 собак. Спасатели, чтобы не уморить себя и собак голодом среди льдов, пошли прямиком на Котельный, хотя вспомогательный лагерь ждал их на Фаддеевском. В проливе Санникова лед был уже покрыт лужами, нарты не скользили даже ночью, охотиться было некогда и не на кого, лейтенант скомандовал, и каюры, сами себе не веря, распороли для собак четыре пудовых банки консервов.

Самим пришлось хлебать бульон из «либихского экстракта», из-за которого не раз возникали трения, ибо голода он почти не утолял. Бегичев вспоминал: «Колчак ест и хвалит, а я ему сказал, что эту пищу — тому, кто сидит в кабинете и ничего не делает... Он очень обиделся и сказал мне: почему он сыт, а я один голодный... «Ты этим хочешь взбунтовать остальных». Я ему сказал, что вы, говорите, сыты... — это вздор. Вы эту «провизию» сами покупали и ее хвалите, но сами же совершенно голодны».

23 мая прихлюпали, согнувшись в бурлацких лямках, на Котельный, сбросили окровавленные портянки и завалились спать в поварне.

«В ночь на наш приход была сухая зимняя пурга, а на другой день сразу настала короткая полярная весна... началось энергичное таяние снега, появились проталины на тундре, начался прилет гусей, уток и куликов, а через 2 дня вскрылись тундреные речки, и по берегам образовались с каждым днем расширяющиеся забереги. Лед в море посинел, стали оседать и разваливаться торосы, снежная вода образовала целые озера и... стала стекать под лед, трещины стали расширяться в полыньи — наступило полярное лето с его постоянными туманами, дождями с мокрым снегом, с морозами и инеем по ночам и редкими ясными теплыми днями, с сильнейшей рефракцией над горизонтом покрытого льдом моря. Грязно-бурая тундра стала покрываться цветами альпийских "растений, птицы уже стали выводить птенцов и собираться в стаи, готовясь к отлету на юг, а лед все еще стоял неподвижный...» — писал лейтенант.

Опять чуть было все не сорвалось. Вспомогательный отряд ссыльного Михаила Бруснева ушел, пока лед позволял, с Фаддеевского на Новую Сибирь. В отчете Академии Бруснев писал: «В конце мая г. Колчака еще не было, и я заключил, что он уже не приедет, так как в это время началась такая таль, что по льду можно было ездить лишь с трудом даже с пустой нартой». Пытался Бруснев идти на Беннетта сам, в нартах, да завяз в торосах, до полыньи не дошел, лишь глянул на нее с высокого тороса. Она, исходя ледяным паром, так и проколыхалась всю зиму. Отчеты Колчака и Бруснева напечатаны в 20-м томе «Известий Академии наук» за 1904 год.

Но Колчак «приехал», точнее, вельбот приехал на нем и его спутниках. Едва шторм отогнал льды от берега Котельного, спасатели двинулись в путь и, не просыхая от мокрового снега и постоянных «купаний» в ледяной воде, прибыли 28 июля к проливу Благовещенскому, где горы бегущие крушили горы стоячие. Их было всего семеро: лейтенант Колчак, боцман «Зари» Бегичев, рулевой «Зари» Василий Железняков и четыре мезенских помора. А вельбот потяжелел с лишком вдвое: с грузом и полозьями из бревен он стал весить 75 пудов. Пролив отпугнул бы и озорных мальчишек, но лодка бесстрашно запрыгала меж ходячих и стоячих ледяных гор.

«18 часов почти непрерывной физической работы затратили мы на эти 25 верст, перебираясь по быстро движущемуся льду, переплывая внезапно открывавшиеся каналы и полыньи, несколько раз вытягиваясь на стамухи, чтобы избежать ледяного напора», — коротко записал Колчак в отчете Академии.

