Встреча с границей - Владимир Беляев

— Потом мы с братом пошли учиться в гимназию, — говорил Петко, посматривая то на Натку, то на меня, как бы проверяя, действительно ли меня интересует то, о чем он рассказывает. — А когда закончили учебу, отец с матерью держали совет: куда нас определить. Мать хотела, чтобы учились в институте. А у отца был другой план: он хотел, чтобы мы были военными.

«Родину надо защищать. Столько сил отдано, чтобы Болгария стала социалистической. Кому, как не нашим сыновьям, ее охранять?»

Мать постепенно сдавалась перед доводами отца. Я подал заявление в военное училище. Брат уехал служить на пограничный контрольно-пропускной пункт.

Провожая его, отец говорил:

— Границу охраняет и грек, и турок. Но ты особый боец, особый пограничник. Ты не только охраняешь границу, ты охраняешь еще и ленинскую правду...

«Ленинскую правду!» Я не раз потом задумывался над словами отца. Как верно и мудро он сказал, определяя нашу цель в жизни...

Было поздно. Гости Марковского начали расходиться. Натка легонько тронула за руку мужа. Он виновато улыбнулся и виновато посмотрел на нее: раз начал, надо досказать.

После училища Петко служил на Дунае. Служба шла хорошо, и река нравилась, особенно ночью. Вода гладкая, маслянисто-черная, похожая на расплавленное стекло.

Каждая река по-своему пахнет. Но Петко из сотен рек отличил бы запах Дуная. Какую-то особую свежесть несут его воды. А над ними гуляет терпкий, настоянный на миндале и жасмине, ветерок. Лучшего места не придумаешь! Казалось, здесь можно служить весь срок. Но Петко не задержался на Дунае. Вызвал его командир и сказал:

— Нужны боевые офицеры на турецкую границу. Там неспокойно. Поедешь?

За стеклом голубеет Дунай. Белоснежный пароход разрывает протяжным гудком реку, заглушая веселую музыку, разносимую с палубы репродукторами.

«Ехать от этого тепла, от этой красоты на выжженные солнцем холмы? Да и как поеду: Натка ждет ребенка. Окрепнет ребенок, тогда можно...»

— Так что? — спросил командир. — Там обстановка сложная...

Петко думал. Хотелось сказать ради Натки: «Не могу... Собственно, почему меня?» Но он понимал, что решение зависит не от взглядов жены, не от мыслей, которые сейчас приходят в голову, а от того, как прожил жизнь, как воспитан, что заложено в душе, характере. Счастье приходит к человеку, если он приносит счастье другим, всей Родине.

— Раз надо, поеду...

Слова сорвались, их уже не вернешь. Да и не хотелось возвращать.

— Я так и знал, — удовлетворенно сказал командир.

По дороге домой Петко думал: «А как к этому отнесется Натка? С ней надо бы раньше посоветоваться. Нехорошо получилось». С тревожным чувством открыл дверь квартиры, снял сапоги и тихо вошел в комнату. Натка перекладывала приданое для будущего ребенка. Глаза ее искрились, на лице блуждала улыбка. Петко хотелось сказать ей что-то особенное, ласковое, родное, но лишь бестолково топтался на месте. Она прильнула к Петко, он отвел взгляд в сторону и решил сказать все сразу, напрямик. Так легче.

— Прости меня, Натка, я дал согласие поехать на турецкую границу.

В глазах Натки застыл голубоватый ледок. Показывая на свой округлившийся живот, она прошептала:

— Как же я в таком положении поеду? Там, небось, и врача нет...

Петко посмотрел на нее и как можно ласковее сказал:

— Может быть, пока ты здесь останешься?

— Как же ты один поедешь?..

Ее ресницы задрожали, к уголкам повлажневших глаз сбежались морщинки.

Петко и Натка собрались в один день, сбегали в магазин, накупили резиновых игрушек, попрощались с Дунаем и поехали к новому месту, не ведая, что их подстерегает беда.

Случилась она в лесу. То ли от тряской дороги, то ли по другим причинам у Натки начались преждевременные роды. Она охала. У Петко перехватило дыхание: кажется, началось. Он хотел сказать ей что-то нежное, но слова вязли в губах. Велел шоферу остановить машину, взял Натку на руки и отнес в сторону. Расстелил под дубом шинель и положил Натку, прикрыв полой, чтобы было потеплее.

Она кричала от боли. Сразу заострилось обтянутое синеватой кожей лицо. Петко придерживал руками голову Натки. Пушок над ее губами был в росинках. Петко сложил вчетверо платок и осторожно провел им по уголкам ее губ, вытер виски.

Натке стало немного легче, но потом голова как-то странно откинулась, она успокоительно улыбнулась и закрыла глаза. Все.

Волна радости нахлынула на него, когда он взял в руки живой комочек. Ребенок дымился на холоде. Петко закутал его в гимнастерку, но вдруг ребенок перестал шевелиться. Петко окаменел. Стал согревать первенца своим дыханием, но ребенок был мертв.

...Вот и осиротели игрушки, лежавшие в чемодане. Он опустил глаза, чтобы не встретиться с устремленным на него в надежде взглядом Натки. А внутри все сжималось и сжималось. На какой-то миг Петко оцепенел, слепо глядя на гудящую темноту леса.

Петко сидел у могилки и думал: «Захоронил ребенка, а вот вину перед Наткой вряд ли захоронишь»...

Нелегко начинать службу на новом месте. Несколько дней он ходил по заставе встревоженный и осунувшийся. Разное приходило в голову после случившегося. Кольнула и такая мыслишка: бросить заставу, поселиться с Наткой где-нибудь на асфальтированной земле. Заслуг отца хватит и на его жизнь. «Почему я уготовил Натке такую долю, по какому праву?» Но ему самому стало неловко от таких мыслей. Он понял: совесть не позволит променять пограничную жизнь на другую. Профессия — не стул, который легко можно заменить другим.

Натка уединилась. Шторами заслонилась от света. Никого не хотела видеть. Люди понимали ее горе. Солдаты по вечерам в затененной беседке тихо пели; словно звали выходить навстречу жизни. А однажды на ее окне появились цветы — луговые, диковатые, пахнущие проволглой землей. Она покосилась на эти яркие комочки света и тепла, на волшебные полевые колокольчики и улыбнулась, улыбнулась чьей-то заботе. Горе, как и трудная дорога, в конце концов приводит к хорошим людям.

Каждое утро на окне появлялись цветы — маленькие солнца, растопляющие ее горе. Их приносили граничары, возвращающиеся с ночной службы. Натка стала понимать: в горе страшно оставаться одной. Лежачий камень обрастает мохом. А ведь камень может высечь и искры. И Натка решительно распахнула шторы...

Командир заставы сначала молча наблюдал за Петко. «Пусть перебродит». Потом не выдержал, сказал:

— Горе тебя вывернуло, как старую рукавицу. Так жить — все равно что ржаветь. А нам ржаветь некогда — дела ждут. Так что расплавляй свою горечь...

Петко призадумался: верно говорит командир. Надо ближе быть к людям. С ними всегда легче.

Петко вошел в курилку: «Присмотрюсь к пограничникам, пусть и они привыкают ко мне». Побеседовал с солдатами, поделился табачком. В основном, это были ребята из деревни. Они еще не успели привыкнуть к армейским условиям.