Как бы представить, что скрывается за этими строчками? Попробуйте вообразить себе, что на Балтике сырая зима, что вас семеро, и вы должны через весь нынешний Ленинград, от Гражданки за Ручьем до Старого Петергофа, провезти автоприцеп весом в 1200 килограммов, причем тяги, кроме вас, никакой. Зато есть (если вы можете это представить) танки, широкой волной идущие, толкая друг друга и опрокидываясь, круша столбы и углы домов, поперек вашего хода, от Обухова (где Колчак родился в 1874 году и вырос) к Финскому заливу. Цепляйтесь за них, толкайтесь от них и радуйтесь, если занесли они вас всего лишь на Петроградскую сторону (где в доме 3 по Большой Зелениной улице Колчак поселился с Софьей Федоровной, где он впервые надел штаб-офицерские погоны). Пока вы катите груз вдоль Большого проспекта (где Колчак конкой ездил на службу) к Тучкову мосту, танки выкатывают на вас из переулков все ленивее, а когда вы, еле живые, вытянете свой крест на набережную Шмидта (когда она звалась Николаевской, здесь, возле 12-й линии, Колчак учился в Морском корпусе, а позже преподавал рядом, в Морской академии), то с восторгом увидите, что танки застыли. Но пока вы тужились через очередной мост, танки двинулись назад (в Благовещенском прилив сменился отливом), и вот один из них, протолкнув вашу колымагу через Сенат-Синодскую арку, норовит, все ускоряясь, размозжить вас всех о Фальконетов камень. Птицами выпархиваете вы на него и чудом успеваете принять туда и прицеп, уже вставший на дыбы и готовый хрустнуть. На каждого из вас пришлось по 11 пудов веса, и вы не заметили даже, что камень не слишком удобен и вообще занят.

Когда выберетесь из мясорубки у Петергофа, вы сочтете за милую прогулку пройтись на подгибающихся после вчерашнего ногах куда-нибудь в Гатчину (туда и Колчак приезжал с войны домой и там впервые порадовал шестилетнего сынишку орластыми адмиральскими погонами). Дело в том, что вельбот изрядно отнесло от поварни, где летовал Бруснев, и назавтра пришлось сплавать к нему.

2 августа Бруснев проводил вельбот Колчака к мысу Высокому. Туда, где кончался путь самых отчаянных промышленников, а путь спасателей, собственно, начинался — в океан. Вскоре вернулись с охоты брусневские каюры, спросил: где господин лейтенант? Бруснев махнул рукой в сторону Беннетта, и якуты заулыбались понимающе: русский тойон, конечно, шутит — в океане ледовитом на шлюпках не плавают.

А Колчаку повезло. Он собирался невесть как проюркнуть в лодке там, где два лета не мог пробиться полярный барк, и шансы свои оценивал невысоко: «Предприятие это было того же порядка, как и предприятие барона Толля, но другого выхода не было, по моему убеждению» (Допрос Колчака. Л., 1925, с. 8.). Однако в этом году океан оказался открыт.

«В противоположность 1902 году, когда все море в этом месте было забито льдами, я встретил совершенно открытое море; не было даже льда достаточно большого, чтобы можно было вылезть на него и отдохнуть. Приходилось сидеть все время в шлюпках, а все время был свежий ветер. Наконец мы добрались до земли Беннетта 5-го августа, на Преображенье, — этот мыс я назвал Преображенским».

Так вспоминал Колчак на допросе, когда мозг его был уже не тот, и многое путал. Он не только размножил шлюпки и слил два дня в один, но забыл даже, что Преображенье — 6 августа. Да что там — слил на допросе Оленина и Бруснева в одного ссыльного. И из лодки они вылезали. Пройдя сутки, помогая иногда себе парусом, а больше на веслах, они вынуждены были заночевать, хотя льдина им попалась рыхлая. Ночью она и при порыве ветра раскололась под тяжким килем вельбота, и его едва успели ухватить, когда он падал в воду. А мыс Преображения был назван на Преображенье, тогда как на остров прибыли 4 августа.

«Наконец на вторые сутки на прояснившемся туманном горизонте вырисовались черные, отвесно спускающиеся в море скалы острова Беннетта, испещренные полосами и пятнами снеговых залежей; постепенно подымающийся туман открыл нам весь южный берег острова... Под берегом плавала масса мощных льдин, возвышавшихся над водой до 20-ти — 25-ти фут; множество кайр и чистиков со стайками плавунчиков лежали кругом, с необыкновенным равнодушием к вельботу... Кое-где на льдинах чернели лежащие тюлени»,— писал Колчак в отчете.

Низкое солнце плыло к западу и уже собиралось уйти за ледяной купол. Льдины за кормой (солнце на просвет) зеленели венецианским стеклом, прямо по курсу вырастал из черной воды ледник с голубоватым слоистым обрывом, и на его фоне четвероугольник паруса, поверху скошенный, гляделся белым. Легкий ветер нес парус и лодку мимо льдины, за рваным голубоватым краем которой выплывала застывшая зубцами к небу бурая стосаженная гранитная стена. В ее расселинах белел нетронутый снег, на его фоне парус посерел. И обвис безжизненно — под берегом штиль. Колчак писал: